— Н-да, похоже, — сказал Прорехов. В момент беседы он покрывался налетом зависти. Макарон, как мог, нормализовывал его. Отсутствие в крови алкоголя делали Прорехова нервным и невыносимым. Порой он от пустяка заходился в крик. Что-то внутри ломало его и скручивали в баранку. Макарон сдерживался, терпел до момента, пока Прорехов успокоится. И разговор продолжался.

— Вот смотри, — вскрывал себе нутро Прорехов. — У меня решены все вопросы по жизни, а все равно мутит!

— Не в имуществе дело, пятачок, — сказал Макарон. — Ты упустил возможность. Она была общей, а ты распорядился ею так, что она стала нереализуемой. Ты убил потенцию. Но не переживай, мы накопим энергии. У нас все получится.

После каждого такого разговора Прорехов тянулся за пузырем. Макарон звонил Завязьеву, который являлся и забирал пациента к себе. Там Прорехов отлеживался, играл в биллиард, медитировал в группе с амбалами и постепенно приходил в норму.

Пока разрешалась ситуация с выдвижением в кандидаты на пост президента, Макарон отдыхал. Он брал Настю, Дастина и Жабель и уезжал то на рыбалку, то в лес. Как-то они добирались до землянки. Макарон показал детям место, где провел полгода.

— А что ты тут делал? — спросила Жабель.

— Отдыхал, — пояснил Владимир Сергеевич.

— Люди говорят, что ты убил человека и прятался, — спросил Дастин. Это правда?

— Он умер сам, — сказал Владимир Сергеевич. — Не перенес вида долин. Никто не может удержаться, ни один человек.

— Но как это удалось тебе? — спросила Настя.

— Не знаю, — пожал плечами Владимир Сергеевич. — Наверное, потому, что я всю жизнь от всего отказывался. Я отказывался от счастья любви, от счастья иметь своих детей, от счастья иметь друзей, от счастья хорошо есть и много пить. Я просто служил, и все. И делал это ненамеренно. Я привык отказываться от всего и по привычке отказался от долин. Это произошло на уровне подсознания.

— Ну, а он? — спросил Дастин.

— А он хотел доказать правоту теории, — возвращался к недавним событиям Владимир Сергеевич. — Он был молод, ему бы дожить до точки, откуда удобнее. Тогда получилось бы и у него.

— Чем человек становится добрее, тем он моложе и красивее, — сказала Жабель.

— Это ты о ком? — спросил Владимир Сергеевич.

— Просто так.

Дети замечали, что Макарон гораздо привлекательнее, молодцеватее. Он чаще обращался к подвижным играм, предлагал детям сыграть то в казаки-разбойники, то в догонялки, таскал всех по очереди на закорках. А ведь было время, когда кроме телевизора да бутылки пива вечером…

— Как хорошо, что ты совсем освободился и можешь проводить время с нами, — сказал Дастин.

— Возможно, ты и прав, — улыбнулся Макарон. — Все, что ни делается, к лучшему.

Вволю нагулявшись, Владимир Сергеевич привозил детей домой, сдавал их тете Пане, брал с собой Настю и уходил с ней одной. Дастин и Жабель вставали у окна и смотрели вслед. Они все понимали и расходились по комнатам.

Шарлотта Марковна наблюдала на уходящих Макарона с Настей из своего окна и шла искать утешения к тете Пане.

— Как мне быть? — падала она головой на подушку.

— Здесь ничего не надо предпринимать, — советовала тетя Паня. Остается только ждать. Время быстро поставит все на места. Камни, если потрясти, всегла улягутся оптимальным образом. Булыжные мостовые, которые мостит природа, самые плотные. Немцы и египтяне умудрялись подгонять, потому что на них работало время.

Тетя Паня брала карты и бойко показывала, как все уляжется в жизни Шарлотты Марковны.

Макарон не переживал никакого стыда по поводу контакта с Настей. Он открыто гулял с ней по городу, катался на аттракционах в парке, они ели мороженое в уличных кафе. С Макароном здоровались на каждом шагу. Знакомые Макарона пытались завести разговор на предмет прошедших без него выборов, успевали обхаить программу команды Фомината, но Владимир Сергеевич прерывал их одним и тем же высказыванием:

— Сегодня прекрасная погода!

Чтобы меньше нарываться на подобные ситуации, Макарон с Настей уезжали за город. Настя рассказывала Владимиру Сергеевичу о детстве. Иногда он поведением просил у нее ласки. Она усаживалась на траву, а он клал ей на ноги голову. Она гладила его по волосам, как ребенка. Макарон замечал, что низменные порывы, одолевавшие его по первости, перерождаются в нечто романтичное, вдумчивое. Он лелеял в себе новое чувство, оно несло его в юность. Внешне он выглядел хорошо ухоженным, гладким мужчиной средних лет, мудрым, в самом соку, а в сердце лилась нега и тоска юноши.

На ночь глядя Макарон бежал кросс и купался в бассейне. Кожа его стала загорелой, золотистой. Перед сном Влдаимир Сергеевич обходил комнаты, сначала детские, потом заглядывал в Настину и, наконец, перся к Шарлотте Марковне — спал он по-прежнему с ней на одной кровати.

Она, как всегда, бодрствовала.

«Прости меня, — он хотел сказать, — старого дурака», — но понял, что слова эти к нему уже не клеются, потому что стариком он уже давно не выглядит. «Прости меня, если сможешь».

— Мы в состоянии обо всем договориться, — сказала Шарлотта Марковна, привставая. — Скоро мы сможем развестись, у тебя появятся и паспорт, и статус. Я займусь этим. Ты хоть бы меня целовал иногда, что ли…

— Ну вот, после восьми лет брака такие оргии! — пошутил Макарон и сообщил: — Пересвет придумал тебе место.

— Сама разберусь! — вспыхнула Шарлотта Марковна.

— Не надо так, он в самом деле что-то приличное придумал. Я уверен, там тебе будет лучше, — успокоил ее Макарон. — Что касается средств, ты будешь обеспечена.

— Еще бы! — продолжала кипеть Шарлотта Марковна. — Отдать мне назад все, что у меня и без того было!

— Не все! — напомнил Макарон. — Ты меня не дождалась, а Настя дождалась!

Шарлотта Марковна смотрела на Макарона, и в лучах луны он казался ей духом, забредшим из юности. Это был чужой, другой человек, который по стечению обстоятельств знал историю ее жизни. У нее не возникало желаний, а разве что удивление и любопытство.

— Что они с тобой сделали! — воскликнула она и упала лицом в подушку

— Кто «они»? — напрягся Владимир Сергеевич.

— С кем обряды производил! — запуталась Шарлотта Марковна. — Даже лицо изменили! — Шарлотта Марковна в последнее время перестала следить за собой, была несколько простоволоса, любимых бабетт на голове не выстраивала и спала не в шелках, а в простой холщовой рубашке.

— Никто со мной ничего не выделывал! — сказал Макарон. — Я все делал сам.

Макарон удалился в туалет в трусах и в майке набекрень.

«Так уходил первый муж», — подумала Шарлотта Марковна, глядя на стройную фигуру Макарона на фоне лунной дорожки, бегущей по паркетному полу.

Для проведения выборов с участием Владимира Сергеевича Макарова в качестве кандидата на пост президента зарегистрировали инициативную группу. Возглавил ее Артамонов, который, не мешкая, предложил мне должность референта.

— Нуждаюсь в идеологическом корректоре, — сказал он по телефону. Чтобы кандидата и группу в целом не заносило на поворотах.

— Хорошо, что не вибратор, — заметил я.

— Шутки в сторону, — притопил он мою вынырнувшую на поверхность пустулу. — Предлагаю довести тему до конца.

— Об этом и будет третья книга? — спросил я.

— Можно сказать и так, — ответил Артамонов.

— Тогда почему бы и нет? — согласился я.

— Давай договоримся, — выставил Артамонов условия, — джемперы, сандалики поэтические — надо искоренить. Пересвет займется тобой. Он возглавит пиар и имидж.

Я представил, как Артамонов на том конце трубки жестикулировал для пущего убеждения, и засмеялся.

— Ничего смешного, — сказал он. — Для начала купи приличный дипломат, обрети мобильник, сделай визитки да возьми в услужение секретаршу с двумя языками, — посоветовал он в завершении сеанса связи. — Деньги на это выделяются. Ты на Макарона не смотри, он у нас все в шинельке да в плащ-палатке перебивается. Его тоже придется приодеть. Мы с тобой — его политическая проекция, а непосредственно лицом займется Пересвет, на этот счет он мастер.