— Вы боитесь ревности мужа?

— Нет. Просто уверен в вашей верности ему…

— Ой! Уж будто с интересной женщиной и говорить нельзя, кроме как ради интереса… А мне вот просто скучно, и вы, как рыцарь, должны развлечь меня…

— Премного вам благодарен! Да будь я сейчас один, я бы прежде всего позаботился, как развлечь себя. Ваше замужнее присутствие только ограничивает мою свободу.

— Поздравляю! Вы очень любезны. Но я не гордая. Я даже, если хотите, предложу вам развлечься. Давайте сходим в кино.

— Ха! За кого вы меня принимаете? Что я, маленький, по кинам ходить?

— Тогда на танцы…

Санька саркастически посмотрел на свои огромные кирзовые сапоги и подумал: «Дура. Совершенная дура!» А вслух сказал:

— Танцы вещь неплохая, но только после выпивки.

— Не люблю пьяных, — капризно возразила Клавочка. — К тому же… заходить в ресторан… Получится какое-нибудь недоразумение…

— Насчет недоразумений, это вы бросьте, — прервал ее Санька. — А выпить я мог бы и у знакомых.

— Где же ваши знакомые? Я готова сделать вам одолжение и зайти к ним. Долго ведь вы не задержитесь, надеюсь?

И Санька воспрянул духом. Право, эта кукла не так уж глупа, какой кажется с первого взгляда.

Янковские к этому часу были уже дома. Оба искренне обрадовались неожиданным гостям. Довольно потирая руки, Антон Фомич шумел:

— Нет, как ни говорите, а бог есть! Только что было скучно, и вдруг — как с неба — веселая компания! А ну, проходите, проходите, дорогие гости, и — за стол. Ваша невеста? _:— спросил он Саньку, глазами показывая на Клавочку.

— Нет, жена, — объявил тот уныло.

Клавочка чуть не ахнула, а толстяк закричал:

— Жена! Подумайте, какая приятность!

— И мне приятно, что у моего инструктора такая жена, — пояснил Санька. — И еще приятнее, что сам я закоренелый холостяк.

— О, какой остроумный молодой человек! — восхитился Антон Фомич и захлопотал вокруг Кларочки. — Подумать только, у меня в доме супруга воздушного аса, учителя моих юных друзей!.. Я вижу, Саня, ваш инструктор мужчина с хорошим вкусом — такой классический выбор! Эх, где мои семнадцать лет! — и Антон Фомич с притворным сокрушением пошлепал себя по лысине.

А Клавочка цвела. С нескрываемым удовольствием она выслушивала комплименты добродушного толстяка, в сущности еще вовсе не старого человека («Ну, сколько ему? — прикинула в уме Клавочка. — От силы пятьдесят»), дивилась изысканной любезности красивой Фаины, которая тоже не скупилась на комплименты и все улыбалась и улыбалась. Санька между тем, не теряя зря времени, начал активно действовать ножом и вилкой. Разумеется, он не забывал прикладываться и к графину.

После ужина Антон Фомич поставил пластинку и задергал Клавочку в фокстроте. Фаина подхватила Саньку. Дребезжали на столе тарелки, позванивали бокалы, падали стулья, взвизгивали от удовольствия Клавочка и Фаина…

Потом пары сменились. Клавочка, подняв к Саньке блестевшие глаза, шептала:

— Я очень, очень вам благодарна…

— Саня, Клава! — закричал добродушный толстяк. — Вы еще не пили на брудершафт! Сейчас мы исправим эту ошибку. Фаина, наполни бокалы!

Все придвинулись к столу.

— Ну я с вами пить не буду. Мой возраст и так дает мне право без церемоний называть вас на «ты», а вот Фаина выпьет.

Санька взял в обе руки по бокалу. Женщины сплели свои руки с его руками, и все трое, перецеловавшись, опрокинули бокалы.

Домой возвращались глубокой ночью.

— Ах, как было интересно! Какие приятные люди, какой интересный дом! — восторгалась Клавочка. — Саня, ну расскажи мне какую-нибудь историю, прошу тебя. Только чтобы захватывающе интересно!

— Могу рассказать, — согласился Санька. — В нашем городе жила девушка удивительно похожая на тебя. Она увлеклась стрельбой из огнестрельного. Когда ей исполнилось девятнадцать, она уже была заправским снайпером…

Дальше рассказ сводился к тому, что эта девушка была награждена малокалиберным револьвером. Однажды вечером на нее напал бандит, она выхватила револьвер и прострелила ему ухо. Бандит испугался и хотел бежать. И в этот момент девица прострелила ему второе ухо…

Пока дошли до расположения гарнизона, Санька успел рассказать еще две «захватывающие» истории. Расстались они большими друзьями.

Лагутина дома не было. На столе лежала записка с объяснением, где что стоит на ужин. В конце записки заботливый муж сообщал: «Уехал на второй аэродром проверять караул. Приеду утром. Крепко целую в губки и глазки. Твой Николай».

Клавочка зевнула, раздевшись, легла в кровать, но уснуть долго не могла, все вспоминала новых знакомых…

У Лагутиных зазвонил телефон. Клавочка спрыгнула с постели, в которой обычно проводила добрую половину дня, захлопнула книгу и сняла трубку:

— Алло, Лагутина.

— Клавочка, здравствуй. Это я, Фаина. Клавусь, мне очень хочется увидать Бориса. Я сегодня свободна весь день, и у меня есть возможность использовать дядину машину, чтобы побывать в ваших краях. Будь любезна, скажи, когда у Бори по распорядку свободное время?

— С семи тридцати до девяти вечера.

— Большое спасибо. Ты меня очень выручила. Теперь я не буду зря дожидаться и приеду точно к семи тридцати.

— Фая, только ты знаешь, ведь в городок не всех пускают. Да и Бориса могут не отпустить за ограду. Но ты не беспокойся, я для тебя все сделаю. Борис в подчинении моего Николая, а Николай, конечно, в моем подчинении. Ну, целую тебя. Я к тебе тоже на минутку выскочу. Пока.

Клавочка взглянула на часы. Было три часа дня. До приезда Фаины еще долго, но тем не менее она начала готовиться к этой встрече. Умыла заспанное личико, провела мокрым полотенцем по шее, покрутилась перед зеркалом в халате и без халата, в одном платье, в другом… Наконец оделась, напудрилась, подрисовала на левой щеке мушку, подвела брови, подкрасила губы, загнула ресницы и тут только вспомнила, что по-настоящему еще не причесывалась. До приезда Фаины оставалось чуть побольше часа. «Как раз успею», — подумала Клавочка и принялась сооружать прическу.

Устало передвигая ноги, вошел Лагутин. Увидав свою супругу в таком блистательном виде, он обрадовался.

— Клавочка, ты сегодня у меня просто чудо!

Он подхватил ее на руки и, как ребенка, закружил по комнате. Клавочка болтала ногами в лакированных туфельках и визжала. Потом чмокнула его в щеку, оставив на ней отпечаток своих губ, спрыгнула на пол и сказала в тоне капризного ребенка:

— Коленька, у меня к тебе просьба… Самая крохотная.

— Говори, Клавочка.

— Одна городская девочка хочет увидеть своего мальчика. Мальчик у тебя в группе. Это Боря Капустин. Кроме того, она что-то хочет передать от другой девочки Сане Шумову. Котик, ты разреши Боре и Сане выйти после ужина из городка.

— Подожди, подожди. «Девочки», «мальчики»… Когда ты только успела с ними перезнакомиться?

— Я же тебе сто раз рассказывала: когда Саня заходил за мной, то потом мы познакомились с его друзьями. Так вот, эта Фая… Да что тут объяснять? Действуй, котик, я же прошу.

— Клава, Борис неуспевающий курсант и нежелательно…

— Ой! Ну что ты говоришь! Какое это имеет отношение к моей просьбе, к обещанию, какое я дала Фаине. Или действуй, или… ты меня не любишь!

По щекам ее покатились самые натуральные слезы. Лагутин вскочил и, махнув рукой, помчался выполнять Клавочкину просьбу.

Курсанты строились на ужин. Лагутин вызвал из строя Бориса и Саньку и недовольным тоном, сухо, официально объявил:

— После ужина на час выйдете из расположения гарнизона. К вам гости из города. С контрольно-пропускной я договорился…

Курсанты ушли на ужин. Лагутин направился в библиотеку. Чувство неприязни к Борису не покидало его, хотя после сообщения Клавочки о городской девице, с которой Борис связан, неприязнь вроде бы должна исчезнуть. Впрочем, было тут и другое. Лагутин обратился к начальству с рапортом — отчислить Бориса из школы как не способного к летному делу, а полковник Крамаренко не согласился.