— Неужели? — никак не мог поверить в прописные истины Капитон Иванович.
— Именно так. Криво и эклектично вывешенные картины могут похоронить вас, — запугивал Мошнака аксакал. — Если связываться с искусством и лезть в этот сектор рынка, нужно работать со спецами. Тем более если вы планируете заниматься не только современной живописью. Не дай бог, вы без нас сунетесь в девятнадцатый век или глубже!
— Вот как?! — уже почти не сомневался в правоте Макарона банкир.
— Конечно! За все надо платить! — валил все в кучу Макарон. — Зато потом, когда ваш банк засобирается сгинуть, активы в виде картин будет проще увести.
— А вы сможете устроить все профессионально? — на всякий случай поинтересовался Мошнак.
— Что устроить? — спросил аксакал. — Увести картины?
— Да нет, — пояснил Капитон Иванович, — грамотно развесить их по стенам.
— Ах, развесить, пожалуйста! — предложил свои услуги Макарон. — Но мы поможем и увести. Дело в цене.
— Белое вино хорошо под дичь, — доносился с другого края стола голос Прорехова.
— Особенно под ту, которую ты целыми днями несешь, — уточняла Улька.
— Вообще галерея хороша, — высказался Неудобин, — но стекла мутноваты.
— Перестройка опустила всех на уровень ниже среднего, — дилетантски рассуждал Нидворай. — Люди волокутся за социализмом и пытаются получить прогрессивку. Но им закрывают низкую процентовку. И среди этого бардака Беломырин устраивает День города!
— Действительно, они что, с ума посходили! — вторил ему Толкачев. — В городе жрать нечего, а они фейерверк устроили! — разглагольствовал он, поедая вошедшие в моду корзиночки с салатами, будто участвовал в турнире по классовой борьбе.
— А вы что, лучше со своей презентацией?! — заметил Неудобин.
— А вы возьмите любой словарь и почитайте, — наклонил его Прорехов. — И увидите, что больше всего слов человечество придумало для обозначения вин, танцев, материй и болезней. Несмотря на лишения, люди всегда старались одеться, напиться и сплясать. Чтобы потом заболеть.
— Что касается одежды, это стало заметно только сейчас, — поделилась наблюдениями страховая дива Дитяткина. — Раньше люди старались надеть то, чего не было на прилавках. А теперь есть все. И вскрылась такая безвкусица, такой слесарь пошел истый, прямо от комля!
— Не может быть! — удивилась Маргарита Павловна. Она одевалась в спецмагазине «Пленум» и не ведала проблем даже до перестройки.
— Вы знаете, — как мог участвовал в беседе Давликан, — на базе галереи я открою студию «Body art» — рисовать по телу.
— Это интересно, — спели в один голос Маргарита Павловна и Дитяткина.
Нидворай представил разрисованную Маргариту Павловну, и ему стало плохо.
— Так что проблема одежды снимается автоматически, — сказал Давликан, усаживая Нидворая на мягкий диван.
Прорехов с Улькой и Ясуровой налегали на пиво, Макарон — на свои любимые яйца под майонезом. Покончив с очередной порцией, он набросился на Ренгача, осуществлявшего закупки.
— Вечно ты набираешь подростковых яиц! Для такой цены это очень мелкие яйца! Тебя никуда одного послать нельзя! Какой ты, к черту, интендант! Не можешь грамотно отовариться! С твоей помощью нас даже магазины обувают!
— Вас обуешь! — сказали в один голос Изнанкина и Флегманова. — Кроме посмертной маски, с вас ничего не снимешь!
Освятил галерею и кафе «Папарацци» архиерей Волович. Он приурочил к этому событию реденькую бородку и славный текст. Похоже, он и впрямь увлекся монашеством. Его хорошо пропостившееся тело неплохо смотрелось рядом с закусками.
— Ну вот, еще несколько десятков ступенек, и ты — владыко! — сказал Макарон.
— Стараюсь, батенька, — ответствовал Волович.
— Побыстрее надо, — подстегнул его Артамонов. — А то у нас дела намечаются!
— Как скажете, — поклонился Волович.
— Ну, а Ванесса твоя жива? — спросил Прорехов.
— Паради, что ли? — заскоромничал поп. — Дописываю.
— Правильно, — поощрил его Артамонов, — письменность забрасывать нельзя.
Глава 10
САМ-АРТУР
После празднества по поводу ввода в строй «унитаза» в новый офис «Лишенца» зачастил с проверками Вячеслав Иванович Позорькин. Магнаты доедали хлеб-соль, оставшиеся после презентации, и внимали инструктору по тончайшим вопросам печати, который объяснял свои визиты тем, что редакция якобы не высылает в Инспекцию контрольные экземпляры газеты. Он говорил о контрольных экземплярах серьезно, как о контрольных выстрелах.
— А зачем они вам, эти контрольные экземпляры? — поинтересовался Макарон. — Только честно.
— Мы не можем понять, насколько объем рекламы в «Лишенце» превышает законный, — не стал скрывать Додекаэдр. — Есть подозрение, что часть денег проходит мимо кассы. Вы учитываете не всю выручку.
— Вот как?! Вы бы в таком случае проверили Шимингуэя или, на крайняк, Альберта Федоровича Смирного, — посоветовал ему Прорехов. — Там такие налоговые гавани! За версту видно!
— Будет команда — проверим, — не унывал Додекаэдр.
Додекаэдр был поражен ничтожностью бухгалтерии «Лишенца». Традиции хранить платежные документы там не наблюдалось и в помине. Трудности гостиничной жизни породили другую привычку — ежеквартально сжигать документальную липу в мусорном контейнере, или, по выражению Прорехова, проводить внутренний аудит. Поэтому в новый офис ничего поличного из документов не переехало.
— Мы планируем перейти на издольщину, — объяснил Артамонов вездесущий бардак. — Хотим выплачивать подушные подати натуроплатой.
— Это расскажете налоговику, который придет завтра, — посоветовал Додекаэдр. — А меня интересует другое.
Роясь в остатках бумаг, обсыпанный оспиной Додекаэдр понимал, что ему не накопать столько, чтобы поставить «Лишенец» на колени. Это обстоятельство удручало его. Ему ничем не мог помочь ни Варшавский с неудобным угрем во впадине над левой ноздрей, ни Макарон, прочищавший ухо газетными скрутками, ни Прорехов с Артамоновым, нависшие над шахматной доской.
— А что, товарищ инспектор, — обратился Прорехов к Додекаэдру, который бестактно подсматривал за игрой, — раз вы так небезучастны к развитию событий на доске, не учинить ли нам с вами партию под интерес? Артамонов вывел новое начало, а Макарон не прочь обкатать его на ком-нибудь постороннем. Мы планируем ввести этот дебют в учебники. Не весь, а только избранные ходы. Второй ход в дебюте Артамонова — королем. Уловили? Ну что, согласны? На кону — штраф, который вы намерены нам выкатить. Выигрываете вы — штраф утраивается, если побеждаем мы — штраф отменяется.
— Идет! — неожиданно согласился Додекаэдр. — Расставляйте!
— Правда, у нас, как у погорельцев, некоторая инвалидность фигур наблюдается, — уничижительно залопотал Прорехов, — вместо короля свеча, пешки из доминошных костяшек… Но правила — такие же облигатные: взялся ходи!
— И не в таком приходилось разбираться, — принял условия Додекаэдр. Он находился в полной уверенности, что в одночасье обставит любого из присутствующих. Его подмывало восполнить отсутствие в бухгалтерии документов хотя бы так — с помощью рокировки. И он бросился загонять в угол обезумевшего короля Макарона табуном своих коней. Но игра затянулась. Начало Артамонова в исполнении Макарона было не из простых. А продолжение — еще хуже. Выход короля на третью параллель полностью приостановил действие мозга Додекаэдра. Путаясь в фигурах, он начал сливать партию в трубу.
— Цугцванг! — объявил Макарон.
— Что-что? — не сразу понял Додекаэдр.
— Каждый ваш очередной ход ведет к ухудшению вашей позиции, — помог инспектору с терминологией Прорехов.
— Да, действительно, время поджимает, — посмотрев на часы, выдавил из себя Додекаэдр атонально предыдущим высказываниям, — а то бы я еще посопротивлялся.
— Ничего страшного, доиграете по переписке, — предложил выход Артамонов. — Но счет запишем: один — ноль!
— Не повезло, — огорчился Додекаэдр. — А вообще, у меня первый разряд.