– Мы сможем поговорить об этом более разумно, если что-нибудь поедим, – заметил он. – В любом случае, есть еще противозачаточные, которые можно принимать на следующее утро. Но ты устала. Тебе нужно топливо.

Первый же кусок заставил ее замереть от восторга. Это был всего лишь медово-ореховый энергетический батончик, но с райским вкусом.

Также как и крекеры с арахисовым маслом, сардины в масле и банка теплой кока-колы. Они сидели вместе на кровати, скрестив ноги, и жадно ели с волчьим аппетитом.

– Не могу поверить, что ем это дерьмо, – проговорила Лив. – Так вкусно.

– Изысканная кухня минимаркета. – Шон вручил ей еще один намазанный крекер. – Держись меня, детка, если хочешь жить долго.

– Так что мы здесь делаем? – спросила она. – Мы не можем вечно прятаться в этой комнате, поедая крекеры и занимаясь диким и безудержным сексом.

– А хотелось бы, – задумчиво протянул Шон. – Но у меня есть друг, у которого мы можем пересидеть. Она ждет нас сегодня поздно ночью.

Лив напряглась и рассердилась на себя за это.

– Она?

Шон поднял руки в защитном жесте.

– Бог свидетель, это не бывшая любовница. Никогда не испытывал ни малейшего желания трахаться с Тэм. Она пугает меня до смерти. Она просто очень необычный, э-э, друг.

– Пугает? Тебя? – Лив фыркнула. – Бога ради. Вернись в реальность.

– Если хочешь знать правду, я тот еще трус, – признался он.

– Правильно. Большой трус. – Она закатила глаза. – Насколько она необычная?

– Тебе нужно встретиться с ней, чтобы понять. Тэм не поддается описанию.

– Неважно, – сказала Лив. – Сначала, мне нужно связаться с родителями.

– Дэви уже это сделал. Они знают, что ты в безопасности.

Она вздрогнула от взрыва сухого смеха.

– Вот уж нет, Шон. Они знают, что я с тобой, – поправила она его. – Они не знают, что я в безопасности.

Он вручил ей свой сотовый:

– Звони. Если у тебя есть силы.

Глубоко вздохнув, Лив набрала номер Эндикотт-Хаус. Трубку схватили после первого же звонка.

– Алло?

– Мама? – спросила она. – Это я. Я…

– Боже мой, Ливви. Ты с ума сошла? Где ты?

– Я с Шоном, – попыталась успокоить мать Лив. – Все в порядке, я в безопасности.

– Как ты могла так со мной поступить? Возвращайся домой сейчас же!

– Вообще-то… нет. Я исчезну на некоторое время. Я…

– Полиции нужно поговорить с тобой, Ливви! Этот человек опасен!

Ха. Ее определение опасности в последнее время резко подкорректировалось.

– Ты неправильно поняла, – объяснила она. – Шон меня спас.

– Ты пытаешься наказать меня, Ливви? – Голос матери надломился. – Когда уже будет достаточно боли, чтобы ты остановилась? Когда это прекратится? Когда?

Лив проглотила все, что хотела сказать. Нет смысла. Никто не слушал.

– Обними за меня папу, – сказала она. – До свидания, мама. Я буду на связи.

– Ливви! Погоди! Не смей вешать…

Один щелчок. Лив отключилась и уставилась на телефон в руке. Она чувствовала пустоту и легкость, словно могла уплыть, как сухой лист.

– Ну, – прошептала она, – я выполнила свой долг. Если это имеет значение.

Она положила телефон. Шон рылся в своем большом тяжелом оливково-зеленом рюкзаке, полном таинственного оборудования.

– Я должна тебе кое-что сказать, – начала Лив. – Это будет трудно услышать.

Шон застыл на мгновение, затем выпрямился и схватил матрац с двух сторон.

– Слушаю, – осторожно сказал он.

– Помнишь, ты сказал, что все ломаются под пытками?

Он кивнул согласия и ждал, когда она продолжит.

– Это не всегда верно. – Она попыталась сглотнуть ком, жестко застрявший в горле. – Tи-Рекс сказал… что Кев так ничего им и не сказал. Где были записи, где записка. Кто я такая. Что бы они с ним ни делали, он ничего не говорил. Поэтому… ему я тоже обязана жизнью.

Отвернувшись, Шон встал и обошел кровать. Сел спиной к Лив и, наклонившись вперед, уткнулся лицом в ладони.

Лив проползла через кровать и обняла его сзади.

Долго-долго они сидели так, ожидая наступления ночи.

– Не шевелись, – проворчал Остерман. – Я бы уже закончил, если бы ты прекратил, черт возьми, дергаться. Идиот.

Его ноздри расширились от отвращения, когда он протер ватой колотую рану на волосатой ягодице Гордона. Тело этого мужчины воняло чем-то гадким и протухшим.

Подобная близость с другими людьми была ему противна. Это возвращало Остермана к вопросу, почему он отказался от идеи медицинской практики и выбрал область теоретических исследований. Меньше отталкивающих запахов.

Он мог бы наслаждаться властью, которую дала бы ему слава известного хирурга, но человеческие тела вызывали у него отвращение.

Особенно тела таких потных животных, как Гордон. Остерман терпеть этого не мог.

– Побрызгай еще анестетиком, гребаный садист, – рявкнул Гордон.

Остерман проигнорировал его. Порезы на спине Гордона, рваная колотая рана на щеке, следы зубов на запястье – всему этому Остерман уделил должное внимание, но и не думал осторожничать.

Идиот. Теряет тут время, чтобы получить от Остермана счет. Поправочка. Огромный, сокрушительный, непомерный счет. Остерман воткнул иглу.

– Черт! – зашипел Гордон.

– Держи язык за зубами. Профессионал с многолетним опытом побит безоружной библиотекаршей. Уму непостижимо.

– Я же тебе сказал. Шон Макклауд выбил из моих рук пистолет, пока эта сумасшедшая сука била меня по лицу и кусала за руку!

– Я не хочу слушать оправдания, – разозлился Остерман. – Не понимаю, почему они все еще живы, черт возьми.

– Сам не понимаю. – Голос Гордона скрежетал от разочарования. – Я ждал на скале прямо над той проклятой дорогой. Хотел грохнуть их, когда они спустятся, но никто не появился. Та дорога заканчивается на Гарньер-Крест. Я проверил. Единственный выход оттуда – спуститься вниз. Должно быть, они поехали на его грузовике по бездорожью, или, может, они…

– Я платил тебе, чтобы ты думал обо всем этом перед началом работы, – сердито сказал Остерман. – Ты должны был всадить ей пулю между глаз.

– Это бы не соответствовало персонажу, – недовольно ответил Гордон. – Так поступает профессионал, а не сексуально одержимый маньяк.

– Неужели ты уже так тесно сросся с ролью? К тому же постоянно оправдываешься за то, что все время лажаешь. Ты принял лекарство перед тем, как добраться до нее, да? Это ясно по тому, как ты воняешь.

– Я хотел взбодриться, – пробормотал Гордон. – И принял «ZX-44».

– Это должно было дать тебе преимущество в стрессовой ситуации, – продолжал отчитывать Остерман. – Ты мог с тем же успехом вколоть себе барбитураты.

– Я не думал, что откуда ни возьмись появится Макклауд…

– Ты вообще не думал. – Остерман обработал и перевязал рану как можно быстрее, стараясь не вдыхать. – Ты уже давно перестал думать. Ты деградируешь. С этого момента наш договор является недействительным.

– Закрой свою чертову пасть, Крис. – Гордон повернул голову. Белки его глаз были налиты кровью, веки опухли. Лицо усеяли бисеринки холодного пота. – Есть много причин пересмотреть это решение. Большинство из них мне не нужно озвучивать. Например, каким успехом ты бы пользовался в тюрьме с таким симпатичным личиком.

– Ты не можешь разоблачить меня, не скомпрометировав себя. – Тело Остермана было напряжено. Сбывался его худший кошмар. Его шантажирует сумасшедший вонючий бандит.

Это его разозлило. Он, талантливый ученый, который столько сделал для человечества, оставил всякую надежду на личную жизнь, вложил все свои силы в самоотверженную работу по улучшению качества жизни людей, был вынужден иметь дело с такой мразью. С таким убожеством.

Он взял себя в руки:

– Ты вышел за рамки любого разумного…

– Но самая важная причина – эта та, о которой ты еще не знаешь, – вкрадчиво пропел Гордон.

Остерман стиснул зубы:

– И что же это может быть?