— Служим Советскому Союзу!

Оставалось закапотить мотор и зачехлить самолет. Когда Санька закрывал капоты, обратил внимание на надпись, нацарапанную на их внутренней стороне:

«Дядя летчик, нашего папу убили немцы. Отомсти за него. Мы очень старались, когда строили этот самолет.

Сестры Васильевы: Галя — 16 лет, Лиля — 14 лет».

— Совсем дети! — поразился Санька. — На таком самолете надо летать и работать со всем старанием.

Идя в казарму, все говорили о бедствиях, какие принесла народу война.

— Я всегда буду помнить этих девочек, — с чувством, сказал Санька. — У меня сестренка мечтала поступить в консерваторию. Все данные у нее для этого были, а из-за войны угодила вместо консерватории в паровозное депо…

— Ничего, Саша, — утешал его Валентин. — Вот выпустят нас из школы, пойдем воевать и поможем твоей сестренке приблизиться к консерватории. Борис и Сережка небось уже воюют…

Утро авиаполка, в котором служили Борис и Сережка, началось, как обычно, с постановки боевой задачи на день. Потом они «добрали энный промежуток времени» для сна и, протерев глаза, сели постучать в «козла» — Борис в паре с Сережкой против Усача и Николая Лагутина. Стол трещал от яростных ударов костяшками. Азарт вполне объяснялся жестокими условиями игры. Во-первых, те, на ком была запись, играли стоя, во-вторых, получившие «козла», пролезали под столом и в заключение, взгромоздясь на верхние нары, стоя там на четвереньках, объявляли всему «обществу», что они «козлы».

Вокруг играющих толпились болельщики, чадили табаком и «переживали», как и подобает переживать всяким болельщикам.

Борис и Сережка волновались и… все время проигрывали. И Усач ехидничал:

— Делаем «рыбу». Считайте бабки. У вас больше. Товарищи офицеры! Вы присутствуете при рождении «козлов».

На смену Борису и Сережке сели другие игроки, а они, «застучав» очередь на следующую партию, начали совещаться: «Как отомстить неразумным хозарам». Но в это мгновенье дверь распахнулась и кто-то крикнул; «Всем — первая готовность!»

Чертыхаясь и проклиная немцев, прервавших игру, застегивая на ходу шлемофоны, летчики бросились к самолетам. С «КП» взметнулись звезды ракет и моторы дружно загудели, самолеты пошли на взлет.

Сережка и Борис входили в состав группы Усача: Сережка — его ведомым, Борис — ведомым Лагутина. Молодые летчики имели еще малый боевой опыт, и у них едва хватало внимания, чтобы сохранять место в строю. Изредка они лишь озирались по сторонам и, ничего не видя, вновь вперялись взглядами в фюзеляжи своих ведущих. Особенно стало трудно, когда пересекли линию фронта и пошли над территорией, занятой немцами. Сережка держался с Усачом в несколько вытянутом пеленге и вдруг услыхал его голос:

— Я Сапсан-двенадцать, веду бой!

«Какой бой? С кем?» Между тем через кабину ведущего уже потянулся белесый шлейф порохового дыма, и, обгоняя стремительный полет самолета, сбоку брызнула трасса короткой пушечной очереди. И только тут Сергей увидел впереди два самолета с черными крестами на крыльях. Он успел также заметить, что один из них, резко потеряв скорость, начал снижаться, оставляя за собой бесформенные клочья, а второй метнулся в сторону. Потом Сережка вспомнил, что когда ведущий ведет бой, ведомый, как никогда, должен следить за его хвостом, обернулся и увидел рядом с парой Лагутина чужие самолеты, какие — он не разобрал, понял только, что не «Лавочкины», — и тотчас суматошно крикнул по радио; «Кто это, кто это у нас сзади, сверху?!» Борис, летевший в звене замыкающим, услыхав эти бестолковые слова, оглянулся и тоже что-то завопил. Усач в это время начал очередной разворот, и неизвестные самолеты вклинились в строй между его парой и парой Лагутина. Сережка и Борис, путая строй и перебивая друг друга, поспешно и бестолково доложили об этом ведущим. Усач раздраженно цыкнул на них:

— Перестаньте горланить! Это «кобры», свои, видите звезды на крыльях.

Но ни Борис, ни Сережка звезд не видели. Они и друг друга не видели, так как строй звена нарушился и Лагутин в этой суматохе разошелся с Усачом. «Кобры» тоже куда-то исчезли. С земли подали команду идти на свой аэродром. Усач недовольным тоном запросил Сережку:

— Сапсан-тридцать третий, где ты?

— Я, вот он, у вас за хвостом.

— Тридцатого не видишь?

— Не вижу, — чуть не плача, признался Сережка.

— Долетались. Сапсан-тридцатый, идти домой самостоятельно.

— Я вас понял, — отозвался Лагутин. — Иду. Тридцать первый со мной.

При обратном пересечении фронта пара Усача была атакована «мессершмиттами». Сережка заметил их лишь тогда, когда ведущий противника вышел на дистанцию огня в хвост Усача. «Нас атакуют!» — успел крикнуть Сережка и тут же понял, что любыми средствами обязан защитить своего командира. Преодолев инстинкт самосохранения, он бросил свой самолет между фашистским стервятником и своим ведущим, загородив его от града выстрелов.

— Что ты делаешь?! — не своим голосом крикнул Усач. — Крути влево!

Сам он уже гнал вкрутую восходящую спираль. Сережка увидел вспышки разрывов на крыльях, почувствовал царапины на щеке и, выполняя команду ведущего, рванул самолет в левый вираж. Трассы снарядов перестали летать над головой. Он обернулся и увидел, что за ним тянутся два «мессершмитта». Передний направил свое острое рыльце с точечками пушечных и пулеметных отверстий прямо на его кабину. «Это еще не страшно, это не страшно, — успокаивал себя Сережка. — Главное — не дать ему вынести упреждение!»

Но на «мессершмитте» сидел летчик поопытней Сережки, и в следующие секунды тот увидел, как самолет противника доворачивает свое зловещее рыльце куда-то вперед по направлению траектории виража. Показалось лягушачье брюшко его фюзеляжа. Сережка резко нажал педаль руля поворота и дернул ручку управления. Нос «мессершмитта» оделся мерцающим огненным венчиком стрельбы, но трасса прошла где-то сбоку Сережкиного самолета.

— Спокойно, Сережа, я его выбью! — услыхал он голос Усача. И потом: — Готово! Выходи на прямую, пристраивайся. Я у тебя справа.

Сергей осмотрелся, увидел «Лавочкина» с родным номером «6» на хвосте и пристроился к нему. «А что же с «мессером»?» Сзади никого не было, виднелся лишь белесый столб дыма, изогнутый крючком — с неба до земли.

Пошли на снижение. Под крылом угадывался аэродром — узкое, вытянутое вдоль лесного массива поле. Подошли к нему на бреющем. При заходе на посадку Сережка получил еще одно испытание. Он уже выпустил шасси и погасил скорость, когда услыхал команду, полную зловещего смысла: «Мессеры» на кругу!» Горючее на исходе, нет ни высоты, ни скорости. Положение критическое. Что-то очень неразборчивое прокричал по радио Борис. Потом уже более спокойно и даже торжествующе:

— «Сапсаны», садитесь спокойно, «мессеров» больше нет.

Едва Сережка зарулил после посадки на свое место, как выскочил из кабины и бросился разыскивать Бориса. А тот уже бежал навстречу.

— Боря, ну что там было?

— Я у тебя хотел спросить…

— Я, понимаешь, ничего… Вижу, Усач как даст очередь, а тот как загорится!

— Постой, это когда?

— Ну, когда «кобры»…

— «Кобры»? Вот паршивые! А я думал — немцы. Нас же и ругать теперь будут за панику.

— Будут. Давай закурим.

Руки у них дрожали, спички ломались.

— Сережка, а чего это щека у тебя поцарапана?

— Щека — что, ты погляди, какие дыры в плоскостях! Знаешь, какой мы бой вели?!

— А я… Как стали на посадку заходить, вижу впереди «мессеры». Я как дал очередь, так сразу на весь боекомплект. Они и удрали.

— А попал?

— Нет, где уж… Впрочем, не знаю, может быть, и попал. Ну да, попал. Один так завихлялся…

— Подыхать полетел, — услыхали они насмешливый голос Усача. — А ну, марш в землянку! Оба мокрые, а ветер холодный, еще простудитесь.

В землянке собрались все летчики. Командир полка вел разбор вылета. Против всяких ожиданий Бориса и Сережку не ругали. Наоборот, их поставили в пример. Лишь под конец командир полка мягко посоветовал: надо более четко давать команды по радио и лучше изучить силуэты самолетов, какие могут встретиться в воздухе.