Под вечер, завершив деловую часть поездки, Макаров с Бурятом забаррикадировались на берегу водохранилища. Вместе с ними отправился порыбачить и сопровождавший их по объекту главный инженер станции Силуан Григорьевич Пестров, приятель губернатора.

Здесь, на большой воде, было раздолье для рыбалки. Сюда не заходили стоки из охлаждающей рубашки атомных реакторов. Рыба стремилась на крючок как никогда — набралось и жерехов на жарку, и судаков на варку. До самой крайней темноты шел клев, до самых звезд. А когда развели костер — звезды сразу отступили. Инженер Пестров был дока в рыбных вопросах и очень годился в качестве проводника по местности.

Владимир Сергеевич длинной деревянной ложкой помешивал тройную уху, а Бурят улучал момент, когда охрана свалит по постам. Бурят понимал, что рассказывать губернатору Макарову о своем коварном и антиобщественном плане все равно когда-то придется, а здесь обстановка сама располагает. Дождавшись, когда Владимир Сергеевич уляжется поудобнее на бок после меры наваристого рыбного бульона, а Силуан Григорьевич вообще завалится в палатку, Бурят кивнул головой в сторону затихающего инженера, как бы оправдываясь, — ведь при нем было никак нельзя!

— Конечно, конечно, — согласился губернатор Макаров.

Бурят начал свой рассказ плавно, издалека:

— Выявить с достаточной точностью, в какой момент жизни ко мне втерлась эта коварная мысль — совершить побег из застенков своего собственного организма, я уже не могу, слишком давно это было, — заговорил Бурят, словно сверяя речь с каким-то древним свитком. — Но, однажды возникнув, эта мысль зафиксировалась у меня в мозгу неповторимой комбинацией аминокислот и больше уже не отпускала. Она стала подстраивать под себя все другие происки сознания… И я поведал о ней отцу.

Тут к костру вынесло кого-то из обслуги, и Бурят, сидевший спиной к охранникам, среагировал на шум и смолк.

— Продолжай, продолжай, — велел ему губернатор Макаров и жестом предложил удалиться ошалевшему водителю, который сдуру решил уточнить, во сколько завтра подъем.

Бурят дождался, когда водитель уйдет, и поплыл дальше:

— В книге «Отчет о проделанной работе» Артамонов верно подметил, что ваш бизнес в те неспокойные годы был похож на бег через реку по льдинам промедление было смерти подобно, остановишься — утонешь.

— Да, всякое бывало, — согласился с введением Владимир Сергеевич и вспомнил золотые времена.

— Так вот, — переместился из-под дыма Бурят, приговаривая себе под нос: «куда дуля, туда — дым». Он вытягивал вперед кукиш, повелевая дыму плыть в указанном направлении. — Мне в своих рассуждениях тоже приходилось как бы перебегать реку по ледоходу. Только мысленно. Оглянувшись назад, я уже не мог поверить в то, что перебежать удалось. Пытаясь проанализировать идею обратного хода жизни, я был не в состоянии определить, на основании каких соображений пришел к ней.

Бурят намеренно прибегнул к известной метафоре о беготне по ледоходу, чтобы запараллелить свою логику с логикой губернатора.

«Мудрено все это, — подумал Владимир Сергеевич. — Но, похоже, что не вранье. Чувствуется, что текст выстрадан». И сказал:

— Ну, а отец что? Ты сказал, что поведал об этом отцу.

— Да, водитель ваш чуть мне мысль не перебил, — встрепенулся Бурят. Отец сказал, что вся его жизнь ушла на растолковку вопроса о возможности заднего хода. Но, чтобы решить его практически, отцу не хватило ни окончательных знаний, ни времени. И он доверил мне довести дело до конца.

— Теперь я понимаю, почему тебя зовут Вячеслав Вячеславович, догадался губернатор Макаров. — Давая имя, отец посвящал тебя в свое дело, зная точно, что сам не успеет.

— Да, это верно, — согласился Бурят. — Он знал, что, кроме меня, вопрос его жизни никто не решит.

— Ну, и с чего у вас началось? — поощрял Бурята к продолжению исповеди Владимир Сергеевич. — Должен же был быть какой-то толчок.

— Да, конечно, — возвращался из памяти Бурят. — В детстве мы с отцом занимались хозяйственным рафтингом, сплавляли бревна для личных нужд по горной речке. У поселка, уже на равнине, река петляла как змея, этакими полувосьмерками, удалялась и вновь возвращалась. Однажды ночью мы долго спускались вниз и никак не могли доплыть до известного нам камня. Как выяснилось, мы плыли по кругу. По причине паводка на одном из крутых поворотов происходило перетекание воды из нижнего витка реки на верхний. Этот эффект создавался быстрым течением и сильным напором воды. Мы в полусне трижды проплыли по одному и тому же месту. Потом засекли курьез и веслами исправили его. Таким образом, ввиду каких-то сторонних обстоятельств нарушился генетический код русла, вода проходила через точку несколько раз, чего в природе, как принято считать, не бывает. И мне в голову втемяшился вопрос: почему точно такой же протоки не может появиться у нас в мозгу?

— Просто башка отсырела, — иронично заметил губернатор Макаров. — У меня такое бывало. Надо согреться спиртным, и напасть как рукой снимет.

— Может быть, — сказал Бурят и приутих, заторможенный минутной несерьезностью слушателя.

— Ты говори, говори, не обращай на меня внимания, — стал выруливать на нужный путь Владимир Сергеевич. — То есть, ты сравнил себя с водой?

— Да, — сказал Бурят и риторически спросил: — А чем, собственно, мы отличаемся от воды? Да ничем. Там — колония молекул воды, а в нашем случае колония клеток, называемых человеком.

— Что верно, то верно, — согласился Макарон. — Человек на две трети состоит из воды. Остальное — суша.

— И мне подумалось, — продолжал свои словесные изыски Бурят, — что и в наших человечьих кодах могут образовываться бреши. Если клетки ринутся в них, то нарушится стройный ход движения жизни вперед. Колонии наших клеток устремятся в другом направлении. Такие бреши существуют на всех энергетических уровнях. Энергия образов, или, как мы ее называем, наша духовная мыслительная энергия, ничем не отличается от энергии воды и энергии состояния слоев атмосферы.

— Так уж и не отличаются? — воспротивился губернатор Макаров, сыто крякнув после очередной порции ухи.

— Не отличаются, — был тверд Бурят. — Ведь нет четкой границы между живой и неживой природой, как нет четкой границы между нормальным и, так сказать, ненормальным, сумасшедшим человеком. Наконец, нет четкой границы между мужчиной и женщиной. И нет четкой границы между жизнью и смертью. В каждом из случаев имеется целый спектр переходных форм.

— Насчет мужчины и женщины за примерами далеко ходить не надо, признался Владимир Сергеевич. — Имелась у меня в знакомых одна переходная форма по имени Света — удивительной нежности человек. Теперь она — не она, а — он. А вот насчет границ живого с неживым — не очень ясно, — процедил через себя полученные данные губернатор Макаров, чтобы не упустить нить. — И особенно мне неясно насчет отсутствия границ между жизнью и смертью.

— Есть человеки, которые мертвы при жизни, — пояснил Бурят, — а есть такие, которые ушли, но остались с нами. Неужели не понятно?

— Понятно, — легко принял иллюстративный материал губернатор Макаров.

— А теперь я с вашего позволения пройдусь насчет живого и неживого, испросил разрешения Бурят. — Морская вода, например, в темноте светится, если ее взболтнуть, — стал педалировать он на своем личном опыте, радуясь правильно поставленным вопросам. — Это планктон. Он не только начало пищевой цепочки, он — энергия воды, легко и сразу переходящая в энергию света и обратно. Я был на Северном море у своего друга Сбышека. Он повел меня ночью на берег, взял палку и крутанул пару раз под ногами. И чтобы ты подумал? Возникло свечение, море заискрилось, прямо целый фейерверк. Планктон — это непосредственно энергия, которая готова тут же перейти в любые другие формы не только через желудок кита, но и через движение — в свет, в электрический ток, в звук и так далее — во что угодно.

— Планктон мне друг, но истина дороже, — сказал губернатор Макаров. Насчет границ живого с неживым — согласен. Считай, что ты меня уговорил.