— Через месяц можете лететь!

В течение месяца в цехах завода опытных конструкций шла напряженная ювелирная работа. Мастера и рабочие завода делали новое крыло. Спустя месяц они позвали Громова, Юмашева и Данилина. Экипаж несколько раз обошел вокруг машины, затем они поочередно проползли по тонким лонжеронам внутри крыла и, удовлетворенные осмотром, зашли к директору завода.

— Жаль, что истребитель не сломал нам оба крыла, — заявил Громов серьезно, и эта фраза была высшей оценкой качества проделанной работы.

В это время правительство Бразилии прислало через консульства держав-посредников ответ на просьбу принять советские самолеты.

Ответ содержал лестные похвалы по адресу советских летчиков, выражения умиления перед их смелостью и отвагой и отказ в просьбе о посадке в Бразилии. Делать было нечего: без разрешения не полетишь и не сядешь. Андрей Юмашев предложил изменить маршрут и лететь в Тасманию либо во Французскую Гвиану. Громов решительно возражал.

— Нет, — говорил он, — метеорологические условия здесь слишком сложны и мало изучены. Если лететь, так через Северный полюс. Вот это путь!

И они снова и снова возвращались к этому заветному проекту. Их мечтой было проложить еще одну новую трассу между материками через Северный полюс.

Еще не успели улететь Герои Советского Союза Чкалов, Байдуков и Беляков, а в Щелкове, в гулком коридоре штаба, появился новый экипаж. Со своими радистами, механиками, техниками, со своим врачом, заботами и снаряжением. Два героических экипажа жили по соседству: Чкалов, Байдуков и Беляков — в комнате № 63, а Громов, Юмашев и Данилин — в комнате № 58. У экипажей был общий склад, общая оперативная комната. Они питались в одной столовой. Их самолеты — два близнеца АНТ-25 — стояли в одном ангаре.

Утром 17 июня 1937 года шесть летчиков, шесть отважных сынов Советского Союза, вышли на аэродром. Валерий Чкалов своим неторопливым баском сообщил, что нынче ночью — в 4 часа утра 18 июня — они начинают свой полет в Соединенные Штаты Америки. Михаил Громов помолчал несколько мгновений и, улыбаясь, ответил:

— Скоро встретимся, желаю успеха!

Конечно, они не сомневались в успехе! Слишком много труда, испытательных ночей, тренировочных полетов, споров и волнений осталось позади.

Они прошлись по бетонной дорожке, зашли в ангар, где загружался самолет Чкалова, снова неторопливо прогуливались по бетону, говорили о посторонних делах, вспоминали друзей, первые полеты на «самолетах-гробах», с восторгом отзываясь о советских истребителях. Утро было безветренное и знойное, солнечные лучи сверкали на лопастях винта. Одинокое облачко плыло над землей, будто торопясь очистить небо для авиаторов.

— Пойдемте завтракать, — предложил Юмашев, и все пошли к столовой.

Потом экипажи расстались. Чкалов, Байдуков и Беляков уехали в Москву доложить о готовности самолета к старту. Громов и Юмашев ушли на аэродром, собираясь в испытательный полет. Данилин вернулся в свою комнату, где на полу лежали карты, на которых вычерчивалась трасса перелета.

Под вечер из Москвы в Щелково вернулся экипаж Чкалова. В это время Громов и Юмашев совершили посадку: испытательный полет обнаружил какой-то стук в моторе, и летчики были озабочены. Но они не ложились спать, решив проводить и пожелать счастливого пути Чкалову и его друзьям. И когда на рассвете Чкалов взлетел над Щелковским аэродромом, Громов стоял у края стартовой дорожки. Не отрывая глаз от самолета, Михаил Михайлович дважды повторил:

— Еще килограммов полтораста бензина можно взять… Еще полтораста… Безусловно!

Во время полета Чкалова «вторая тройка», как называли в штабе экипаж Громова, снова испытывала то на земле, то в воздухе мотор. Это сердце самолета. Оно не имеет права, не должно стучать, от него зависит успех перелета. Опытный слух Громова улавливал какую-то нечеткость в работе этого сердца. Решили переменить мотор, привлекли специалистов. Конструктор мотора АМ-34 А. Микулин ощупывал и проверял детали нового самолетного «сердца», прислушивался к его пульсу, следил за приборами.

Тем временем экипаж самолета занялся радиотренировкой. Радист-инструктор А. Ковалевский превратил в радиорубку рабочую комнату экипажа, где были и секстанты, и глобусы, и медикаменты, и кислородные приборы. Юмашев и Данилин садились к столикам, к которым были прикреплены ключи, и начинали выстукивать друг другу те точки и тире, с помощью которых мир будет следить за полетом советских летчиков. Юмашев начал быстро осваивать радиотехнику, у него обнаружились неожиданные способности, и он получил от Ковалевского высокую оценку. Как известно, радисты ревностно относятся к своей профессии, скупы на похвалу.

— У вас хороший слух, — говорил Ковалевский. — Дело пойдет быстро… Только побольше усидчивости!

И утром, и вечером, и ночью тренировались летчики, передавали из одной комнаты в другую: «Иду над Северным полюсом, видимость плохая, высота — 5 тысяч метров…» Или: «Летим уже вторые сутки, облака закрыли землю, наши координаты… переходим на работу с Америкой…» А Данилин выстукивал в другом конце комнаты: «Дайте обзор погоды над Канадой, скорость сто восемьдесят километров, на самолете все в порядке…» Был вечер, когда Ковалевский приучал летчиков и к другой «тематике» радиограмм: «Началось обледенение, идем в тумане слепым полетом, проходим район циклона, дайте погоду….» А иногда летчики передавали друг другу отрывки из радиограмм Байдукова и Белякова, статьи из газет о Северном полюсе. Приходил Громов и отрывал от радиодел.

Начались тренировочные и испытательные полеты — ночные и дневные, длительные и короткие.

Полеты следовали один за другим. То они испытывали новый мотор, то горючее, то радиооборудование, то работу приборов. В воздух поднимались инженеры-электрики, врачи, моторостроители, астрономы. Они проверяли все сложное хозяйство самолета, прислушивались к дыханию мотора, его пищеварению, смотрели за показаниями десятков приборов. На разных высотах врачи исследовали воздух кабины пилотов, инженеры ползали по фюзеляжу, проверяя электропроводку, моторостроители напрягали свой слух, стараясь уловить какие-нибудь изъяны в работе мотора. Механики сидели у доски приборов и следили за стрелками, записывали все наблюдения в свои дневники. Порою самолет АНТ-25 напоминал научно-исследовательскую лабораторию, поднятую в воздух. Громов неустанно все сам проверял, осматривал, испытывал.

Тысячи людей — на авиационных заводах, на меховых фабриках, в портняжных мастерских, в институтах и лабораториях — готовили этих трех смельчаков в дальний, беспосадочный перелет. С любовью и вниманием подбиралась или изготовлялась каждая деталь снаряжения экипажа. Как мать готовит любимых сыновей в далекий путь, так заботливо и трогательно народ снаряжал трех своих героев. Вот почему советские летчики, поднимаясь в воздух, никогда не чувствуют себя одинокими. Даже на Северном полюсе, даже у полюса неприступности!

— Почему аптечка весит так много? — начал допрашивать Громов доктора Борщевского. — Зачем порошки упакованы в тяжелые стеклянные банки? Выкинуть!

И доктор, еще несколько дней назад кричавший на летчиков, когда они отказывались есть диетические простокваши, робко и послушно уносил в свою комнату криминальные банки, заменяя их простой плотной бумагой или коробочками из пластмассы. Но иногда пилоты требовали увеличить «груз». Просматривая как-то содержимое походных рюкзаков, Юмашев обнаружил, что ни в одном из мешков нет иголок.

— А если у меня дорогой лопнут штаны? — спросил Андрей Борисович врача, пробегавшего мимо. — Что ж, я, по-вашему, так и должен вылезать в Америке? Почему не положили иголок?

— Я боялся, что вы дорогой можете уколоться, — ответил растерянно Борщевский и через несколько минут принес в комнату десять дюжин иголок. Юмашев, смеясь, уложил одну дюжину в карман рюкзака, а остальные девять вернул.