– Тебя это шокирует, но есть люди, которые делают что-то не ради того, чтобы заняться сексом.

Шон выпучил глаза:

– Серьезно? Меня больше беспокоит, что здоровый двадцатипятилетний мужик говорит подобные вещи. Ты или болен, или повернут на всю голову, или латентный гей, или врешь.

– Я не…

– Гей, да. Мне чертовски хорошо известно, что ты не гей, – закончил Шон. – Ты сох по Синди с тех пор, как я тебя знаю. И на больного ты тоже не похож. Остается либо повернут на всю голову, либо врешь. Выбирай. Я куплюсь на что угодно.

Майлс сжал губы.

– Я покончил с Синди и не хочу слышать ее имя до конца своих дней. Ясно?

Шон страдальчески поморщился. Он снова перестарался. Он привык раздражать своих толстокожих братьев. Иногда их маленький приятель Майлс был слишком мягким для жестких макклаудовских поддразниваний.

– Ясно. Прости.

– Так что ты решил? Подвезешь меня? – Майлс бросил на него хитрый взгляд. – Ты же хочешь проверить книжный магазин этой девчонки?

Шон издал мрачное фырканье. Находчивый, умеющий вызвать чувство вины маленький ублюдок. Он повернулся к компьютеру и заново прочел статьи.

Конечно, он этого не сделает. Он не настолько глуп, чтобы заниматься мазохизмом.

Но от произнесенного вслух имени Лив что-то в нем перевернулось, загудело. Шон не помнил, когда в последний раз чувствовал нечто подобное. Может, с тех пор как…

С тех пор как он видел ее в последний раз? О боже. Ему было до чертиков необходимо, чтобы все оставили его в покое.

Он составил полный, исчерпывающий список, куда внес каждое важное событие в своей жизни, прежде чем признал это. Конечно, это жалко, но как есть.

И все же. Какая она теперь?

Горячий зуд любопытства и близко не был взаимным. Даже наоборот. Лив испытывала к нему отвращение. Она считала его воплощением всего зла во вселенной. Так оно и было. Но видеть презрение, пренебрежение, насмешки или отсутствие уважения со стороны Лив Эндикотт, это… Черт бы все побрал!

Это будет кошмаром наяву.

Сильнее всего ее доконал букет белых ирисов. Издевательский, полный презрительного хамства жест. С тем же успехом этот тип мог плюнуть ей в лицо.

Лив сжала кулаки и попыталась дышать. Мышцы живота так отвердели, что ей пришлось выдыхать медленно, чтобы легкие расширились. Кофе, который она недавно выпила, бурлил в желудке, угрожая выйти тем же путем, каким попал внутрь.

Может быть, без кофе Лив стало бы получше, но если ее вырвет, она заплачет, а тот тип, что поджег ее книжный магазин, возможно, наблюдает в бинокль.

Злобно хихикает про себя. Облизывает слюнявые губы. Следит за ней своими холодными, маленькими глазками-бусинками рептилии, вроде тираннозавра.

Она оглядела окружающие здания, их контуры были размыты клубами дыма. Он мог наблюдать из любого из тех окон. Лив вздрогнула. Она не даст ему увидеть, как она ноет, будто побитая маленькая девочка.

Tи-Рекс оставил букет над керосином, в поле зрения, даже не пытаясь скрыть, что он сделал. Даже письмо приложил с подписью: «Для Оливии, с любовью, от сама знаешь кого». Тот же шрифт он использовал в своих предыдущих электронных письмах, на которые она пыталась не обращать внимания.

Видимо, Tи-Рексу не нравилось, когда его игнорируют.

Проклятье! Зато теперь она обратила на него внимание. Он добился той реакции, какой хотел. Полиция была ужасна зла на нее за то, что она испортила место преступления. Лив не думала о практических деталях вроде отпечатков пальцев и тому подобного, когда рвала цветы и втаптывала их в землю, вопя во всю глотку. Она устроила настоящее представление. Родители сгорали от стыда.

Ну и ладно. Никто не идеален.

Она заставила себя дышать. Ее разум продолжал прокручивать банальности о том, как хорошо не привязываться к вещам. Всему приходит конец и т.д. и т.п. То же самое вещали книги, которыми она недавно забила секции, посвященные самоусовершенствованию, духовности и ньюэйджевским [11] течениям, чтобы с помощью всей этой абракадабры привлечь новых клиентов. Ей хотелось кого-нибудь стукнуть. Кого волнует, что материальное не имеет значения, когда видишь разрушенной мечту всей своей жизни?

Лив еще недостаточно созрела, чтобы забить на все это.

Потому и была такой злой. Она хотела причинить боль тому типу, который все это сделал. Сильную боль. Долгоиграющую боль. Заставить его пожалеть, что его родители когда-то встретились.

И это та женщина, которая ловила пауков и выпускала их во дворе, потому что не могла их убить. Даже больших, страшных и волосатых.

Боже, как больно. Она столько сил вложила в это место.

Это все, что у нее было, и даже больше. Ее никогда ничто так не заботило. Ни разу за всю жизнь.

«За исключением одного известного случая», – влез внутренний голос. О нет! Ни за что. Она не может позволить себе думать о Шоне Макклауде. Одной обугленной катастрофы на сегодня достаточно, большое спасибо.

Лив вышагивала по пеплу, напряженно думая. Кто был этот парень? Чем она ему не угодила? У нее не было врагов. Она была мисс Компромисс. Само обаяние. Что посеешь, то и пожнешь, разве не так это работает? Разве не так звучит это чертово правило?

Вся эта оккультная чепуха, которую Лив приобрела для магазина, запудрила ей мозги. Или, может быть, она сделала что-то ужасное в прошлой жизни. Например, оставила за собой полосу разрушений, или была графиней Дракула, или еще что похуже. Но она заставит свою внутреннюю злую графиню выследить этого парня и скормит ему его же яйца. «Я уже иду, приятель. Готовься».

Если он не доберется до нее первым. Она задрожала, несмотря на августовское солнце и жар, который, мерцая, поднимался от дымящихся углей.

Вытерев слезы грязными руками, она быстро заморгала, уставившись на беспорядок. Столько месяцев работы коту под хвост.

Реализуя мечту о книжном магазине, Лив была на седьмом небе. Как будто наконец вернулась домой. «Книги и Кофе» был ее детищем. Ее идеей, ее вложением, ее риском. Ее собственным грустным и сожженным провалом.

«Слава богу, что все произошло ночью. Огонь не распространился. Сотрудники были дома. Никто не пострадал», – в тысячный раз напомнила себе Лив.

На плечо ей опустилась рука. Лив подскочила.

– Не волнуйся, – раздался знакомый голос. – Ничего страшного. Все же застраховано, верно?

Это был Блэр Мэдден, вице-президент «Эндикотт Констракшн Энтерпрайзес» и правая рука ее отца. Блэр никогда не отличался тактичностью, но это было слишком даже для него.

Лив обернулась:

– Что ты сказал? Ничего страшного? Не волнуйся?

– Я имел в виду, что все можно заменить. – Блэр убрал руку с ее голого грязного плеча и незаметно вытер о свои идеально отглаженные коричневые штаны. – Это же был не какой-то там культурный памятник. Не придавай большого значения.

– Ливви? Боже мой! Ты еще здесь?

Лив вздрогнула, услышав резкий голос матери. Эмилия Эндикотт вышла из припаркованного у обочины «мерседеса» и направилась к ним, осторожно, стараясь не испачкать сандалии.

– Ты не должна находиться под открытым небом! – пожурила она.

– Я приду, когда буду готова, мама, – сказала Лив.

Эмилия явно была зла.

– Ясно, – сказала она. – Как всегда. Всегда все должна делать по-своему, как тебе хочется.

– Ага, – пробормотала Лив. – Как всегда.

Чтобы противостоять матери, всегда требовалась энергия. Эта женщина управляла ее детством, как диктатор, выбирая одежду, школы, друзей.

«За исключением того незабываемого лета».

Что верно, то верно. Мать много лет упрекала ее за связь с Шоном, представляя эту связь примером того, что происходит, когда Лив ее не слушает. И на этот раз она действительно оказалась права. Лив до сих пор это было поперек горла.

Ей удалось наконец-то добиться, чтобы родители признали, что она уже взрослая и может принимать собственные решения. Но стоило появиться Ти-Рексу с банкой керосина, как вдруг родители снова почувствовали себя вправе упаковать ее в удушающую подарочную коробку. И завязать на ней широкую шелковую ленту. Семья станет гордиться Оливией Эндикотт, если только она: 1) сбросит эти ужасные пятнадцать фунтов; 2) станет носить правильную обувь; 3) будет одеваться, как леди; 4) выйдет замуж за Блэра Мэддена и 5) начнет работать в «Эндикотт Констракшн Энтерпрайзес».