— Вася, какой ты нынче нарядный…

Дремов прервал его решительно:

— Ладно, нарядный не нарядный, давай-ка сюда чемоданчик. Сегодня я вас освобожу от роли провожатых.

— Видали такого! — возмутился парень. — Если хочешь, пойдем вместе…

— Я хочу провожать Нину один. Понятно? Идите назад.

Лицо Дремова выражало решимость, и «кавалеры» обратили свои взоры на Нину: как, дескать, она? Но она стояла безучастно, и парни отступились. Со смехом и шутками они двинулись назад. Тогда Дремов, обратившись к девушке, попросил разрешения проводить ее…

И откуда только у него взялось столько решимости!

Не оглянувшись на Дремова, Нина кивнула ему, и они пошли

Пылал закат, изумрудно зеленело поле, в немом очаровании застыла природа, и лишь чуть слышный шепот листьев леса нарушал тишину. Долго шли молча. Наконец Дремов остановился и через силу выдавил из себя:

— Нина…

Нина тоже остановилась, подняла на него ожидающий взгляд, а Дремов ничего не мог больше выговорить. Он искал и не находил нужных слов. У Нины не хватило терпения, и она заговорила сама {ведь она так долго ждала этой минуты!):

— Вася, неужели?.. Ведь, Вася, я с первой встречи… Ой, что я говорю?!

— Нина, я люблю, я боялся… Я никогда никому не говорил этих слов… Не знаю, как тебе объяснить… Я не могу без тебя…

— Вася, милый…

Раньше Нина проходила это расстояние за час. Теперь им не хватило ночи. Сколько было всего сказано!

На другой день Дремов выслушал нотацию парторга. Слушал и улыбался.

— Удивительно, — пожал плечами парторг. — Его ругают, а он улыбается, как малое дитя!

Потом, словно вспомнив что-то, подмигнул ему и спросил:

— А как, товарищ Дремов, ваши личные дела?

— Женюсь, товарищ парторг, — выпалил Василий. — Вот очередной выпуск курсантов сделаем — и, пожалуйста, на свадьбу.

А через несколько дней началась война. Она не разлучила Дремова и Нину, как разлучила многих, но сразу же вое осложнила. Они вместе получили назначение в школу пилотов, вместе мечтали попасть на фронт. Казалось, все идет хорошо…

И вот свершилось самое страшное. Дремова нет. Роковой день лег в жизни, как ужасный рубеж, как пропасть, отделяя все, что было «до», от того, что «после». И это «до» сейчас казалось чудесной сказкой, где все было красиво и необыкновенно. Да было ли это «до»? Было. Об этом напоминают подаренные генералом перчатки, томик Маяковского, приобретенный еще в школьные годы, и вот эти фотографии Дремова. Это свидетели ее короткого счастья.

«Зачем ты ушел, Вася? — шептали ее губы. — Какое горе, какое горе!»

В воскресенье утром Валентин, Сережка, Борис и Санька, пользуясь свободным временем, сидели в курилке и вели неторопливый, вялый разговор. Давала себя знать нагрузка. Каждый день было по восемь часов теоретических занятий, после которых обязательно находились тяжелые хозяйственные работы, а тут еще старшина требовал постоянного внешнего блеска.

Санька затянулся папиросным дымом и сказал:

— Я за эту неделю сделал вывод, что курсант авиации — это человек, который постоянно хочет есть и спать.

— Похоже на правду, — согласился Сережка. — Хорошо хоть сегодня никуда не тянут. Посидим, покурим…

— Эге, вот вы где! — раздался грозный голос старшины. — Все четверо ко мне! Бегом!

— Вот и покурили… — с грустью сказал Сережка.

Через минуту все четверо были у казармы.

— Стойте тут! — приказал старшина и скрылся в дверях.

Курсанты терялись в догадках: что же заставят делать? Дрова для кухни колоть или на склад- бочки с горючим катать? Против всяких ожиданий дело оказалось не только легким, но и приятным: их отправляли в город для закупки чернил, ручек, тетрадей и прочих канцелярских принадлежностей. Если учесть, что «увольнительных» в город курсантам еще не давали, то можно представить, как обрадовались друзья этому поручению.

Через некоторое время они бодро шагали к городу.

— Интересно получается в жизни, — говорил Сережка, — совсем недавно мы не ценили такой вот прогулки, а сейчас… Хорошо! Идем не в строю… Побываем в магазинах, а если быстро управимся с покупками, то даже и в кино сходим.

— В кино? — удивился Санька. — Что тебе, мало картин в нашем клубе? Я предлагаю забежать к Антону Фомичу. Помните? Он же очень приглашал. Я уверен, что нас там примут как надо. — И Санька блаженно зажмурился. Потом он осмотрелся по сторонам и, довольный своей свободой, решил воспользоваться ею со всей полнотой: расстегнул воротник гимнастерки до последней пуговицы, сдвинул на ухо пилотку, снял ремень и стал крутить им над головой, издавая воинственные нечленораздельные возгласы.

— Дурачься, дурачься, — сказал ему Борис, — увидит кто-нибудь, живо попадешь на кухню чистить картошку.

— Не беспокойся, не попадусь. Я запомнил основное авиационное правило: «Осмотрительность прежде всего!»

Однако на подходе к городу Санька привел себя в порядок. Был он худощав, гибок, подвижен, и военная форма, когда он был подтянут, очень шла ему.

— Ну что? Может быть, с ходу к Янковским? — спросил Борис.

Посовещавшись и еще раз просмотрев список, что нужно купить, решили: с этими пустяками они успеют справиться, сначала нужно зайти к Янковским.

Янковские жили недалеко от центра города, и курсанты легко нашли их дом. Дверь отворила Фаина.

— О, мальчики! Вы уже в военной форме! Ну, здравствуйте, здравствуйте. Прошу, прошу, душевно рада! — и проводила их в комнаты.

— А где же Антон Фомич? — спросил Валентин, осматриваясь.

— Сейчас я ему позвоню, он у Ивана Сергеевича. Но сегодня ведь воскресенье, и, я уверена, они оба плюнут на свои дела и сейчас же прибудут, чтобы иметь счастье поговорить со своими молодыми друзьями. Нет, что хотите, а военная форма вам всем очень и очень к лицу. Ну, бегу звонить… — и выскочила в переднюю к телефону, а ребята, рассевшись на предложенные радушной хозяйкой стулья, стали оглядывать квартиру.

Фаина, приглашая их в гости, напрасно назвала дом дяди скромным. Через широкие двери, украшенные плюшевыми портьерами, видны были еще две большие комнаты. На стенах висели ковры и картины в красивых багетовых рамах, за стеклами створок тяжелого резного буфета поблескивала дорогая посуда, в углу стоял рояль, отражая в черном лаке медь витых подсвечников.

— Сейчас придут, — объявила Фаина, входя.

— Фая, просим к роялю, — попросил Сергей.

Она с улыбкой откинула крышку инструмента и усердно забарабанила пальцами по клавишам. Борис подхватил Саньку, и они прошлись в быстром фокстроте. Валентин равнодушно разглядывал картины, Сережка, облокотившись на рояль, слушал больше из вежливости, чем из удовольствия. Потом не выдержал и сказал:

— Фаина, если можете, вальс… Я фоксы недолюбливаю.

Она с улыбкой кивнула взыскательному слушателю, и комната наполнилась печальными звуками «Ожидания». Наконец дверь отворилась и с шумом вошли Антон Фомич с Иваном Сергеевичем.

— Какая приятная неожиданность! — всплеснув руками, заговорил Антон Фомич. — А мы вздумали в отчетах копаться… Фая, дай поцелую за то, что позвонила. Ну, молодцы ребята! А выправка, выправка какая!

— С таким старшиной, как у нас, выправка не подкачает! — подхватил Санька.

— Ха, ха! Это, ребятишки, ничего. В армии дисциплина и подтянутость первейшее дело. Фаечка, давай-ка, голубушка, проверни насчет покушать, а об «аппетитных каплях» это уж наша с Иваном Сергеевичем забота.

Антон Фомич проворно задвигался от буфета к столу, от стола на кухню и на ходу все сыпал и сыпал анекдоты и сам заразительно смеялся. Ребята слушали и тоже смеялись, но все по-разному. Саньке и Борису пошловатые анекдоты Антона Фомича нравились безоговорочно; Валентин и Сергей, слушая, удивлялись. Рассказы Антона Фомича, на их взгляд, не соответствовали его внешней порядочности. Еще больше они удивились, когда толстяк предложил им посмотреть два альбома, где вперемежку с обычными фотографиями попадались вырезки из французского журнала «Мюзик холл» с обнаженными фигурами парижских шансонеток. Валентина приторный голосок хозяина стал раздражать все больше и больше. Сергей тоже чувствовал себя не в своей тарелке.