«Неужели посадит?» — с тревогой подумал Баринский, но в это время самолет поднялся на дыбы и, ударившись о насыпь, покатился с нее под откос, жутко мелькая покореженными крыльями.

— Ты неплохо сработал, Витя, — услыхал он за спиной голос Фаины.

Баринский обернулся.

— Теперь только вперед, — заторопила она и увлекла его за собой в заросли кустарника.

Она пропустила его вперед на узкую тропинку, которая шла по самому краю мерзкой ямы. Колючие сухие ветки нависли прямо над ямой. Пришлось балансировать по самому краю, цепляясь руками за ломкие сучья. В этом месте Фаина, осмотревшись, вынула из-за пазухи пистолет и выстрелом в затылок свалила Баринского в зловонную яму.

Разговор с Джамиле с новой силой пробудил у Нины воспоминания о Дремове, и на время она почти совсем забыла, что в кармане ее гимнастерки лежит телеграмма от Валентина, в которой он сообщает о своем приезде. Еще сегодня утром она с радостным нетерпением отмечала каждые несколько минут, которые уменьшали срок до желанного свидания, а сейчас в груди теснились обида и боль за гибель Дремова. Желание быстрее схватить преступников, увидеть их наказанными, знать, что Дремов отомщен, заставляло ее сжимать кулаки и кусать губы.

До полной готовности самолета к вылету Нина ждала чуть больше тридцати минут, но они показались ей вечностью. Наконец она в кабине. Вот и мотор запущен, вот уже она и в воздухе. Она была довольна, что Баринский не захотел с ней лететь, ей хотелось быть одной.

Взлет сложный, но, может быть, самый приятный для летчика момент. Мотор быстро набирает обороты и со все возрастающей скоростью устремляется вперед. Бегут навстречу предметы на границе аэродрома, и летчик ощущает, как рули становятся все более упругими. И вот несколько легких толчков: самолет «просит» отделить его от земли. Едва заметным движением рулей, почти одной мыслью, летчик «снимает» машину со взлетной дорожки. Бежит под крыло, сливаясь в один сплошной серый поток, земля. Скорость продолжает расти, и вот она уже достаточна, чтобы самолет, задрав мотор, мог устойчиво устремиться в небесную синь, в мир солнечного света и пышных облаков. С этих высот летчик с гордостью окидывает соколиным взором красавицу землю. Она предстает перед ним в недоступной для тех, кто никогда не летал, величественной красоте необозримых просторов…

Как и всегда, Нину охватил восторг взлета, как и всегда, она всем телом потянулась вперед, точно желая помочь самолету оторваться от земли. А после отрыва до набора большой скорости снова «прижала» его к земле, потом одним плавным движением заставила его взмыть вверх. Сделав прощальный круг над аэродромом, она поставила нос самолета в направлении на школьный городок, который с этой высоты был отлично виден, и вздохнула с облегчением. Внизу протянулись блестящие нити железной дороги, зеленели сады, холмились пустыри. Мотор работал ровно, и винт обдувал ее приятной ласкающей струей…

Вдруг в моторе что-то выстрелило. И тотчас из-под капотов рванулось пламя, закрыв рыжей жаркой завесой половину неба. Сердце забилось часто-часто, а руки уже делали свое дело. Одним движением рулей она положила самолет на крыло и нажимом педали заставила его падать в сторону опущенного крыла, перекрыв при этом бензомагистраль и выключив зажигание. Режущая струя воздуха ударила самолет в борт, сбила пламя и сорвала у Нины с головы очкастый шлем, мгновенно исчезнувший за бортом.

Пламя сбито, опасность пожара миновала, теперь надо посадить самолет. Но земля совсем близко. Делать какие-либо отвороты для выбора площадки нет возможности. Единственное, что Нина увидела впереди себя, это длинную площадку вдоль железной дороги. С одной ее стороны подымалась крутая железнодорожная насыпь, а с другой — в два ряда шли столбы телеграфной и электрической линий. На площадке бурно поросли бурьяны, полынь, репейники. Не выпуская шасси, Нина планировала на это место. И вот, когда до земли оставалось шесть или семь метров, когда она плавным движением штурвала «на себя» стала выравнивать самолет из угла планирования, чтобы погасить скорость, она увидела за прозрачным диском винта несколько светлых детских головок, с доверчивым любопытством поднявшихся на ее пути из зарослей начинающих желтеть косматых трав. Она увидела венки из осенних цветов на их головках, похожих на одуванчики, ей даже показалось, что она видит, как расцвели, заголубели васильки их глаз…

И Нина поняла, что ей надо делать. И странно: в эту страшную минуту не ужасом исказилось ее лицо и даже не сверхчеловеческое напряжение воли отразилось на нем. Нет. Ее губы тронула улыбка. Она вспомнила, что великий летчик Валерий Чкалов точно так же кончал свой последний полет, и все дальнейшее она проделала так, как если бы по-другому поступить было нельзя. Сильным движением рулей она подняла самолет на дыбы, отвернула его от детей и бросила плашмя на крутую насыпь…

Когда она открыла глаза, то увидела над собой небо, уходящий в него песчаный склон насыпи и какую-то изогнутую в дугу деталь самолета. Уши словно заложило ватой, и она едва различила детский плач. Над ней склонялись две девочки и маленький худенький мальчик. По щекам их текли слезы, мальчик уговаривал ее:

— Тетя, миленькая, встаньте… Ну, встаньте же…

Увидев, что летчица открыла глаза, дети утерли слезы и попытались помочь ей сесть. Но Нина оставалась недвижимой. Она не ощущала боли, но не обуздала также своих рук и ног, тупое, непонятное оцепенение сковало ее. Собрав все силы, она попыталась шевельнуться и потеряла сознание.

Второй раз она пришла в себя в тени деревьев, куда ее отнесли подоспевшие к месту происшествия колхозники. Сюда же, спустя несколько минут, подошла и санитарная машина, а вслед за ней — машина начальника школы. Вместе с начальником приехали командир эскадрильи, парторг и начальник политотдела. К этому времени Нину успел осмотреть сельский врач. Внешних повреждений, за исключением мелких ссадин, врач не обнаружил. Только правое плечо немного распухло. Но старый врач понял, что дела пострадавшей плохи. Когда из санитарной машины выскочила Альбина Моисеевна и бросилась к Нине, старый врач взглядом остановил ее и шепнул что-то по-латыни. Альбина Моисеевна побледнела и, отказавшись от немедленного осмотра Нины, приказала ставить носилки в автомобиль.

У Нины комбинезон на груди был порван и виднелся расстегнутый карман гимнастерки. Из кармана выглядывал краешек партийного билета. Парторг на ходу осторожно вынул его и машинально раскрыл первую страничку, Нина не чувствовала этого, но увидев в руках парторга партбилет, видимо, догадалась, кому он принадлежит. Каким-то чужим, глухим голосом она сказала:

— Зачем вы взяли билет? Вы уже считаете меня мертвой?..

Парторг поспешно вложил партбилет обратно и отошел в сторону, скрывая слезы. Он слышал фразу, сказанную сельским врачом по-латыни: «Разрушение позвоночника».

А Нина силилась вспомнить что-то очень важное и не могла. Машина тронулась, носилки затряслись, боль во всем теле обострилась. Нина лежала на боку, уткнувшись лицом в подушку. У ее изголовья находились Альбина Моисеевна и парторг. Начальник школы и Джаниев, обогнав санитарную машину, помчались в госпиталь предупредить о прибытии пострадавшей. По пути они подобрали Бережко.

— Товарищ подполковник! — возбужденно заговорил Бережко, как только вскочил на подножку машины. — У Нины был пожар, она сбила огонь и пошла на вынужденную…

— Знаю, Бережко, знаю! Вон везут нашу Нину.

— Что же это делается, товарищ подполковник? Баринский ведь исчез!

— Как исчез?!

— Как только запустили мотор, — торопливо начал рассказывать Бережко, — Баринский помог мне убрать колодки, Нина порулила на взлет, я стоял и смотрел, как она взлетала, как сделала круг и пошла к аэродрому школы, и вдруг вижу — пламя… Смотрю, скользит к земле, пламя сорвала, планирует. Как она села, я за деревьями не видел. Повернулся, хотел спросить у Баринского, что же это такое. А его нет. Я поднял панику, аэродромное начальство теперь ищет, а я — сюда… Так что с ней?