– Ты возложил всю ответственность за произошедшее на отца, – заметила Лив. – А как насчет твоей мамы? Разве у нее не было своего мнения?

Шон выразительно уставился на нее.

– Ты не знала моего отца.

– Верно, но я знаю тебя. Кроме того, сейчас я тоже несу за тебя ответственность.

У него расширились глаза.

– Черт бы побрал эту гребаную ответственность. Да хоть братьев моих спроси.

– Ты требуешь слишком много внимания, – поддразнила она. – Как «феррари». Или реактивный истребитель.

– Кстати о внимании… – Шон наклонился вперед и схватил ее за бедра, потянув на себя, пока она не оседлала его. Головка члена уткнулась в складки, и Лив опустилась, обхватывая его изнутри. – Есть у меня кое-что, что нуждается в очень пристальном внимании.

Лив извивалась в его руках, хихикая:

– Но я устала.

– Тогда отдохни. – От ленивой улыбки ямочки на щеках Шона стали заметнее. – Тебе не нужно ничего делать. Но если мы собираемся валяться и делиться секретами, то я бы предпочел заниматься этим, когда мой член внутри тебя.

Лив пошевелилась.

– Тебе удобно так разговаривать?

– Удобнее некуда. Меня обнимает и целует тугая и теплая киска принцессы. Даже описать не могу, как это классно.

– А я не могу связно думать, – ощущая внутренний трепет, призналась Лив.

– Ну, так не думай. – Шон потянул ее вниз, и ее грудь теперь покачивалась у его лица. Ее волосы создали таинственную душистую завесу вокруг них. Шон вытащил прядь волос изо рта. – Сама знаешь, это все твоя вина.

Она рассмеялась от щекочущих прикосновений его горячего рта.

– Неужели? И почему это?

– Ты постоянно говоришь мне всякие соблазнительные вещи. – Он прижал губами ее сосок, повращал вокруг него языком и потянул. – И от этого у меня твердеет член.

– Да ладно тебе. Он у тебя твердеет, даже когда я ору на тебя и пытаюсь поколотить.

Шон задумался.

– И то правда, черт возьми, – насмешливо сказал он, будто только что сделал величайшее открытие. – Ох, будь я проклят… Это потрясающе. Наклонись так, чтобы клитор терся о… да! Вот так. Прекрасно.

Лив сдалась и стала двигаться, разрываясь между двумя полюсами удовольствия, от которого готова была растаять: Шон продолжал жадно посасывать ее грудь, одновременно растягивая ее изнутри, медленно и умело скользя и погружаясь. Ее волосы легли веером в плавающих облаках пены. Слышны были лишь плеск воды, влажные звуки его сосущего рта и срывающиеся вздохи самой Лив.

Кульминация была долгой и бесконечно прекрасной.

Когда Лив открыла глаза, Шон вытащил ее из ванны и подхватил на руки. Она с визгом вцепилась ему плечи – никак не могла привыкнуть, что он носит ее на руках.

Шон отнес ее в комнату и совершенно мокрую положил на смятую постель. Раздвинул ей ноги и убрал с ее лица мокрые волосы.

– Хочу наполнить тебя своей спермой.

Лив пыталась заговорить, но для этого нужно было дышать полной грудью, а прямо сейчас она могла только урывками глотать воздух.

– Покачай головой, если не хочешь, – хрипло предложил он.

Лив погладила его по лицу, Шон издал резкий звук и сорвался с цепи. Господи, она любила, когда он становился диким, когда на шее напрягались сухожилия, когда он забывался, вбиваясь в нее глубокими, жесткими толчками, удовлетворяющими сумасшедшее и дикое первобытное желание.

Взрывная волна живительного восторга слила их вместе.

Когда Лив снова начала осознавать реальность, то увидела, как Шон перекатывает между пальцами что-то маленькое, сияющее и блестящее.

Она посмотрела на вещицу.

– Твоя сережка. Выпала?

Шон протянул ее Лив:

– Она твоя.

Лив отшатнулась:

– О нет. Я никогда тебя без нее не видела.

– Нет, – покачал головой Шон, – она всегда была твоей. Я купил этот камень для тебя пятнадцать лет назад.

Лив ахнула, и все протесты тут же улетучились.

– Я потратил на его покупку каждый заработанный тем летом цент, – продолжал он. – Это был самый большой из тех, что я мог себе позволить. Я остановил свой выбор на этом камне. Все, что я мог бы купить с оправой, было бы размером с булавочную головку. – Шон отвел взгляд. – Знаю, это не булыжник, но он хорошего качества.

Он убрал в сторону ее мокрые волосы и продел сережку ей в мочку.

У Лив появились отчаянные вопросы, которые она боялась задать. Было ли это что-то вроде обручального кольца? Или всего лишь сладкий посткоитальный порыв?

Она открыла рот, чтобы спросить, как вдруг зазвонил его сотовый.

Шон взял трубку и рявкнул:

– Что у тебя?…Гриссом? Да, знаю. Диктуй адрес… Уже еду. Увидимся.

Он захлопнул телефон. Его взгляд был сосредоточенным, пронзительным и холодным.

– Одевайся, принцесса. Дэви нашел нашего репортера.

Занятие журналистикой для Джереми Айверса было делом неприбыльным, решил Шон, когда они подъехали к сетчатому забору, окружающему ветхий дом на колесах.

К металлическому шесту в центре двора были прикованы цепями два свирепых питбуля. Они зарычали и рвались с цепи, когда Шон с Лив вышли из машины. Мусорный бак был давным-давно опрокинут, и его содержимое стало одним целым с газоном, который был изрыт и сгнил так, что осталось лишь несколько пораженных участков коричневато-желтой соломы.

Из-за длины цепи и свирепости собак было невозможно подойти к двери, но собаки исполняли роль дверного звонка, так что Шон просто сплел пальцы с пальцами Лив и стал ждать. Он приподнял тяжелую массу влажных темных волос Лив, чтобы полюбоваться блеском бриллианта в ее ухе. Она была чертовски красива. Ему хотелось всю ее увешать драгоценностями.

Шону нравилось видеть на ней этот камень. Давно пора, черт возьми.

Скрипнула входная дверь. У вышедшего наружу худого мужчины были пустые красные глаза. Какого бы ни были цвета его волосы, они были жирными и спутанными. Джинсы висели на нем, а помятая растянутая футболка непонятного серого цвета была вся в пятнах. Он закашлялся и сплюнул.

– Чего вам надо?

– Вы Джереми Айверс? – спросил Шон. – Репортер?

Мужчина выпучил глаза:

– А кто спрашивает?

– Меня зовут Шон Макклауд. Я хотел бы спросить вас о статье, которую вы написали для «Вашингтониан» пятнадцать лет назад.

Джереми Айверс начал качать головой, прежде чем Шон закончил говорить. Он спрятался за дверью, как черепаха, втягивающая голову в панцирь.

– Я никогда не писал никаких статей, – сказал он. – Вы вышли не на того парня. Я не репортер. Я не знаю, о чем вы говорите. Уходите.

Дверь начала закрываться, собаки с бешеным лаем отчаянно рвались с цепей.

Шон повысил голос, чтобы пробиться сквозь шум:

– Я собираюсь убить этих чертовых тварей.

Дверь остановилась, чуть приоткрылась, и появился глаз Айверса.

– Каких еще тварей? – крикнул он.

– Тех, которые сделали это с вами. – Шон указал на двор, собак, мусор. Это место превратилось в манифест разлагающегося отчаяния.

Айверс открыл дверь и вышел на крошечное кривое крыльцо.

– Что ты, черт возьми, знаешь о том, что они со мной сделали?

Шон подумал о кошмарах, о том, как пятнадцать лет каждый день в четыре утра глядел в потолок с дырой в животе.

О том, как он поступил с Лив, в тюрьме.

– Они сделали со мной то же самое.

Айверс медленно оглядел его и фыркнул:

– Ну да. Конечно.

– Я хочу покрошить этих кровожадных ублюдков на куски за то, что они сделали. – Шон выдержал взгляд мужчины. – Но для этого мне нужна ваша помощь.

С растерянным видом Айверс потер щетинистое лицо.

– Я ничем не могу тебе помочь, – сказал он. – Я больше ни на что не гожусь.

– Посмотрим, – ответил Шон. – Пожалуйста, разрешите нам войти, и поговорим.

Айверс пожал плечами:

– А по хрену. – Он прошаркал вниз по ступенькам и схватил собак за ошейники. – Заходите. Я их подержу.

Внутри дом Айверса был таким же, как и снаружи. Темный, вонючий, с рваной мебелью из комиссионки. Сплошной бардак. Каждая поверхность была покрыта тонким слоем пыли и маслянистой грязи. В воздухе стоял кисло-сладкий запах пролитого пива, собачей мочи и травки.