Артамонов стер с губ накопившуюся пену, отдышался, и продолжил.

… Пока мы меняли проколотое колесо, под машиной прошел строем выводок зайцев — Давликана бы на них! А в станице Войковской нам пришлось потревожить двух Ваших поддавших подданных. «Как проехать на Диканьку?» спросили мы у них с непривычки. «Налево по мосту через Демьяниху!» — махнул рукой первый и упал, как нас с Вами когда-то учили на гражданской обороне лицом в сторону направления взрыва. «Через Усопки поезжайте!» — указал другой в противоположную сторону, но на ногах устоял, видно покрепче был. «Понятно», — сказали мы и заехали в тупик под разобранный мост. Прямо чертовщина какая-то! Очередной прокол колеса вынудил нас заночевать в глуши. Вот так завернули к Гоголю! Наутро, пытаясь отыскать трассу, мы вновь наткнулись на тех же Ваших подданных. Они были увлечены вчерашним спором. Один, приняв «упор лежа», толковал: «Какая Калиниха?! Через Синетье надо!» Второй аргументированно возражал без бердыша, но с колена: — «Синетье вообще не в Полтавской области!»

Милые гоголевские персонажи продолжали свое шествие по земле.

Уважаемый Леонид Макарович! Когда-то путем переписки мы вычислили, что нет никакого Леха Валенсы. Сейчас мы подозреваем, что нет и никогда не было никакой Диканьки. Это простое с виду умозаключение влечет за собой страшную догадку: что нет и никогда не было Гоголя! А в прикладном смысле наше открытие еще более поучительно — сдается нам, не было никакой сортировки алмазов и тем более — не было прибора. Просто Варшавский положил на нас свой. Оффшорная зона, куда ушли деньги, была, но алмазами там и не пахло!»

Закончив письмо, Артамонов принялся что-то петь. Прорехов на два голоса насвистывал мелодию из «Зонтиков»

— Что рассвистелся, как свищ бубонный! — сказал Макарон. — Денег не будет. А впереди таможня!

— Ничего, расплатимся рублями.

Вскоре херр Маругг прилетел осмотреть помещение под монтаж своей знаменитой печатной машины для печати многостраничных полноцветных газет большой тиражности.

— Очень грязный и неподготовленный цех, — сделал он в заключение. — Мы не можем согласиться с вами начинать монтаж здесь.

— Где ж ему быть чистым, если тут хранили торф?! — согласился Толкачев. Он терпеливо переносил привередливость херра Маругга.

— Здесь вряд ли можно установит

ь машину, — тщился заморозить процесс херр Маругг. — Полы вскрыты, крыша дырявая, да и ток у вас какой-то не переменный!

— Обижаете, херр Маругг, — заметил Макарон. — В войну наши парни запускали оборудование под открытым небом!

— Так это в войну, — пытался за полчаса организовать Европу в России херр Маругг, — а сейчас вы не успеете отремонтировать цех. Мы так не привыкли. Надо все делать по плану, заранее.

— Да знаем мы, — говорил старший печатник Толкачев. — Первая пятилетка, вторая, третья…

— Не успеете, — сделал окончательный вывод херр Маругг.

— Что вы заладили: не успеете да не успеете?! — тормознул его Макарон. — Успеем. Вы там у себя в Европе сколько лет свой Кельнский собор возводили?! Четыреста? И то не достроили. А наш Лужков Храм Христа Спасителя за два года на ноги поставил. Понимаете?! Главное — схватить идею за кумпол. Высылайте машину, у нас выборы на носу! Цех мы обработаем пескоструйным агрегатом и смоем грязь пожарными машинами — вот и вся недолга! А крышу возведем по ходу.

— Хорошо, как скажете, — сдался херр Маругг.

— В России нет проблем, — пояснил ситуацию подтянувшийся на помощь Ренгач, — в России есть нюансы и специфика! И больше в России нет ничего!

Херр Маругг впервые в своей жизни пошел на поводу у бардака, но перспективу рынка оценил сразу.

Не прошло и месяца, как семнадцать транспортов — по числу мгновений — с печатной машиной WIFAG на бортy перекрыли движение по «площади кошмаров» так население величало площадь им. венгерского героя революции товарища Капошвара. Пересечь этот нерегулируемый перекресток было невозможно и в одиночку, а тут — колонна. Транспорты одолели препятствие за неделю, а потом еще неделю кружили в поиске моста без ограничений по весу и путепровода с нестандартной высотой прохода — настолько негабаритным был груз.

— Из упаковки мы построим себе дома, — обрадовался Артамонов. Отборный брус!

— Знал бы кто-нибудь, для чего на самом деле покупаются печатные машины! — деланно вздохнул Макарон. — Чтобы использовать тару!

Пока фуры вставали под разгрузку, Макарон рассказал назначенному ответственным за сдачу цеха в срок Ренгачу поучительную историю.

— Было это до перестройки, — начал он издалека, — на дворе стоял полусухой закон.

— Как это — полусухой? — спросил Ренгач.

— А вот так — выпить никто не против, но выпивки не достать. Давненько Макарон не мочил корки, с самого отъезда Варшавских. — И прибыли к нам немцы на монтаж камер для сжигания скота. Меня приставили костоправом. В дивизионном ларьке, кроме консервов, — ничего. Немцы посмотрели и сказали: «Без питья работать не будем!» Им сразу пригнали целый вертолет бутылок. А подружился я с Бурхардом, то сала ему подкину, то тушенки. А он все записывал. «Мы с тобой обедали, — говорит, — я тебе должен». — «Да брось, я ему, — не дури, у нас с этим просто!» — «Нет, — уперся немец, — я должен угостить тебя на такую же сумму!» Затравил, сволочь, менталитетом. Ну и не хватило нам как-то со старшиной, хотя спирта со склада взяли норму. Беру я тогда свой универсальный чемодан, клею на него красный крест и — к Бурхарду. А возле вагончика целая свора специальных людей — переводчица, охрана, валютный контроль — тогда за это сажали без суда. И меня, хоп — не пускают. Я и так, и сяк — два часа объяснял, что, если не окажу Бурхарду первую помощь, график рухнет! Не пустили. И отправился я восвояси. Оборачиваюсь догоняет меня мой друг Бурхард, распахивает полы, а там — коньяк! Именно три бутылки — настолько точно проникся человек. Я — к нему на шею с чемоданом. «Ну, брат, — говорю, — спас ты нас! Был должен, а теперь рассчитался». «Нет, — говорит, — я брал у тебя только десять банок и только три презерватива. Так что теперь ты мне должен!» — «Ну и как нам разойтись?» спрашиваю. — «Буду с тобой выпивать», — отвечает. «Ну и сука ты дотошная, сказал я ему, — чтоб твою машину вычислительную в башке заклинило! Нет у вас, гады, ни души, ни хрена внутри! Одна алгебра!» — «Ну, и это, я взял с собой мензурку, — сказал он, ну просто добил он меня. — Все измерим, говорит». «Понял, какие гниды?! Так что, с херром Маруггом будь осторожнее, — поостерег Ренгача Макарон, — он тебя вмиг закалькуллирует!

— Это очень правильный рассказ, — согласился Ренгач, — русский человек в жилетке проездом на Селигер обязательно должен проверить, как ведет монтаж трудящий щвейцар. Ведь было же так когда-то. И есть у меня ощущение, что будет снова.

— Такая у тебя, значит, эмонациональная идея? — спросил Макарон.

— Надо же как-то страну поднимать, — ответствовал Ренгач.

Комбатанты «Лишенца» в ознаменование запуска печатной машины WIFAG организовали вылазку на проточные карстовые озера. Пользуя заброшенную турбазу, они плашмя возлежали на дресве, парились в бане по-черному и тешили себя шахматами высотою в человеческий рост, которые уцелели по странному стечению обстоятельств — из-за невероятной тяжести фигуры было трудно украсть и вывезти за пределы базы. Все остальное на этом туристическом комплексе было разворовано.

— Для Варшавского данные фигуры были бы неудобными, согласись, вспомнил Артамонов о делах минувших, снимая через силу пешку Прорехова на проходе.

— Почему? — спросил партнер, с трудом передвигая в охапке гипсового ферзя.

— Руки бы оторвались по сто раз перехаживать, — объяснился Артамонов.

— Что верно, то верно, — рассудил Прорехов и засмеялся, вообразив, как сам-Артур гоняет из конца в конец огромной бетонной доски увесистую ладью. Хотя, если честно, мне жаль, что Варшавские свалили. Зря ты его так размазывал по здешней земле. Нормальные были ребята.