— Сразу предупреждаю, что у меня сегодня сильно болит голова, — строго сказала Ванда, едва генерал вступил в прихожую.

— Головка, головка болит!.. — забормотал тот, улыбаясь глицериновою улыбкой.

— Не головка, а голова, — поправила его Ванда.

— А вот если эту головку я сейчас расцелую, — захихикал Ганзлий, потянувшись к женщине. — От пяточек, всюду-всюду и до самой головки.

— Пальто! — отрывисто говорила Ванда.

Генерал стянул с себя пальто, хотел было бросить его куда-то, может быть даже, и на пол, но повелительный взгляд Ванды заставил генерала повесить пальто аккуратно на вешалку. Ванда была ему здесь не прислуга и помогать не стала.

Ганзлий снова потянулся к Ванде.

— Так! — сказала она решительно. — Мы давно договорились, что ничего такого себе не позволяем! Не правда ли? Фу! А надушился-то!..

— Исключительно для твоего удовольствия, золотая моя!..

Ванда поморщилась.

Ф. был рядом, всего лишь за дверью, и уж, конечно, все слышал; ведь не глухой же он был, в самом деле. Женщина увела генерала в гостиную.

— Вандочка, — сказал Ганзлий.

— Не называй меня так!

— Вандочка, — упрямо повторил тот, — а посмотри, что я тебе принес.

Он вынул из кармана небольшой плоский сверточек серой мелованной бумаги, перевязанный розовой ленточкой. Там могла быть записная книжка или браслет, или еще что-нибудь. Ванда равнодушно смотрела на сверточек. Генерал стал развязывать ленточку, потом, загадочно и гадко улыбаясь, зашуршал бумагою, и вдруг из-под бумаги показались… доллары, пачка долларов толщиною почти в палец; впрочем, если и так, то скорее — в мизинец.

Ванда захохотала.

Ганзлий протянул деньги женщине, та не взяла, стояла, скрестив на груди руки, вся непроницаемая и неприступная; он подумал и положил деньги на стол. Он не был обескуражен, лишь немного смущен и все улыбался, и улыбался. Он улыбался и лицом своим одутловатым, и волосами прилизанными, и пальцами, короткими, дрожащими, и душными волнами его омерзительного одеколона.

— Это моей деточке, это моей госпоже, — сказал он.

— Внизу, во дворе, — сказала Ванда. — Кто там был?

— Не знаю, — плечами пожал генерал. Он не понимал, почему об этом стоит говорить. — Какие-то пьяные. Мои ребята их предупредили, они сразу смотались. — Вандочка, — сказал он. — Это все твое.

— Не называй меня так!

— Буду, — хихикнул Ганзлий. — Я непослушный мальчишка.

— Плетки захотел? — с угрозою сказала Ванда.

— Плетки, плетки!.. — радостно подтвердил тот. — Где твоя плетка?

— Моя плетка близко. Она очень близко. Она совсем близко. Она уже идет сюда. Вот она уже пришла… — говорила женщина. Будто бы она была змеею сейчас, говорила она так.

Генерал зажмурился, Ванда достала из-за диванной подушки короткохвостую плетку и со свистом взмахнула ею.

— Я злой, непослушный мальчишка!.. — взвизгнул генерал.

Ванда хлестнула того по спине плеткой.

— А ты знаешь, как я не люблю непослушных мальчишек? — вкрадчиво сказала Ванда.

— Да-да, я знаю, — залепетал тот.

— И ты знаешь, как я их наказываю?

— Не надо, не надо, не наказывай меня! — умолял Ганзлий.

— Да нет, я буду тебя наказывать, я вынуждена тебя наказывать, мне придется тебя наказывать. И я сейчас сделаю это!..

— Не надо, не надо, я очень боюсь твоей плетки!..

— И тем не менее ты осмеливаешься не слушаться меня?

— Я никогда больше не буду не слушаться тебя!.. — уговаривал тот.

— Ты же знаешь, что я тебе не верю.

— Поверь мне. Прошу тебя, поверь!..

— На колени! — крикнула Ванда.

Генерал послушно, с радостною готовностью бросился на колени.

— Что ты можешь сделать для того, чтобы я тебе поверила? — говорила Ванда.

— Все, что ты прикажешь!

— Покажи, как собака лает. Как она лает, когда видит свою хозяйку, свою госпожу? Ну?

Генерал зарычал и несколько раз гавкнул с некоторой, вроде, даже угрозой.

— Что?! — крикнула Ванда. — Ты мне угрожаешь?! Может, ты хочешь меня укусить?! — и огрела плеткою по спине на карачках стоявшего генерала.

Тот взвизгнул от боли и от восторга. И затявкал мелко и гадко, как наказанная описавшаяся болонка.

— Не слышу благодарности в голосе! — медленно и строго говорила Ванда.

Генерал заскулил тонко и жалобно и руками заскреб по полу, будто собака — передними лапами.

— Что за мерзкие звуки! — скривилась Ванда. — Нельзя же так пресмыкаться, даже если и боготворишь. Нет, — подвела она итог, — лаять ты не умеешь. И собакой ты быть не можешь.

— А можно мне?.. — начал генерал.

— Нет! — отрезала Ванда.

— Я только хотел поцеловать… твою очаровательную ножку.

— Что?! — возмущенно говорила Ванда. — Да как ты посмел?! Знаешь, кто ты такой после этого?

— Я… я — маленький бедный черномазый юноша, который забрался на ранчо неприступной белокурой миссис.

— Ах ты, жалкий черномазый! — сказала Ванда. — Как ты посмел забраться в мои владения?!

— О, простите, простите меня, мэм! Я только хотел взглянуть на ваших лошадей, мэм! Я очень люблю лошадей, мэм! У вас прекрасные скакуны, мэм! — бормотал генерал Ганзлий.

— Что тебе до моих скакунов, маленький черномазый разбойник? Признавайся, что ты хотел с ними сделать? Ты хотел их украсть?

— О, нет, мэм, нет! Я сам хотел бы быть вашим скакуном! Позвольте мне, моя госпожа, быть вашим скакуном!

— Я тогда буду стегать тебя плеткой до крови!..

— О, это замечательно!

— Я не буду ни кормить тебя ни поить!

— Я умру от голода и жажды на твоей конюшне, моя госпожа!

— Я отдам тебя живодеру, он сдерет с тебя шкуру и сделает чучело, — зловеще говорила Ванда.

— И оно будет стоять в вашем доме, моя богиня!.. И будет каждый день видеть вас, моя госпожа!..

— Ну, тогда вези меня!

Ванда села верхом на генерала, левой рукою схватила воротник его кителя, а плеткой в правой руке хлестнула того по заду.

— Я маленькая жалкая лошадка на конюшне неприступной госпожи!.. — восторженно крикнул Ганзлий и повез Ванду. Он проворно обежал вокруг стола два раза, припрыгивая и потрясывая женщину, будто он хотел встать на дыбы и сбросить свою прекрасную всадницу, но Ванда крепко и уверенно сидела на спине генерала. Она с силою огрела того плеткой два раза по бедрам, отчего тучный скакун ее сделался еще проворней. Он на карачках выбежал из гостиной и поскакал по коридору и просторной прихожей.

— Куда?! — крикнула Ванда, почувствовав опасность. Она с силой закрутила воротник генеральского кителя и начала душить своенравную «лошадку». — Назад! Я тебе не позволяла сюда! Назад! — крикнула Ванда.

Но было уже поздно. Генерал боднул головою дверь именно той комнаты, где прятался Ф.; дверь открылась, и блудливый скакун остановился на пороге, как вкопанный.

Ф. сидел по-турецки на неразобранной постели и, держа пистолет пред собою, метил генералу точно в голову. Ф. с пистолетом, не шелохнувшись, сидел. Правда, и Ванда была рядом, была совсем близко, но Ф. был уверен, что теперь-то не промахнется; ну, может, разве что ее слегка забрызгает кровью. Ганзлий вскочил, инстинкт самосохранения все же вытеснил собою их вожделенные игры, Ванда спрыгнула с генерала.

— Что?! Кто?! — забормотал Ганзлий беспорядочно. — Ты!.. Ты!.. — яростно крикнул он Ванде. И бросился к выходу.

— Пальто! — крикнула Ванда.

Генерал рванул с вешалки пальто, оборвав при этом петлю, и стал ломиться в дверь. Несколько мгновений не мог он справиться с замком.

— Подожди! — крикнула еще Ванда.

Генерал зарычал страшно, и наконец дверь открылась, и мужчина вывалился на лестницу. Ванда слышала топот и брань генерала и закрыла за ним дверь. О том, что же теперь будет, думать она не хотела, бесконечная усталость навалилась на Ванду, усталость и пренебрежение. Она обернулась к Ф., который стоял теперь в дверном проеме и прятал пистолет. Напряженный и хмурый Ф. и вместе с тем — знакомый, родной и великолепный.