— За день, — сказал он, — мы прошли тридцать километров. Вы понимаете, что это такое? Это ведь не первый день, а третья неделя — вы же видели, какой там ад. В этом все дело… Мы все опасались, что и пехота не будет поспевать и тылы застрянут, да и связь надо поддерживать… Управлять боем… Но теперь все уже рассеялось — наши солдаты оказались богатырями… Они выдержали все испытания!

Капитана вызвали к телефону, и он спустился в блиндаж. В темнеющем лесу слышался шелест листвы и далекий звук канонады. Наши войска дрались уже на путях к Белостоку и Бресту.

1-й Белорусский фронт, 1944, июль

В этом месте нашей границы река Западный Буг образует, острую дугу, и домик заставы возвышается над берегом, отражаясь в воде, как корабль в бухте. Еще не стихает битва на подступах к Бресту, еще земля сотрясается от гула взрывов, но сюда к извилистому и крутому берегу Западного Буга уже подтягиваются пушки, танки, автомашины, а казаки располагаются на ночлег с домовитой прочностью и неторопливостью. Люди, совершившие огромный путь — от Днепра, где были их исходные позиции, до Западного Буга, куда они с ожесточенными боями дошли в этот теплый летний вечер, — люди нашей армии закрепляются здесь на вечные времена.

Наши войска вернулись к тому клочку русской земли, где взметнулось брошенное фашистами жестокое пламя войны. В то безмятежное июньское утро сорок первого года враг обрушил на город Брест, на белорусские деревни и села, на мирные семьи, их детей, их молодость и счастье, мечты и надежды, на все то, что всем нам казалось таким дорогим и неприкосновенным — огонь артиллерии, бомбы и мины. Никому еще тогда не хотелось верить — неужели началась война? Люди прятались в подвалах, но бомбы засыпали их и там, полуодетые женщины уносили в поле своих детей — война ворвалась к ним на рассвете воскресного дня, когда отдых казался таким естественным и обычным, отдых тружеников советской земли. Они покидали свои дома, чтобы спасти свои жизни, но и на улицах, на полях, у высокого берега Западного Буга их настигали осколки вражеских снарядов и пули автоматов. Вражеские бомбардировщики и истребители с первыми лучами восходящего дня, пользуясь своим преимуществом внезапности, вырвались к белорусскому небу. До тех пор благодатное, прекрасное, воспетое поэтами небо показалось мирным людям, жившим на нашем берегу Западного Буга, мучительным и жестоким. С высоты фашисты расстреливали из пушек и пулеметов детей, столпившихся на дороге, чтобы уйти на восток, убивали женщин, которые шли за детьми или помогали своим мужьям возводить баррикады и рыть окопы.

Потоки крови текли по асфальту города Бреста, по улицам деревень, как вода после обильного дождя. Над землей поднимался удушающий дым пожарищ. В садах, где цвели розы и зрели вишни — лежали мертвые тела тех, кто всю жизнь выращивал их. А на том берегу Западного Буга — у Тирасполя, у устья Кшны — враги все усиливали свой огонь по нашей мирной земле.

Я вспомнил теперь этот первый тяжкий час войны, потому что именно тогда — между четырьмя и пятью часами утра двадцать второго июня 1941 года — врагу казалось, что таким внезапным, жестоким и кровавым путем он прорвется не только к нашим городам, но и к сердцам советских людей. Он хотел устрашить их кровью и смертью, заставить дрогнуть перед надвигающейся грозой. Но именно тогда, в те первые минуты войны — люди, жившие на берегу Западного Буга, простые советские люди, явили миру свой бесстрашный подвиг. Не страх, а бесстрашие родилось в то июньское утро сорок первого года и, совершив великий подвижнический путь по всей нашей земле, теперь вернулось к берегам Западного Буга, к границам нашего государства, победоносным, триумфальным шествием.

О силе этого бесстрашия фашисты узнали у стен Брестской крепости.

Там были наши пограничники. С ними были их семьи и дети. На них обрушился этот первый удар. Пограничники оберегали линию границы СССР, которая проходит здесь вдоль берега реки. В крепости еще не было тех сооружений, которые могли бы хоть день противостоять натиску врага. Но неприступность оказалась в сердцах наших пограничников. Артиллерия врага шесть часов штурмовала их позиции, авиация бомбила их с рассвета до позднего вечера. Но наши воины удерживали границу. Город Брест уже был обойден танками врага, но позиции пограничников оставались здесь грозным бастионом, уничтожавшим всех, кто приближался к этому клочку прибрежной земли.

Тогда две дивизии оккупантов вернулись к Западному Бугу, подтянули сюда артиллерию и авиацию, начали бить по домам, где были женщины и дети — семьи воинов-пограничников. Врагу казалось, что таким путем можно будет заставить людей бросить орудия и пулеметы. Смерть бушевала в домах, она настигала женщин, детей всюду, где бы они ни прятались. Наши пограничники, укрепившиеся на берегу реки, видели это, они вступили в борьбу с вражеской артиллерией, но никто не покинул своих позиций. Они продолжали биться с врагом в те трагические часы, когда гибли их любимые люди, а огонь охватил уже их дома. Потом фашисты предприняли еще один штурм, он был отбит — наши воины-пограничники поджигали танки и орудия, уничтожали вражеские батальоны, но не сдавались. Им сбросили вымпел с условиями капитуляции. Это было на девятый день войны. В крепости на берегу Буга не было уже хлеба, — в огне погиб их запас пищи. За водой к Бугу надо было добираться под ураганным артиллерийским огнем. Но никто не сдавался. Они отбивали все атаки и своими упорными, бесстрашными сердцами задержали движение войск от Бреста на восток.

Три раза в день штурмовали враги позиции советских людей, которых они уже называли «героями на Буге», восемнадцать дней и ночей наши пограничники держались в Брестской крепости, и только неумолимая смерть, сразившая их, открыла путь врагу. Я не называю их имен — они все достойны великого бессмертия в веках и их не вместит мой короткий очерк; я не берусь судить, какую неоценимую помощь оказали они тогда нашим войскам, — бесстрашие и святость легендарного человеческого подвига нельзя переводить на язык цифр. Но тогда, в те восемнадцать дней и ночей битвы на берегу Западного Буга, из огня, крови, пепла и жертв возник дух сопротивления советского народа, он поднялся над нашей землей, как и во все суровые и тяжкие времена в жизни России. Этот дух бесстрашия и сопротивления вражескому нашествию лежит в характере и сердце народа, передается из поколения в поколение и сломить его нельзя ни бомбами, ни снарядами, ни танками, ни огнем. Он — бессмертен.

Если бы фашисты трезво осмыслили все это, они бы еще тогда поняли, что их ждет впереди. Та же сила сопротивления и бесстрашия советских людей проявилась потом и в битвах под Минском, у Днепра, под Смоленском, под Москвой, под Сталинградом, а на Волге обрушилась на врага великим и страшным возмездием. Мне приходилось встречать наших офицеров под Орлом в июле 1943 года, которые измеряли на картах, сколько еще осталось до границы, я слышал в Бобруйске, как наши воины подсчитывали, на какой день наступления они будут на берегу Западного Буга. Не прошел еще и месяц с того утра, как они ринулись в атаку на укрепления за Друтью, а уже оказались здесь, на этой священной полосе земли. Вот проселок, белый домик, березовая роща, белорусская деревня в дымной пелене только что отгремевшего боя, овраг, обрывистый берег и река — линия границы.

К реке вышел сержант Тихон Ковшов со своей пушкой, а за ним и сержант Исман Насибулин со своими пушкарями — наводчиком Краюшкиным, заряжающим Сережкиным и правильным Гордейчуком. Их пушка пришла сюда из Сталинграда, они поклялись ее довести до границы. Для них это было жизненной целью, и вот они достигли ее. Они дрались с врагом всю войну, и все ту же пушку, под тем же номером — «девяносто четыре девяносто два» — они привели к Западному Бугу. Краюшкин пытается подсчитать, сколько дорог и тысяч километров ими пройдено, сколько снарядов они выпустили, хочет вспомнить, как хорошо служила им их спутница. Но Сережкин, молодой токарь-москвич, его перебивает — предстоит дальний, тяжелый путь — врага надо добить и еще рано подсчитывать путь, оставшийся позади.