После жаркого у Давликана случилось несварение желудка — сработал секреторный рефлекс. Частота стула у него приближалась к частоте электрического тока. Он то и дело просил остановиться и перся в дальние перелески.

— Опять отправился в турнепс… по Европе, — высказывался Прорехов. Писает, как рисует, такой же пытливой струей. Сначала направо поведет до упора, потом налево. И смотрит вдаль испытующим взором. Потом потрясет и снова вдаль смотрит. У него сливные затмения, понимаешь ли! Но почему он не может отлить у машины? У нас и так времени нет!

— Причуды художника, — сказал Макарон.

— Он стесняется, понимаете ли! А мы, выходит, полные свиньи, раз согласны спешно отливать прямо на обочине, — оскорбился Прорехов и сказал. Налейте-ка тогда и мне чего-нибудь ветрогонного!

Немецких таможенников шкура медведя повергла в оцепенение.

— Гризли? — строго спросили они.

— Нет, так задушили, — ответил Макарон.

— Ввоз шкур гризли запрещен, — напомнил немец.

— Это наша семейная реликвия, талисман, — объяснил Макарон. — Эту шкуру убил еще мой отец, я беру ее в дорогу в качестве прослойки от ревматизма.

Вызвали специалиста по замерам шерсти. Результаты показали, что по цвету шерсти — это обыкновенный бурый медведь, а по размаху крыльев гризли. Возник нешуточный спор. Но в конце концов немецкая таможня не выдержала натиска дикой русской природы — делегацию художников, опаздывающих на международную выставку в Амстердам с участием мэтров всего мира, пропустили.

На площадке для перекуров к машине подвалили простые русские парни.

— Ну что ж, спасибо, что доставили нам сюда хорошие картины, — сказали они. — Мы подождем вас впереди, на дороге. Переговорить надо. — И уехали, попыхивая сигаретами.

Художники призадумались. И тут мафия. Стоило ли обходить столько рифов, чтобы тамбовские хлопцы из-под Выдропужска переложили в свою «Тойоту» наш прошедший таможенную очистку товар!

Варианты, как действовать, предлагались один за другим.

— Надо сообщить в полицию, — посоветовал Давликан.

Обратились. Офицер спросил, что именно отняли гангстеры у заявителей на территории Германии. Пришлось отрицательно покачать головой. Дохлый номер. У них, как и у нас, пока не зарежут, обращаться бессмысленно.

— Может, предложить налетчикам часть работ похуже — продырявленные — и попытаться договориться? — соображал Прорехов.

— Надо попросить у полиции сопровождение, — придумал Артамонов.

— Денег не хватит расплатиться, — подсчитал расходы на безопасность Макарон.

— Или позвонить в посольство, — предложил Давликан.

Макарон коллекционировал предложения.

— Поехали! — сказал он в заключение. — Чуть что — пойдем на таран. — И понесся по шоссе, превышая скорость. На дороге велся ремонт. Машину трясло. Груз едва не слетал с багажника. «Волгу» заносило то на обочину, то на встречную полосу. В узких местах дороги вояжеры ожидали разбоя.

Справа по курсу замаячили какие-то фигуры.

— Кажется, они! — испугался Давликан.

— А ну-ка, парни, выпишите-ка мне порубочный билет на эту братву, рявкнул Макарон и утопил педаль газа до упора. — Сейчас будем проводить санитарную рубку! Прижмите уши, господа, возможно, будет столкновение.

— Только не соверши безвизовый въезд в дерево! — предупредил его Артамонов.

Стремительно приближалась точка встречи с хулиганами. По коже пробегало легкое покалывание. Все напряженно ожидали какой-нибудь преграды и знака остановиться.

— Тормоза придумали трусы! — кричал Макарон.

Но стоявшие на обочине люди не обратили на «Волгу» никакого внимания. Они писали. Так же проникновенно, как Давликан.

— Это не те, — сказал Прорехов. — А те, наверное, просто пошутили.

«Волга» миновала Берлинское кольцо и ушла на Амстердам.

К искомой галерее на Бемольдсбеланг, 14, подъехали под вечер. Законное пространство для стоянки, прилегающее к тротуарам, было полностью занято приличными тачками. Поэтому припарковались во второй ряд на проезжей части, надеясь, что ненадолго.

Жилье галерейщика соседствовало с галереей. Но ни дома, ни «на работе» хозяина галереи не оказалось.

— Может, по кабакам таскается? — предположил Давликан.

— Не возводите на человека напраслину! — вступился за галерейщика организатор выставки Артамонов. — Вы не дома! Раз договаривались — значит, прибудет!

Ничего не оставалось, как ждать. От безделья выпили «Русской», закусили морской капустой из банки и с устатку задремали. Проснулись оттого, что кто-то, как дождь, настойчиво барабанил в окно. Продрав глаза, вояжеры увидели двух полицейских.

— Вас ист дас? Аусвайс! — тыкали форменные люди дубинками в стекло.

— Галерея! — Макарон, не опуская стекла, бросился показывать пальцами на светящийся зал. — Галерея! Русский картина… выставка приглашать… ангеботтен нах аустелунг. Приехали поздно, ждем морген, так сказать, когда откроется.

— Дринк водка, пенальти, — заворковал старший наряда. — Ху из драйвер бисайдс ю? — полисмен перешел на английский. — Опен зе до!

— Как это — кто поведет машину, поскольку я пьян?! — возмутился Макарон. — Прорехов поведет! Он в рот не брал! — и, вылезая из-под руля, добавил: — С детства!

— В кандалы затягиваешь, пятачок, — буркнул Прорехов.

— Прорэхоу? О'кей! — возрадовались полисмены.

Прорехов и вправду никогда не водил машину. Не то чтобы не имел водительского удостоверения, а на самом деле ни разу в жизни не садился за руль. Не был любителем. Однако он сделал вид, что совершенно трезв, и даже успел спросить Макарона:

— Как скорости переключать?

— На набалдашнике нарисовано, — шепнул Макарон, покидая насиженное место.

— Фоллоу ми, — сказал полисмен Макарону и сел в свою машину.

Прорехов тронулся с места. Непонятно как, но поехал. На бесплатную стоянку неподалеку, как уверяли полицейские. И все было бы хорошо, и простили бы они этих русиш свиней, но Прорехов, заруливая задом и пытаясь с размаху вписаться между двумя BMW, явно не попадал куда надо.

— Стой! — заорал Макарон и бросился наперерез «Волге». Он едва успел перевести дух, как «Волга» заглохла, встала и больше не завелась. Лист бумаги еще мог бы пролезть между задним бампером «Волги» и передним бампером BMW цвета маренго, а вот ладонь уже нет, не пролезала. Жизнь повисла на волоске.

— О'кей! — сказали полисмены. — Но ты, — указали они на Макарона, — не должен садиться за руль до самого утра. Слишком запах. Пусть машина стоит, как встала. Заплатите двадцать гульденов за неверную парковку и будьте здоровы.

Получив плату за нарушение, полицаи скрылись.

— Ну вас на фиг! — бросил им вслед Макарон. — Надо поставить машину, как положено! А то зацепят еще ваши драйверы! Чини потом! — И сел за руль.

Из-за угла с сиренами и мигалками вновь выскочила та же полицейская машина. Оказалось, полицаи следили, стоя за поворотом. Они подбежали к Макарону, кинули его лицом на капот, руки — за спину и в наручники.

— Мы привезли картины! Нас брать нельзя! Это достояние России! Вы ответите перед нашим действующим Президентом! — кричал Макарон, но это мало помогало. Давликан со страху полез сначала под «Волгу», но быстро понял, что она может неожиданно поехать снова, и перезахоронился под BMW цвета маренго, у которой был повыше клиренс.

Полицаи притащили трубку для дутья и, предвкушая, как Макарону пришьют два года за пьянку вблизи руля, были неторопливы и фундаментальны. Макарон дунул. Полицейские и не могли предположить, что дуть в трубку можно и на вдохе — в себя. Прибор показал, что до посадочной нормы в крови Макарона не хватает нескольких промилле. Полицаи скуксились. Как они бросились извиняться!

— Ми, яволь, изсвиниться! — полицейские стали подныривать под ситуацию.

— Да вы уж и так изсвинюжились, — сказал Артамонов. — Больше некуда!

После непереводимой формулировки ответа полицаи завертелись, будто горбатый заяц на примусе! И стали предлагать ночлег в участке на удобных койках.