Порой очень сложно избавиться от представлений, сформированных под влиянием занимательных историй. Вспомним, что в одном эксперименте участники лучше запоминали пары предложений, где им требовалось самим выводить причинно-следственную связь, чем те пары, где такая связь была выражена в прямой форме. Реальные истории действуют по такому же принципу — мы склонны обобщать отдельные примеры, распространяя их на весь человеческий род, и такие заключения гораздо лучше откладываются в нашей памяти. Мы запоминаем отдельные примеры, а не статистические данные и средние величины. И это объясняет, почему истории кажутся нам такими привлекательными. Наш мозг формировался в таких условиях, при которых всю информацию мы получали путем непосредственного восприятия или из уст людей, к которым испытывали доверие. Наши предки не имели доступа к огромным массивам данных, статистическим выкладкам и экспериментальным методам. Мы были вынуждены учиться на конкретных примерах, а не на совокупной информации о том, как действуют люди в тех или иных ситуациях.
Известный нейробиолог В. С. Рамачандран, объясняя влияние примеров, проводит следующую аналогию: «Представьте, что я привожу в вашу гостиную свинью и говорю вам, что она умеет говорить. Вы, вероятно, ответите: „Да неужели? Так покажите мне“. Тогда я делаю взмах рукой, и свинья начинает говорить. Вы восклицаете: „Боже милостивый! Вот так чудо!“ Вряд ли вы скажете: „Ну и что, это же всего лишь одна свинья“. Покажите мне нескольких таких животных, и тогда я, может, и поверю вам»[221]. Если вы уверены в том, что видели говорящую свинью своими глазами, то никакие научные доказательства того, что свиньи не умеют говорить, вас не убедят. Вместо этого ученым нужно доказать вам, что та свинья, которую вы видели, в действительности не говорила, а Рамачандран просто пустил вам пыль в глаза, создав иллюзию говорящей свиньи. И чем больше людей передают друг другу похожие истории, каждая из которых порождает ложную веру в чудеса, тем больше усилий придется прилагать науке для борьбы с ложью.
Если ваш приятель говорит: «Я решил попробовать эту новую пищевую добавку, и, знаешь, теперь чувствую себя бодрее, реже болит голова», то вы сделаете заключение, что именно добавка стала причиной таких улучшений. И, самостоятельно придя к такому заключению (или доверившись своему приятелю), вы лучше запомните этот случай. А когда родители рассказывают о том, что состояние их сына ухудшилось после прививки MMR и выражают убежденность в том, что именно вакцина привела к аутизму, то эта история сразу привлекает наше внимание и хорошо запоминается. И теперь нам сложно вычеркнуть ее из своей памяти. Даже при наличии неопровержимых научных доказательств и статистических данных, взятых из исследований с участием сотен тысяч людей, один случай из реальной жизни может оказать несоразмерное влияние на наши представления. Родители хорошо знают, что им пришлось пережить, однако их научные познания, как правило, не столь глубоки, как жизненный опыт. Интуитивно мы уверены в том, что нам известно устройство застежки-молнии, однако на деле никогда не проверяем правильность этого интуитивного представления. Точно так же ничто в жизни не побуждает нас проверять идеи, почерпнутые из реальных случаев. Подобно иллюзии знания иллюзия причинно-следственной связи может быть выявлена только путем систематической проверки понимания, изучения логики, лежащей в основе наших представлений, и признания того, что заключения о причинной зависимости могли быть получены из источников, которые в действительности ничего не доказывают. Однако мы редко доходим до такого уровня самопроверки.
Рассмотрим случай с Дженни Маккарти, бывшей звездой из журнала «Плейбой», ведущей популярного шоу на канале MTV, актрисой и матерью ребенка, которому поставлен диагноз аутизм. С самыми лучшими намерениями и желанием помочь таким же детям, как ее сын, она невольно стала живым олицетворением иллюзии. Когда у Эвана, сына Маккарти, обнаружили аутизм, она, так же как и многие родители в ее ситуации, стала искать причину. И, несмотря на бесчисленные научные свидетельства, опровергающие связь между вакцинацией и аутизмом, она нашла объяснение именно в этом ошибочном заключении: «Инфекция, и/или токсины, и/или грибки в вакцинах вызывают у детей неврологическое расстройство, которое мы называем аутизмом». Она была так убеждена своим личным опытом, что на вопрос о том, должны ли родители прививать своих детей, заявила прямо: «Если бы у меня был еще один ребенок, то я бы ни за что на свете не пошла на это»[222]. Такие же заявления она сделала на «Шоу Опры Уинфри», внеся свою лепту в распространение необоснованных страхов. Ведь эту передачу наверняка смотрело много родителей, напуганных возможной связью между вакцинами и аутизмом. К сожалению, ее пропагандистская деятельность в сочетании с широким освещением этой иллюзорной связи в средствах массовой информации принесла свои плоды. Печальным итогом является снижение коллективного иммунитета к некоторым заболеваниям, в том числе к кори, что создает благоприятную почву для вспышек вроде той, что мы описали в начале этой главы.
Впечатляющая история о матери, которая убеждена в том, что ей понятна истинная причина заболевания своего сына, гораздо сильнее воздействует на людей, чем десятки исследований с участием сотен тысяч детей, убедительно доказывающих нелепость такого объяснения. (Подобные истории повышают еще и рейтинги телепередач.) Так же как и в случае с Дженнифер Томпсон, убедительные показания которой привели к осуждению Рональда Коттона, личный опыт матери лишает нас способности трезво оценивать факты. Он взывает к эмоциям, к нашей естественной склонности сочувствовать человеку, попавшему в беду, а также к тому чрезмерному влиянию, которое оказывают на нас реальные истории. К сожалению, когда опыт другого человека вызывает у нас сопереживание, мы теряем способность критически оценивать информацию, которую этот опыт несет в себе. Кроме того, мы лучше запоминаем эту информацию. На подобном эффекте основаны многие рекламные кампании — если вы заставите зрителя сопереживать актерам в ролике, то его отношение к тексту будет менее критичным. В случае с аутизмом это привело к катастрофическим последствиям.
Если люди желают отказаться от вакцинации своих детей и тем самым оставить их беззащитными перед тяжелыми заболеваниями, то действующее законодательство дает им такое право. Но, принимая подобное решение, люди забывают, что они не одни в этом мире. Не прививая собственного ребенка, вы подвергаете риску других детей, которые могут заразиться во время вспышки инфекции. Как сообщает вирусолог Пол Оффит, «в США проживает 50 тысяч людей, которым противопоказана вакцинация. Одни проходят курс химиотерапии от рака, вторым пересажен костный мозг или паренхиматозные органы, третьи принимают стероиды из-за тяжелой формы астмы. Их здоровье во многом зависит от того, привиты ли окружающие люди»[223]. Если такие дети заразятся корью, они могут умереть.
Вакцинация создает надежный барьер, препятствуя быстрому распространению заболевания и позволяя эффективно справляться со вспышкой путем изоляции небольшого количества людей. Чем выше процент непривитых людей в обществе, тем выше вероятность того, что заражение одного человека может перерасти в масштабную вспышку инфекции, которая будет разрастаться словно снежный ком. Благодаря относительно высокому уровню вакцинации, который пока еще сохраняется в США, вспышку в Индиане удалось легко подавить. В Великобритании, где пропагандистская кампания Уэйкфилда получила более широкое освещение, крупные вспышки происходят все чаще, и корь снова считается эндемическим заболеванием. Вот к каким последствиям могут привести средства массовой информации, которые уделяют эфирное время и внимание не официальным эпидемиологическим исследованиям, а заключениям о причинно-следственной связи, сделанным на основе единичных случаев.
