Ампулу насилу втолкнули, и зашили кожу на место.

С Артамоновым Владимир Сергеевич после Дня грусти контачил большей частью по телефону.

— Смех смехом, — сказал ему Артамонов однажды, — а судьба кверху мехом!

— Давай без залепух, — предложил общаться без мути уставший Макарон.

— Мне вчера опять звонили друзья, — сделал он паузу. — Настаивают, чтобы ты дал согласие, — озвучил положение Артамонов. — Все остальное деньги, помощь людей, возможности и административный ресурс они организуют. На сегодняшний день у них нет приличной личности. Есть варианты и возможности, а фигуры подходящей нет! Представляешь? Хорошее совпадение, надо соглашаться. Давай внемлем, и я соберу группу поддержки. Прямо на днях, иначе будет поздно. Меня так и тянет сомкнуть два универсума — технарей и гуманитариев.

— Все замкнуто на себя, — послышалось из трубки.

— На стыке я буду себя чувствовать, как на стреме, — не слушал его Артамонов. — Через меня все протечет от них к тебе и назад. И будет не страна, а две студенческие группы. С той местности, куда нас препроводил Прорехов, по-другому не выбраться. Надо соглашаться с авторитетным человеком Петруневым и выходить на президентские выборы. Тебя полстраны поддержит. Ты сейчас в расцвете творческих и физических сил, выглядишь на все сто, народ в тебя верит! В связи с этим твоим молодильным фокусом ты, как яблоко, становишься все популярнее! Губернатор, прогулявший полгода! Представляешь, как пиарно это смотрится со стороны! И причина прогула хороша — хотел поднять область до уровня рентабельности, но увяз в душе. Что из этого получилось, не имеет значения! Главное — из события можно сварить предвыборную кашу.

— Ты же знаешь мой характер, — отнекивался Макарон, делая вид, что у него маскированная депрессия. — Я не могу работать под кого-то.

— А ты считаешь, работать на страну — это работать под кого-то? — не понимал реакции Макарона Артамонов.

— Я чувствую, страной тут дело не закончится, — сказал Макарон. — Как только я обозначусь на горизонте, она сразу расколется на две части.

— Не думай о великом, — продолжил петь агитки Артамонов. — Твое согласие выведет нас из местного конфликта. Наши возможности временно заморожены на региональном уровне, но на российском они свободны и не ангажированы.

— Согласен, в этом есть и соль, и сахар, — сказал Макарон. — ситуация может стать базой понимания.

— Ты считаешь? — не засомневался Артамонов. — Я в гробу видал потери темпа! Мы с Деборой вынуждены жить за счет других дел. Мое таскание по земле обходится мне в эти две-три штуки денег! Раньше их мне давал холдинг? Конечно же, мы давно самоорганизовались — она пишет, я продюсирую, и мы неплохо продаем наш товар. Ты считаешь, что все ушло вместе с водкой, завистью и местью? И давай не будем об этом! Так, что ли?

— Именно так, — твердо сказал Макарон. — Лично я не имею к нему никаких претензий. Мы сами виноваты в его предательстве! Мы его бросили!

— Мне было бы по фигу… но.

— Я понимаю, что ты имеешь серьезный зуб, — продолжил внедрение своей позиции Макарон, — и я боялся, что ты поступишь, как индеец в фильме «Пролетая над гнездом кукушки» поступил с Николсоном, которому сделали лоботомию. Ведь там тоже дошло почти до состоянии лоботомированности. И твое действие было бы гуманным и санитарным.

— Я думал об этом. Но недолго, — признался Артамонов. — Очень быстро появилось много других идей. В частности, мы с моим соавтором решили написать третью книгу. Но то, что тебе предложено стать кандидатом в президенты, не отвергай. Это всамделишное предложение. Там люди серьезные. Сам видел — с деньгами и возможностями. Им нужен символ, знак, флаг. Ты на эту роль годишься, как никто. До выборов остается достаточно времени — на серьезную проработку более чем хватает. Команда у них есть, общими усилиями двух структур мы доведем все это до ума. Да и статус у тебя теперь подходящий — ты опять стал свободным человеком. Справку о жизни тебе выдали, вот и радуйся! Ну, а новый губернатор пусть порезвиться. Ему в новинку, а мы пойдем дальше.

— Ты лучше посоветуй, что делать с Шарлоттой Марковной? — попросил об услуге Макарон.

— С Шарлоттой Марковной?

— Да.

— Ей надо дать денег и освободить от дальнейшей ответственности по дому, — сказал Артамонов. — Пусть выберет свою судьбу. В любом случае она наш человек. У меня есть идея, но она связана с твоим согласием баллотироваться. Пересвет и впрямь намеревается строить ферму красоты, милосердия и долголетия. Для Шарлотты Марковны появляется серьезное рабочее место. Если ее направить туда директором, она будет не в обиде.

— Думаешь, Фоминат не даст ей приличного места? — спросил Макарон.

— Конечно нет. Ее использовали. Мы тоже когда-то ее использовали в своих целях. Своих людей бросать нельзя.

— Я не бросаю, — сказал Макарон. — Она сама хочет уйти.

— Не отпускай. Кроме семейной жизни есть общественная, — сказал Артамонов. — Ты другой человек — не от мира. Ты добрый, но вот результат лучше бы не брал ее тогда. Не мне судить, но закон жизни таков использованных с собой не берут, это просто игра.

— Мы опять возьмем ее с собой. Я обязан.

— Конечно. Шарлотта Марковна впишется в идею Пересвета. Если даешь согласие баллотироваться.

— Хорошо, считай, что дал, — кивнул головой в трубку Макарон. — Можешь передать своим волкам.

Настя едва справлялась со своими тремя ролевыми функциями в семье Макаровых. Положение приемной дочери было для нее законным, но временным. Она словно переживала инкубационный период, по истечении которого должна была стать женой Владимира Сергеевича. Жабель признала Настю полностью и окончательно. Она воспользовалась ситуацией и перешла к изучению предстоящей жизни в натуре, а то раньше знакомилась с ней, подворовывая цветные журнальчики у Дастина из-под матраца. Теперь у нее в распоряжении имелся совершенно наглядный объект, собирающийся замуж. У объекта можно было все выспросить, пощупать и увидеть.

С Дастином у Насти сложились двойственные отношения: с одной стороны, он доводился ей сводным братом, а с другой — будучи ровестником, приходился приемным сыном. Дастину нравилось прыгать через семейные барьеры — он был счастлив оттого, что в доме поселилась нормальная собеседница, а качество, в котором она находилась, его не интересовало, здесь он был сторонником Владимира Сергеевича и всем поведением признавал в Насте любое ее качество и предназначение. Дастин катал Настю на пони и на мотоцикле. Ездить верхом на маленькой лошадке у Насти получилось сразу, а езда на мотоцикле не пошла.

Общшение Дастина с Настей накладывало отпечаток на его отношения с Шарлоттой Марковной. Та грубила ему, обстановка в семье накалялась. Шарлотта Марковна тоже хотела покататься на мотоцикле, но ее сдерживало то, что она не сможет уберечь свою меховую горжетку от истирания.

Макарон старался меньше бывать на глазах, много времени проводил на приусадебном участке. Копался в земле все время, не занятое следователями, и едва не превратился в вертикального овощевода — доказывал Шарлотте Марковне, что огуречные и помидорные ветки дают больший урожай, если стелются не по земле, а обвивают струны, подвешенные к потолку теплицы.

Настя держалась кротко, старалась не выдавать своих чувств и мыслей. Она провожала и встречала Владимира Сергеевича опущенным взглядом, как бы давая понять, что приняла его игру, и поскольку время и обстановка не позволяют ее прекратить, то она будет ждать окончания, сколько надо.

Тетя Паня взирала на все с диким любопытством и жалостью. Она всегда вытирала руки о фартук, прежде чем поздороваться с Настей.

…Уголовное дело, связанное с Макароном и Бурятом, тянулось без изменений, правда, теперь уже по факту, а не в отношении лица. Гражданские события шли своим чередом. Специальную комиссия, занимающуюся делом Макарона, распустили. Она не подвела никаких итогов — просто статус Макарона определился: его признали исчезавшим без вести, но отыскавшимся Владимиром Сергеевичем Макаровым. В том, чтобы определить его как губернатора Макарова, не было нужды — местные выборы состоялись. Кресло занял Фоминат. Что касалось смерти Бурята, то без окончательного выяснения обстоятельств, при которых она наступила, дело было не закрыть. В этой части следствия Макарон продолжал висеть в воздухе и ничего не мог поделать. Похоже, ему действительно мстили.