Рост Владимира Сергеевича согласно замеру прибавился за последний месяц на несколько сантиметров — это означало, что позвоночник выпрямился и стал более подвижным. Врач попросил подопытного поделать махи ногами.

— Я могу и в шпагат усесться! — устремился к геникологическому креслу Владимир Сергеевич. — Гибкость хоть куда!

— Не надо никуда усаживаться, — остановил его профессор. — Вы же не Сажи Умалатова. К тому же, я не закончил обследование.

— Хорошо, хорошо, — не стал перечить Владимир Сергеевич. — Я могу усесться и потом.

— Просто факт довольно редкий, — признался врач.

— В каком смысле? — вдумался Владимир Сергеевич.

— В вашем возрасте — и такая форма, — обобщил свои опасения профессор.

— После бани я вообще летаю, — шепнул Макарон. — Попарюсь — и фьють!

— Понятно. Вы взгляните вот сюда, — привлек врач Владимира Сергеевича к столу, на котором стояло оборудование. — Присутствие извращенного зубца на электрокардиограмме говорит о наличии у вас пубертатного сердца, — произнес профессор. Владимир Сергеевич сразу понял, о чем речь. И тем не менее переспросил, понимая, что подотстал от современности по линии служебной практики.

— Какое-какое сердце?

— Пубертатное, — пояснил профессор. — Каким оно бывает в период полового созревания. Ударный объем вашего органа гораздо выше среднестатистического. Такое впечатление, что у вас установлен водитель ритма и мощный искусственный насос. Звучность сердечных тонов изменчива, но вполне циклична. На экране наблюдается мерцание и трепетание желудочка, а электрокардиограмма предсердий имеет вид беспорядочных волн различных форм и величины, которые перемежаются с регулярными предсердными волнами без пауз, имеющих пилообразный вид. С такими делами в вашем возрасте вы должны были умереть, но ваше самочувствие, пульс и давление пригодны для полетов. Это мне и не дает покоя, — признался осматривающий.

— Вы полагаете, я нездоров? — придвинулся к нему Владимир Сергеевич.

— Напротив, вы более чем здоровы, — повел его в противоположную сторону врач. — Справку я вам подпишу. Но вы не просто здоровы. Вы патологически здоровы!

— Разве такое бывает? Патологически здоров… — повторил Владимир Сергеевич. — Не знаю, как вам, а мне это понятно и объяснимо.

— И каким же немыслимым образом вы себе это можете объяснить? полюбопытствовал профессор Мигунов.

— Дело в том, что предвестник мерцаний — всего лишь отголосок моих чудовищных мыслей, и не более того. Так бывает. Стимуляция нерва буквально через минуту может привести все в норму. Вот смотрите. — Владимир Сергеевич пошарил у себя под мышкой, нащупал нерв, помассировал, и все и впрямь пришло в норму.

— Удивительно, — констатировал врач. — Уму непостижимо!

— Просто я очень волнуюсь, — признался Владимир Сергеевич. — Выборы все же. И не кого-нибудь выбираем, а президента. Здесь, в нашем случае, — ткнул в себя пальцем Владимир Сергеевич, — ведущий патогенный фактор становится мелкоочаговым или просто переходит в истерический припадок с мелкими клоническими судорогами, незаметными для постороннего глаза. Признаться, меня иногда так трусит от процесса мышления… просто ужас!

— Но вы не боитесь, что ваше прогрессирующе усердие и эта особенность развития приведут к тампонаде? У вас идет активное очищение сосудов, куски холестерина отрываются от стенок вместе с сосудистой тканью.

— Не знаю, — развел руками Владимир Сергеевич, — но, понимаете, если бы у меня была отрицательная перспектива, я бы имел бледные кожные покровы и слизистую с цианичным оттенком. Согласны? — украдкой спросил Макарон.

— Согласен, — ответил доктор.

— Так, значит, процесс регулируется?

— Верно, — заговорщицки согласился с ним профессор, — но грудные отведения электрокардиограммы говорят об обратном. Ваше сердце кидает вас то в жар, то в холод.

— Правильно, — шептал Макарон, — зато умеренное количество выпота должно бы и вас навести на мысль совершенно противоположную. Раз идет чистка организма — его и кидает. Просто я долго применял всасывание и отложение в депо. И между системами возникла лабиальная связь.

— И что? — встрепенулся врач, ожидая чего-то еще более невероятного.

— Ничего, — сообщил Владимир Сергеевич. — Употреблял клюквенный морс наружно. Отсюда — идиопатическая пурпура по коже лица.

— Похоже на окрас при любовном томлении, — врач не удержался и потянул руку к лицу Владимира Сергеевича, чтобы похлопать его по щеке.

— А я все равно ничего не чувствую, — признался Владимир Сергеевич и сам отвесил себе пару лещей. — Кожа противоударная!

— Чувствительность обратно-пропорционально тяжести оказываемого на кожу давления? — попытался расшифровать врач. — Если коснуться слегка, то чувствительность страшная, а если ударить, вообще не чувствуется?

— Да, — сказал Владимир Сергеевич. — Именно так.

— Почему же у вас в таком случае наблюдается зияние прохода? — спросил напоследок врач, уже более дружественно. — Это что? Жим-жим перед выборами?

— Естественное явление. Человек состоит из коитусов, анусов и выносов, — впустил врача в свой внутренний замысел Владимир Сергеевич. — Но, если честно, наличие зияния — это свидетельство прямой связи с космосом. Читали Мулдашева? Третий глаз? Просто у меня он не на затылке. — Коллеги разговаривали на только им одним понятном языке. Подслушивающая их медсестра ничего не понимала. — Иным словами — пульсация ануса от жизненного тонуса! сказал Макарон на прощание доктору, и на глазном дне кремлевского терапевта не отразилось ничего.

— А что, если нам устроить за вами диспансерное наблюдение? — спросил он вдогонку. — Для науки.

— Скрытой газовой камерой? — спросил его встречно Макарон. — Я против. Диссертации ваши ученики пусть пишут на своем материале! Я себя науке не завещаю!

Беседующие не заметили, что вокруг собралось все терапевтическое отделение. Поглазеть на Владимира Сергеевича сбежались не только лаборантки из ординаторской, но и вахтеры с уборщицами. Чтобы протиснуться в следующий кабинет, Владимиру Сергеевичу пришлось смять десяток белых и серых форменных халатов.

Долго возились с Владимиром Сергеевичем и в психдиспансере. Прежде чем подмахнуть справку, невропатолог — известный всему медицинскому миру академик Апостолов — полчаса водил перед глазами кандидата Макарова увесистый молоток с резиновыми наконечниками, но так ничего и не понял из его реакций на этот ударный инструмент. Умудренный самыми разными случаями из практики, седовласый академик, перед тем как сделать в карточке следующую запись: «Психически здоров и уравновешен. Психика как у младенца. Стадия полной бессимптомности» — долго давил Владимиру Сергеевичу на виски и пальцами, и тыльными сторонами, и ребрами ладоней — и все равно ничего не понимал. Наконец, он отважился на крайность — пережал сонную артерию Владимир Сергеевич даже не моргнул. Потом академик Апостолов попытался нащупать скрытым за отражателем лучом что-то непосредственно за сетчаткой глаз — пустота. Самым умопомрачительным, на взгляд растерявшегося академика, был коленный рефлекс кандидата Макарова — при ударе молотком по ноге стопа подопытного подпрыгивала так высоко, как будто была плоской. А пястно-фаланговые рефлексы едва не доводили носок до надкостницы. При прощупывании локтей руки Владимира Сергеевича просто шибало током — его тело от прикосновения в этих эрогенных зонах бурлило энергией по всем уголкам. Да так, что едва не загорались провода, бегущие по полу в сторону готовых взорваться медицинских софитов. Стоящий рядом с Макароном компьютер завис, и через несколько минут вообще погас монитор.

— Хорошо, что не забеременели мои ассистентки, — сказал психотерапевт, заглянув за ширму, чтобы убедиться, нет ли та человеческих помех. — А то все бы свалили на меня.

— Да у меня это уже давно, — признался Владимир Сергеевич.

— Что «давно»? — встрепенулся академик. — Оплодотворение на расстоянии?

— Да нет, — успокоил его Макарон. — Насчет оплодотворение на расстоянии — это, пожалуйста, к Кашпировскому с Чумаком.