Андреева до генерала не допускали. Тот, боясь так же попасть под мощное влияние, общался с подчиненным через посредника в лице Ивана Ильича. Экс экстрасенс часто морщил лоб, делал страшные глаза, в общем нагнетал обстановку и повышал свою значимость. На вопросы о дальнейших действиях отвечал уклончиво, ссылаясь на силу экстрасенсорных способностей, сталкиваться с которыми ему не приходилось. На третий день, решив видно, что действуя и дальше таким манером, можно потерять благосклонность власть имущих, он нашел выход.

Майору сделали особую шапку. По внешнему виду она ни чем не отличалась от обычной, за исключением того, что была сделана из вплетенных в шерстяную нить тонких металлических проволочек. К шапке подходил маленький проводок, который заземлялся через обувь. Владимиру Петровичу было рекомендовано всегда находится в этой спецодежде. После этого экстрасенс долго совершал шаманский танец, виденный им когда-то по телевизору, и дал заключение, что теперь он не опасен для общения. Андреев решил подыграть ему, после сеанса округлил глаза и признался, что ни когда еще его мозг не был так свободен, как сейчас.

Генерал встретился с майором.

- Здравствуйте, Владимир Петрович. Извините, что втравил Вас в такое опасное дело. Впервые с таким сталкиваюсь. Но Родина Вас не забудет. - Заверил Кудрявцев, памятуя напомнить Родине о бойце не видимого фронта.

- Что Вы, товарищ генерал. Это мой долг. - Майор сказал это со слегка туповатым лицом.

В кабинете генерала были заметны изменения, произошедшие после последней встречи. Стол стоял, не как положено ему стоять - лицом к двери, а как-то боком. На стене, рядом с портретом президента, красовалась, какая-то картина из жизни китайских рикш. Произведенные в дружественной стране фигурки черепахи, лягушки и старца с посохом - заняли место чернильного прибора. В книжном шкафу нашлось место трудам Конфуция и гороскопам. Майор сделал вывод, что генералу осталось генеральствовать до приезда какого-нибудь московского гостя. Гости из столицы любили наезжать по осени, ко времени перелета водоплавающей птицы.

- Ну, рассказывайте, как Вы? - поинтересовалось начальство у оперативного работника.

Владимир Петрович, живо, с юмором и откровенно, допуская художественные приукрашенния, описал события последних недель.

- К сожалению, конечной цели похода не знаю. Молчит. - Подытожил майор, дав понять, что ему еще необходимо вернуться.

- Думаю, теперь Вам будет легче. Иван Ильич постарается.

Генерал был доволен. Дал майору неделю на отдых в кругу семьи, за что тот его благодарил, в душе желая не получать такой награды. Отношения с женой складывались не лучшим образом, и бытовые проблемы, от решения которых он страдал, не вызывали в нем желания заняться ими. Но необходимо было соблюсти и правдоподобность перед Табуреткиным, который был оставлен в убеждении наличия у друга голеностопной травмы.

Выяснив у коллег из далекого Новосибирска местонахождения Учителя, решил, что тому лучше подождать Владимира Петровича в вотчине его товарища по школе КГБ - Пантелеева Леонида Леонидовича. И под присмотром и на свободе.

Когда-то, будучи молодым и не опытным, Владимир Петрович верил светлым идеалам коммунизма. Его заблуждение были искренни и не вызывали сомнения у высоких членов комиссии, которые предложили ему поучаствовать в одном закрытом эксперименте. Вначале он согласился. Ему обрисовали, что и где нужно делать. По простоте душевной, Андреев посчитал себя не подготовленным к столь высокой миссии, и был направлен в родной город. Теперь он жалел о тогдашнем своем решении. Согласился поехать в далекий край его друг - Леня Пантелеев. Связи друзья не теряли. Переписывались. Два раза тот приезжал в гости. Нанести обратный визит, Владимир Петрович намеривался в этот раз, а заодно и посмотреть, от чего отказался по молодости лет. Жизнь в коммунистической общине он рисовал себе радужными красками: красивые, умные, честные люди; труд на благо себе и другим; песни у костра; смеющиеся дети; преданные друзья и ни одного вруна или завистника.

Отбыв неделю дома, он надел подаренную шапочку и кроссовки, сел в поезд и провожаемый Иваном Ильичем и супругой, отбыл в далекий Новосибирск.

До Ивантеевки добрался на рейсовом автобусе. Здесь ни кого нанимать не стал, а по известным координатам направился пешком, зная, что закрытая территория находится не далеко. Оказалось, прибыл он очень даже вовремя.

Оставленный на попечение самому себе в этом раю, Табуреткин ударился в разврат. Это для коммунистически развитого индивидуума жизнь в одном доме с несколькими женщинами - товарищеская взаимопомощь. Для человека не подготовленного, каким был Сергей Сергеевич - это была жизнь в малине, с постоянными оргиями. Не привыкший к внимаю лиц противоположного пола, здесь он как говорится, пошел по рукам, меняя сожительниц каждый день, а то и несколько раз за день. За две недели, что он жил в этом благодатном месте, успел побывать и в нескольких домах, где жили сторонники свободной любви. Прошел по многим комнатам женской половины общежития. Несколько раз склонил к радостям секса женщин на рабочем месте. От такого образа жизни похудел. Глаза стали бегающие. Вид имел не выспавшийся и больной.

На убеждения Владимира Петровича, что есть Высшая Цель, есть Путь, обязанности перед человечеством, Табуреткин только тряс головой, и говорил, что его место здесь, среди простых и честных людей, живущих правильной и искренней жизнью. Майор не стал его переубеждать. Поняв, в чем истинная причина его не желания ехать дальше, решил подождать недельку, пока клиенту самому такое времяпровождение не надоест.

Сам Владимир Петрович дальше дома своего друга, находящегося за пределами поселения, не ходил. С подопечным Табуреткиным общался тут же. О жизни колонии судил по рассказам Ленонида.

Как понял Андреев из объяснений смотрителя колонии, люди здесь жили честные, трудолюбивые, но все же не далекие. Выращенные в тепличных условиях, они не взрастили не одного Пушкина, не было среди них и Канта; Чайковский, Толстой - не родились в этом обособленном раю. Конечно, пожить среди этих людей, что бы почувствовать братство и взаимопомощь, отсутствие зависти и злобы было бы не плохо. Но ехать для этого в такую даль не стоило, достаточно было посетить ближайшую, затерянную в поволжских степях деревню, что бы ощутить тот же дух, без налета искусственности, который присутствовал здесь. Знавшие за чем их здесь собрали, люди закрытого поселка старались оправдать возложенные на них надежды. Многое они делали против воли, что-то оправдывали высшими интересами, не желая признавать, что движимы низменными инстинктами.

- За чем их здесь держат? - спросил Владимир Петрович друга.

- Их здесь не держат. О них забыли. Все на полном само обеспечении, из вне ни чего не требуют, ни кому не мешают, толку от них ни какого.

- А солдат на входе?

- Это не солдат. Это мой сын. Когда знаю, что кто-то должен приехать, я его из деревни, из Ивантеевки выписываю. Он там живет. Жену я взял себе из этих, из поселенцев. Первое время, среди них жил. Она родила сына. Сама умерла. Там то же умирают, иногда нежданно. Ее похоронил, сам сына забрал и живу теперь рядом. За ворота без надобности не хожу. Они думают, что и при нынешней власти на них много надежд кто-то возлагает - модель, так сказать, идеального общества. Умру, и не знай, что здесь начнется. Я видимость - которая дает им право осознавать свою нужность обществу.

- Может лучше сказать им правду?

- Зачем?

- Будут жить и не надеяться на кого-то. Своей собственной жизнью. Или клич по Руси бросить: "Коммунисты всех стран объединяйтесь!".

- Понаедут старички, пообрубят корешки... Здесь другая жизнь. По взглядам на проблемы общества конца девятнадцатого века.

- Так пора с этим заканчивать. Во всем мире тот этап прошли. Хиппи, свободная любовь, труд на благо общества - испытанно и забыто. Капитализм выпестовал их идеалы в своем обществе, пережил расцвет, последствия и похоронил. Как они столько лет живут такой жизнью?