Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— О, как много хал! Должно быть раби Цви ожидает учеников? — слово в слово повторил свой прежний вопрос раввин.

— Так любил мой отец, — повторила Лея ответ.

— На сей раз раби не ошибся: соберутся ученики, и одного из них раби хорошо знает, — пообещал Цви.

— Весьма похвально, — сказал раввин, несколько встревожившись.

Суббота еще не наступила, а в доме уже собрались гости — молодые, шумливые. Много шутят, смеются. «Вот они, ученики!» — подумал раввин. Почитая своим долгом придать духовность субботе, он, как и в прошлый раз, принялся рассказывать простые нравоучительные истории. Недоуменные взгляды гостей были наградой раввину за красноречие. Тут появился последний гость — тот самый ученик, который раввину знаком. Взглянув на вошедшего, он изумился необычайно: перед ним стоял Мордехай. И опять кольнула тревога.

За трапезой заговорил, наконец, сам хозяин. Ученики подхватили. Не часто прежде приходилось раввину слышать столь глубокие мысли. Цви и ученики смело брались за труднейшие вещи из Торы. Раввин старался следить за беседой, но почувствовал, что отстает. Он молчал. Он привык завершать дискуссию, а тут не решался даже вступить в разговор. Он был бледен. Его знаний доставало, чтобы оценить говорунов по праву, а чуткий нюх на страже самолюбия удерживал язык. Он знал о своей ординарности и выбирал окружение. «В посредственности нет надежды», — думал он, не щадя себя. Чужая незаурядность больно жгла. Хотелось сбежать, остаться одному. Но впереди еще ночь, день субботы, затем исход субботы, затем снова ночь, и только на утро следующего дня можно будет, наконец, уехать.

А Мордехая, казалось, не смущала роль ученика. Он был боек и весел, как все. Раввин избегал его. Страшился вопросов, не знал ответов. На исходе субботы пришлось слушать сказки. Раввин не одобрял это хасидское нововведение, да делать нечего.

Пришло долгожданное время прощаться. Женским чутьем Лея поняла настроение раввина. «Вот видите, раби, все халы до крошки съедены. Вам понравились ученики моего Цви? Становитесь нашим постоянным гостем, дорогой раби!» — скороговоркой выпалила Лея. Она не давала спуску никому, кто подсмеивался над мужем.

На беду раввина вновь случилась поломка в повозке, и поневоле пришлось мученику принять предложение Мордехая и разделить с ним и карету и его и обратный путь. «Поверь, друг, мне было нелегко», — сказал без всякой подготовки Мордехай. «Я считал себя знатоком Торы, но простой и безвестный парень легко обошел меня. Слава Богу, самолюбие отступило перед благоразумием. Я счастлив быть его учеником», — закончил он. «Хваля других — хвалишь себя», — подумал раввин. Рискуя показаться невежливым, он не промолвил ни слова за все время пути. Приехали. Сухо распрощались и розошлись. Мордехай обернулся и долго смотрел другу вслед.

Семья

«Как жаль, что сын мой столь мало впитал моего рвения к знаниям и праведности», — с грустью размышляет цадик раби Барух, — «Должно быть я сам виноват в этом. Он не невежда, он изучал Святое Писание, но без огня, без запала, как это делал я в молодости. Хотя суетное и мирское и уживаются в его душе со святым и благородным, богатство — вот что всего ближе его сердцу. А уж сын его, внук то есть мой, и вовсе не знает, что есть вещи подороже золота. Одинокая выпала мне старость.»

Раби являл собой воплощение многих достоинств, был беспощадно строг с самому себе, да и ближним своим спуску не давал. Две добродетели ставил он в первую голову: это скромность и благотворительность. «И пропитание, и платье, и жилище — все, что есть у нас — все это из кармана хасидской общины. Ни я ни семья моя не имеем права тратить и гроша лишнего: ведь это общественные средства. Только так слуги общества удержат доверие своих поручителей», — говорил раби Барух, не опасаясь показаться отстающим от века в глазах самых чутких к переменам хасидов. И, как говорил, так и поступал, утверждая скромность — первую важную добродетель. Вторая добродетель, благотворительность, в аргументах не нуждалась вовсе. Не голова, а сострадательное и бескорыстное сердце подвигали цадика на помощь слабым и бедным. «Добродетель — мое орудие, которое никто не в силах у меня отнять», — думает раби.

Внук раби Баруха — жених, обручен с девицей из богатой семьи. Он надеется, что хорошее приданое за невестой станет началом его пути к большому богатству. Золото множит золото. Деньгам надо дать ход.

Как–то раби Барух призвал к себе внука, чтобы спросить, в каком бейт–мидраше собирается тот продолжать учить Тору после женитьбы и какие Святые книги мечтает получить от деда в подарок на свадьбу. Погруженный с головой в приятные хлопоты и упоенный сладостными грезами о медовом месяце, жених и будущий богач явился на зов, забыв сменить новый богатый вышитый капот на старый поношенный. Вошел к деду, спохватился, да уж поздно было. Вид неуместной роскоши опрокинул радостный настрой цадика.

— Каково твое приданое, дражайший мой внук, — сердито задал раби совсем не тот вопрос, который приготовил заранее.

— Тысяча золотых, — прозвучал унылый ответ.

— И какое же употребление деньгам думаете вы дать, ты и твой отец?

— Мы решили, что я вложу эти деньги в торговлю мануфактурой моего дяди, матушкиного брата, — ответил внук, предчувствуя дурное.

Раби Барух не любил брата своей снохи — гордеца, щеголя и скупца, который гроша нищему не подаст.

— Слушай меня внимательно, юнец, — сказал совершенно раздосадованный раби, — слушай, что говорит тебе твой дед, всей общиной почитаемый цадик. Где поклоняются богатству, там презирают все честное. Деньги потрать на помощь неимущим. А войдешь в долю к корыстолюбивому дядюшке своему — пропадет капитал. Да и пора, тебе, наконец, богоугодные дела вершить! А сейчас ступай, жених! — Сказал сердито цадик и уткнул нос в книгу, давая понять, что беседа окончена. «Воспитание тяжелее каторжных работ», — подумал он.

Понурившись, внук ушел, а раби Барух стал размышлять о том, не слишком ли сурово он обошелся с парнем накануне свадьбы.

***

«Строже, тверже следовало мне вести себя с ними,” — негодуя думал раби Барух о сыне и внуке. Да и впрямь: месяца не прошло после свадьбы, а уж забыли они наставления старца, а скорее всего, и не думали им следовать. А тут еще выяснилось, что деньги юного мужа пришлись кстати, и его совместная с дядюшкой торговля расцвела и приносит изрядный барыш.

«Как вынести такое?» — терзается раби, — «Вся община чтит меня, любой хасид внемлет мне и не смеет прекословить, лишь наследники мои не слушают слова цадика! Это ли не позор моим сединам!? Такова моя награда в старости!?» — горюет раби Барух.

Не в силах раби побороть горечь, обиду и гнев. Обиды вдвойне тяжелее от тех, от кого мы не в праве ожидать их. Все реже призывает он к себе сына и внука. Не навещает процветающих своих отпрысков, а посему не видит и не радуется правнукам, появляющимся на свет один за другим. Причины размолвки множатся на глазах. Холодные ветры охладили сердца. «Выходит, даже самая прочная семья не прочнее карточного домика», — говорят соседи.

***

К несчастью, а может и к счастью, истинным оказалось пророчество раби Баруха. Пропали у внука деньги, а с ними и барыши. Темной зимней ночью нагрянули разбойники и разграбили кладовую, где хранились шелк и парча, бархат и батист, сукно и плюш — все материи, какие были. Погрузили добро на подводу и были таковы. Не скоро, да и не до конца оправился внук от такого удара. Сознание правоты смягчило душу старика. Сознание правоты старика пробудило трепет, почтение и благоговейный страх в душах отца и сына. Лекарство от всех обид — в забвении. Зажглись маяки на пути сближения.

Время неумолимо, и престарелый раби слабеет. Телом, но не духом. В судьбе старейшины семьи заключены ее гибель и спасение. Сердца сына и внука не каменные. Сын поселил отца в своем доме. Живет себе цадик на старости лет в тепле и уюте, в довольстве и в достатке. Беды былого раздора поднимают цену согласия. Добродетелям своим раби, Боже сохрани, не изменил. Ведь всему есть толкования, могут быть оттенки, а выручают оттенки толкований.

23
{"b":"545159","o":1}