— Ну что ж, пока, — сказал я и заметил, что Боб смотрит на мой новый костюм. Так мы стояли несколько минут, разглядывая друг друга, словно встретились впервые, хотя на самом-то деле были хорошими друзьями.

— Пока, — ответил Боб.

— Увидимся на рождество, — добавил я.

Стоял чудесный сентябрьский день. Мягко светило солнце, легкий ветер раскачивал ветки вязов.

— Все мы будем скучать о мастере Гарри, мадам, — сказал Хью.

Патрик силился завести «уинтон» с помощью ручки. Но мотор капризничал — то принимался кашлять, то глох совсем, и тогда Патрик бросался к рулевому управлению, проверял зажигание, регулировал подачу бензина, снова брался за ручку и снова бежал к рулевому колесу. В конце концов мотор заработал, и Патрик забрался в машину через заднюю дверцу. Отец надвинул на глаза кепи и натянул кожаные перчатки.

— Все в порядке! — крикнул он; из-за шума мотора нам приходилось напрягать голоса. Мать помахала рукой. Я испытывал какое-то странное ощущение под ложечкой; впрочем, описывать наши переживания излишне.

— Не выпади, дорогой! Держись покрепче! — крикнула мать.

Я могу припомнить, каким было солнце в тот день, как выглядели деревья и сельские дороги. В те времена не было ни придорожных киосков, ни бензиновых колонок, ни рекламных щитов. Мне припоминаются желтые деревья Уэстона и то, как чья-то лошадь, привязанная перед магазином, взвилась на дыбы и порвала уздечку. Помню груды тыкв и кабачков у сараев близ Садбери и телеги, груженные бочками с яблоками. Я чувствовал себя очень утомленным, когда мы добрались до Вустера, где нам предстояло заночевать.

— Ну-с, — заговорил отец, когда мы уселись за столик в ресторане отеля. — Завтра ты будешь на месте.

Первый раз в жизни я оставался с отцом наедине так долго, и все же разговор у нас не клеился.

— Мне бы хотелось поступить в школу вместе с тобой, — продолжал он. — Видишь ли, я никогда не учился в пансионе. В мое время школы-пансионы были новшеством, а сейчас каждый норовит попасть туда.

До школы мы добрались только на следующий день, часа в четыре. Дело в том, что на Спрингфилд-роуд у нас дважды лопались шины, а один раз мы обнаружили прокол — потребовалось время, чтобы его заклеить. Теперь эта дорога вымощена и кажется мне совсем незнакомой, однако школа не очень изменилась с того дня, когда я был там последний раз. Появилось несколько новых зданий, вот и все. От пола, как и прежде, пахло мастикой, а из каморок, где жили малыши, доносился все тот же специфический запах.

Родители помогали детям раскладывать вещи по ящикам столов, все были оживлены и веселы. Отец отвел меня вниз и познакомил с мистером Юингом, а потом один из третьеклассников показал отведенное мне место.

— Ну-с, — сказал отец. — Кажется, все. Ты ведь напишешь, если тебе что-нибудь потребуется?

— Да, сэр.

— Ну-с, — повторил отец. — Мы ничего не забыли?

— Вешалки, — сказал я.

— Пришлю срочной почтой, — пообещал отец и высморкался. — Все, да?

— Да, сэр.

— Не провожай меня, сходи-ка лучше в туалетную комнату и хорошенько умойся холодной водой. Побольше употребляй холодной воды. Значит, все, да?

— По-моему, все.

— Ну, что ж, будь примерным мальчиком. — Отец обвел глазами дортуар и снова высморкался. — Желаю тебе хорошо провести здесь время. Впрочем, я и не сомневаюсь, что ты сможешь чудесно проводить здесь время.

— Да, сэр.

— А если тебе и не очень понравится тут, никому не говори об этом. Ну-с, прощай, Гарри.

Если вам не пришлось готовиться к поступлению в университет в одной из старейших и крупнейших школ, со своими традициями и знаменитыми директорами, вы многое потеряли. Это значит, что вы не познали подлинного товарищества, не приобрели того, что можно было бы назвать духом школы, — а это важнее, чем учебники и даже само учение, потому что вы сохраняете его, когда уже забыты и физика, и алгебра, и латынь. Однажды я попытался прочитать страницу Цицерона и не мог одолеть ни строчки, хотя на вступительных экзаменах получил по латыни хорошую отметку. Но вот школьный гимн я до сих пор помню от слова до слова. Уверен, что мне достаточно пятиминутного разговора с человеком, чтобы узнать, в какой школе — государственной или частной — он учился тридцать лет назад. Больше того, мне кажется, я могу сказать даже, в какой школе-пансионе он учился — первоклассной или какой-нибудь второразрядной. Обо всем этом мне расскажут его манеры и его произношение. Вот почему так важно, в какой школе учился человек.

Я в большом долгу перед своей школой и верю, что она и тогда была самой лучшей из школ, и осталась лучшей до сих пор. Какие бы неудачи и разочарования ни пришлось мне пережить впоследствии, я всегда испытывал удовлетворение при мысли, что учился в школе св. Суизина. То, что я постиг там и что за отсутствием лучших слов называют манерами, умением держаться, не раз помогало мне в самые трудные минуты жизни, и за это я буду вечно признателен своему старому директору мистеру Юингу.

«Чтобы быть на первых ролях, — обычно говорил нам мистер Юинг на уроках красноречия, — и занять достойное вас место, вы прежде всего должны научиться повиноваться и быть полезными».

Подобные вещи трудно объяснить людям, которые никогда не учились в такой школе, как наша. Но все же я не раз пытался говорить на эту тему с Билем Кингом. Однажды я выразил сожаление, что он не учился в школе св. Суизина; возможно, он стал бы тогда совсем другим человеком.

— Ты прав, черт возьми! — ответил Биль. — Но мне почему-то кажется, что я бы не выдержал тамошней жизни.

— Выдержал бы, если бы начал учиться с первого класса. Лучше всего начинать с первого класса, если хочешь получить от школы все, что она может дать. У нас только в редких случаях принимали учеников сразу в старшие классы, потому что тогда они не получили бы всего, что должны получить.

— Ты хочешь сказать, что в таких случаях они сохраняют способность к самостоятельному мышлению?

— Вовсе не это хочу я сказать. Шкипер не может отвечать за результаты воспитания своего питомца, если не руководил им с самого начала.

— Шкипер? Когда ты перестанешь называть его «Шкипером»?

— А что тут плохого? В каждой приличной школе воспитанники дают своим директорам клички. Мне бы очень хотелось, Биль, чтобы ты лучше узнал Шкипера. Если бы ты по-настоящему знал его, ты бы ошибался значительно реже.

— А я и так его знаю. Однажды мы вместе пересекли океан.

— Ну, этого еще недостаточно. По-настоящему Шкипера можно оценить лишь, когда увидишь его в школе, за его обычным занятием. Вне школы он совсем другой человек.

— Где бы этот старый слизняк ни находился, он всегда и везде останется самодовольным дураком, потакающим всяким оболтусам.

— Боже мой, Биль! — воскликнул я и натянуто рассмеялся. — Да ты просто не знаешь Шкипера. По-моему, он пришел в школу всего лишь несколько лет спустя после окончания Гарвардского университета. Ты бы видел его на футбольном поле! Сейчас Шкиперу шестьдесят, а он все еще принимает участие во всех играх.

— Прямо-таки мистер Чипс из романа «Прощайте, мистер Чипс!»

— А чем плох мистер Чипс?

— Чем плох мистер Чипс? — переспросил Биль. — Откровенно говоря, всем плох мистер Чипс.

— Глупости! Я не знаю ничего более прекрасного, чем последние слова мистера Чипса: «Дети?.. У меня были сотни детей, и все мальчики».

— Перестань! — взмолился Биль. — Если ты не хочешь, чтоб я прослезился, То лучше перестань. Можно ли придумать что-нибудь более нелепое, чем согнать в кучу мальчишек-подростков, в то время, когда они должны быть с родителями, сестрами, с подругами сестер и в их кругу познавать радости жизни?

— Я бы не сказал, что наша жизнь в школе была нелепой. Мы могли видеть там куда более счастливую и удачную семейную жизнь, чем многие из нас видели дома.

— Какую же это семейную жизнь вы там видели?

— Мы воспитывались вместе с детьми Шкипера. Больше того, миссис Юинг всегда следила за тем, чтобы каждый из мальчиков раз в неделю приходил к ней на семейный чай, а ученики шестого класса по воскресеньям ужинали у нее.