Как выяснилось позже, уже за чашкой чая, на которую с пятой попытки губернатору удалось уболтать Бурята, он спокойно работал в кочегарке, исповедовал Алмазную сутру и созерцал огонь. В перерывах между сменами Бурят так же спокойно занимался четырьмя благородными истинами и любил посидеть в расслабоне за чтением Мантры. Он считал буддизм вывернутым наизнанку эгоизмом и по уровню своего мировосприятия веры находился пока что в первой колеснице спасения. Именно поэтому своими россказнями он не понуждал собеседника прямо сейчас же срываться с насиженного места и трюхать на край земли, где на берегу озера Куку-нор можно скорешиться с вечностью.

На этой почве и сошлись Бурят с губернатором.

После ряда пробных проникновенных разговоров, они стали едва ли не ежедневно запираться в комнате, которая находилась сразу за губернаторским кабинетом, и часами мурыжили друг друга своим видением проблемы.

Губернатор давал своей помощнице по службе команду никого из толкущихся в приемной живьем в кабинет не впускать, а всем звонящим виртуалам, за исключением фигур из администрации президента, отвечать, что его нет. А сам часами мял с Бурятом желанную тему.

Конечно же, не о переустройстве имения они говорили, как Обломов с Захаром, но и о главном пока не получалось.

Много дней и ночей в своих разговорах они ходили вокруг да около, никак не попадая в нужную струю. Слишком масштабной была тема, к которой губернатор Макаров стремился подтянуть Бурята.

— А как вы оказались здесь, у нас? — спрашивал Владимир Сергеевич, заходя издалека.

— Меня командировало мое селение во главе с отцом-шаманом, — отвечал Бурят. — Командировало в МГУ на философский факультет, чтобы я набрался ума. Собрали денег и отправили. Я поехал, поступил, приступил к учебе. Денег не хватало, и я начал потихоньку практиковать, подрабатывать. Врачевать, так сказать. Меня засекли умные люди и после диплома выселили сюда, к вам, за сто первый километр, за черту оседлости.

— Как это практиковать? — переспросил Макарон. — Шабашить, что ли?

— Не шабашить, а шаманить, — пояснил Бурят. — Лечить людей, помогать им. Но, видно, не ко времени пришелся. Оказалось, что без лицензии заниматься таким ремеслом нельзя. А лицензию на этот вид деятельности может выдать только сам министр здравоохранения по кличке «два процента». Прикидываете, какой взнос я должен был организовать, чтобы официализироваться на своем поприще?

— А послали-то тебя зачем твои селяне? — губернатор интересовался темой глубже. — Просто поучиться наукам, как Ломоносова?

— Да нет же, — нисколько не юлил Бурят, — чтобы получить знания для проведения нашего родового эксперимента.

Бурят распознавал людей на подлете. Губернатора Макарова он уже совсем не боялся, поскольку тот не вызывал у него подозрений даже в самом сакраментальном смысле.

— Какой эксперимент, если не секрет? — продолжал пытать своего нового друга Владимир Сергеевич, сожалея, что дальше первой точки в знакомстве ему пока что пройти не удалось. Бурят свертывался в трубочку, как сигара или чайный лист.

— В данный момент сказать не могу, — куксился он в каждом месте разговора о главном. — А поскольку возвращаться назад в селение, не выполнив обещания, я не мог, вот и подвис здесь, у вас… неподалеку.

— И задание предков, понятное дело, пришлось бросить? — давил и добивался своего губернатор Макаров.

— Нет, зачем же? Не пришлось. Зачем же бросать? — еще немного обнажился Бурят. — Я продолжаю заниматься этим в режиме самопознания.

— Вот как?! В режиме самопознания? Интересно, — промямлил губернатор Макаров, недовольный тем, что не может вытащить Бурята на откровенный и окончательный разговор. Уверенность, что Бурят знает именно то, что нужно, у Владимира Сергеевича не исчезала. Но Бурят ловко уходил от логического преследования собеседника.

Вместо нужных ответов Бурят для затравки поведал, как он недавно совершил удивительную поездку под его собственным названием «день объезда мест».

— Люди перед смертью стараются объехать памятные места, — завел он непрошенную пластинку. — Они стремятся посетить малую родину и края, близ которых произошли основные события их жизни. И один мой друг — господин Пахтингер, решил перед смертью заскочить на родину в Львов — да там и умер. Сердце не выдержало. Поэтому я придумал не ждать старости. Мне показалось, что лучше объехать любимые места не перед смертью, а в зрелые годы. Мне даже сон приснился, прямо с конкретным названием — «день объезда мест». Странное название, но точное, хотя за день мне было никак не обернуться. Ведь это условно — «день объезда мест». В реальности убить мне пришлось целый месяц, который, по правде сказать, пролетел как день. Где я только не побывал за это время! А мест сколько напрашивалось на посещение! И туда хотелось, и туда, просто хоть бери и всю жизнь свою повторяй сызнова! Я шел на поводу у стремления — посетил все места без исключения, чтоб перед смертью не кидаться по земле из конца в конец.

— Больно рано помирать собрался! — заметил губернатор Макаров. — Лет-то тебе не столько, сколько мне.

— Дело не в этом, — расшил тему Бурят, — просто я привык все делать впрок, тем более такой ответственный и важный ритуал. Ведь лучше это совершить, пока молодой, а то впоследствии не представится возможности заболею или война, например. Потянет меня в эти места, а я не смогу поехать и сойду с ума.

— Это верно, — поддержал его Владимир Сергеевич. — Насчет войны особенно. Того и гляди, начнется. Ну, и куда же ты ездил?

— Сначала я отправился домой, — повел Бурят свой рассказ. — Взошел на гору детства. Оттуда все видно. Вся жизнь. Потом ездил в интернат, где учился. Пробыл несколько дней. Оказалось, там меня все еще помнят. Когда учителя отпустили, я подался на пастбища, по которым с отцом хаживал и где он меня всему обучил. Провел некоторое время с пастухами. В конце путешествия заглянул на могилу отца. Вместе с селянами ходил на кладбище, они отца почитают. — Бурят рассказывал, а губернатор Макаров с его слов представлял долину, окаймленную горами, несколько юрт — по костру в каждой и еще один общий огонь посреди стойбища — контровой, для тех, кто не уследил за своим. От общего огня в любое время можно возобновить свое личное пламя берешь готовый факел, всунутый в пекло, и несешь в свою юрту. За родовым огнем наблюдает шаман — в его обязанности входит поддерживать пламя круглосуточно в негасимом состоянии. Близ этого костра — все шаманьи приспособы. А над головой — высокие звезды, спокойное небо, и невдалеке табун. Кони похрапывают и слышно, как передергивают кожей, — значит, им и ночью нет покоя от насекомых. А в юртах спят сестры Бурята, их четверо. Они спят голые, потому что натерлись маслом — и все насекомые им по барабану.

— Ну, а насчет задания своего спросили тебя селяне? — не отпускал темы губернатор Макаров. — Или они забыли, зачем посылали?

— Конечно, спросили! — деланно возмутился Бурят. — Кто ж о главном забудет? Я рассказал как есть. Отчитался по всем статьям. У могилы отца все им и поведал. Сказал, что продолжаю работать над вопросом и что обязательно проведу эксперимент, вот только подготовлюсь получше. Они меня по новой благословили на дело и проводили.

Макарон все ждал, что Бурят пригласит его куда-нибудь на системную тусовку в родные края, где можно было бы воочию увидеть чудеса, творимые его собратьями. А Бурят в своих разговорах только знай ходит вокруг да около, отирает подступы, обивает пороги.

Но, как говорится, вода камень точит. Сдался-таки Бурят, заговорил. Вытащил его губернатор Макаров на правильную велеречивость. И Бурят приступил, чему, кажется, и сам был несказанно рад.

Случилось это, правда, не на Тибете, а во время их совместной поездки на АЭС, которую губернатор Макаров курировал и давно собирался пожурить за запущенную экологию да выпороть за слабую социалку. Владимир Сергеевич был для станционных работников одновременно и грозой, и своим человеком.