— А у вас нет выбора!

— А нам он и не нужен! — Ш. говорил.

— Будет, как я сказал!..

Ф. слушал всю перепалку, и в груди у него ожесточение одно поднималось. Так попасться на мякине пустых обольщений!.. Но, даже если он сейчас взорвется и положит на месте ублюдка Ильдара и двоих его шестерок, все равно остается еще Ротанов и масса народа в ангарах и на воротах. Ф. незаметно осматривался, желая оценить опасность вокруг.

— Сто тридцать, и деньги сразу, — Ш. говорил. — Ну?

— Из них десять процентов мои, — ввернулся словом Ротанов.

— Что?! — заорал Ш.

— Как договорились…

— Сто двадцать, и с этим я разбираюсь сам, — Ильдар говорил, в сторону Ротанова головою кивнув.

— Ильдар, Ильдар, ты что?.. — обиженно забубнил Ротанов. — Ты что?.. Мы же с тобой…

— Согласен, — негромко Ш. говорил.

Ф. почувствовал, будто оплеуху получил, он не так представлял себе разрешение их мистического вояжа, но он положил себе теперь и слова не говорить, и рта не раскрывать, если не будет, конечно, доведен до последней черты возмущения. Он был близок к этой черте, но все ж таки до нее не дошел, ощущал он. Ведь это всего лишь компромисс с неизбежным, сказал себе Ф., но его самого же было не убедить никаким своим судорожным увещеваниям.

— Еще бы ты не согласился, грабитель! — торжествующе Ильдар говорил. — Нет, все таки по вас пуля плачет.

— Деньги сейчас, только долларами и только мелкими купюрами, — процедил Ш. из последних сил своего пресловутого хладнокровия.

— Между прочим, мы не в Америке живем, — Ильдар говорил. — Зачем тебе доллары?

Он сделал знак одному из своих шестерок, тот быстро на калькуляторе пересчитал назначенную сумму по курсу и молча предъявил результат своему взрывоопасному патрону.

— Принесешь из кассы, — бросил еще Ильдар.

— Мелкими купюрами, — напомнил Ш.

— По баксу, что ли? — огрызнулся шестерка.

— По десять, по двадцать и по пятьдесят, — возразил Ш., руки на груди скрестив недовольно. — Выгружать сами станете, — говорил он еще Ильдару. — Я за такие деньги и пальцем не притронусь.

— Мы и вместе с колесами можем, — ухмыльнулся тот.

Ш. теперь не боялся нарушить хрупкое равновесие; впрочем, только пока не боялся, его полукриминальное наитие, или просто всего лишь житейское содержание, вели его уверенно, он не ошибается, больше ничего скверного теперь произойти не может, говорил себе он.

Вернулся шестерка с деньгами, он отсчитал Ш. довольно увесистую пачку, тот принял деньги с достоинством записного аристократа и сунул за пазуху, не пересчитывая. Между тем мешки разгрузили и сложили на два поддона, приятели посмотрели на мешки с сожалением. Впрочем, о чем же сожалеть теперь было? Разве не к тому они стремились, чтобы сбыть поскорее товар свой опасный?

— Равиль, куда тебя подвезти? — Ш. говорил.

— Здесь есть кому его подвезти, — вдруг Ильдар возражал негромко, но очень отчетливо.

Ш. взгляд перевел с Ильдара на Ротанова, потом на Ф., потом на ильдаровых шестерок.

— Равиль, я могу отвезти тебя, куда ты скажешь. Да? — еще раз повторил он настойчиво.

— Проваливай, недоносок! — с угрозою Ильдар прошипел.

Ш. побледнел. Он ни слова не сказал более, он будто все слова свои возможные проглотил, едва не поперхнувшись теми. И он, и Ф. сели в машину, Ш. завел, тут же газанул, и на приличной скорости стал ангар объезжать. Ф. сидел насупленный, Ш. распирало; с одной стороны, деньги лежали в кармане, а с другой…

— Если ворота закрыты, считай, что ты уже кормишь корюшку на дне залива, — Ш. говорил.

— Из-за маленькой пачки вонючих баксов? — усомнился Ф.

— Восток — дело скотское, — возразил Ш.

Он проехал еще по аллее и повернул на площадку возле ворот. Те были закрыты, ворота были закрыты, как и предполагал Ш. Означало ли это что-то, иль было просто случайностью, он не знал. Ш. затормозил возле ворот, и вот он сидит, на Ф. не смотрит, и на лбу его тонкая, холодная испарина уж проступила. Ш. стал считать про себя, нарочно ведь время тянул и цифры из себя, будто клещами, вытягивал, он досчитал до пятнадцати, нет, до семнадцати, как створка ворот вдруг качнулась и в сторону поползла. Ш. так с места рванул, как никогда в жизни с места не рвал. И даже едва ворота не снес.

— У-а-у-у!!! — торжествующе вопил Ш.

Ф. рассеянно скалился.

— Колоссально!!! — вопил Ш.

Ф. усмехнулся.

— Потрясающе! — кричал Ш.

Ф. все усмехался.

— Победа! — орал Ш.

Ф. согнал усмешку с лица, будто кошку с подоконника.

— Какие перепады настроений!.. — говорил он. — Кто-то совсем недавно чуть не наложил в штаны, — со своею иронией ползучей, пресмыкающейся Ф. говорил. Кое-что было у него на уме, и он перебирал страницы своего нового замысла, как листы неразрезанной книги.

— Ты придурок, Ф.! Почему ты такой придурок, Ф.? Я смотрел, сзади никого нет! Он отпустил! Мы одни! Мы одни!.. И куча вонючих баксов! Он, должно быть, решил, что стоит во мне уважать делового партнера!.. И он прав! Черт побери, прав!.. Мы теперь свободны, молоды, счастливы, беззаботны, очаровательны!.. Только посмей сказать мне, что это не так!.. Ф.!.. Хочешь я угощу тебя солянкой? А? Настоящей солянкой с колбасой, с отварной говядиной, с соленым огурцом, с вареным яйцом, со свеклой и двумя большими оливками. Нет, специально для тебя: оливки будет три. А сверху — огромная ложка сметаны!.. Хочешь? Ну так что, хочешь?

Ш. гнал машину, не разбирая дороги. Ф., не поворачивая головы, одними глазами скошенными разглядывал приятеля своего. И ярость понемногу всходила по душе его застывшей, обветренной, оголтелой.

— Мне кажется, — медленно говорил он, — что у тебя в последнее время несколько притупилось чувство опасности…

— Или ты, может, хочешь жаркое? — возбужденно Ш. говорил. — Или суп с клецками? А хочешь растегай? Ты любишь растегай? С рисом и с рыбой. Лучше с судаком, в растегае хорош судак!.. А кулебяку с мясом? А марципаны? А еще… знаешь? Мидии!.. Ты когда-нибудь пробовал мидии? Ты хоть знаешь, что это такое? Ты думаешь, они на деревьях растут? А анчоусы? Их, думаешь, из земли выкапывают? Так, что ли? Что ты вообще любишь, Ф.? Расскажи мне, что ты любишь.

Ф. засунул руку за пазуху. Пощупал свою грудь. Ощутил твердость ребер, биение своего угрюмого, потрепанного сердца.

— Если тебя не затруднит… — медленно начал он.

— Ну так что? — хохотал Ш. — Куда? В ресторан? В публичный дом? Кататься на яхте? В круиз по Европе? Хочешь, я буду руководить твоим пресловутым воспитанием?

— Ты бы не мог остановить на минуту?..

— А? — переспросил Ш.

— Машину останови! — Ф. говорил с нарастающим отвращением. Ф. говорил.

— Что такое? — заботливо Ш. говорил, тормозя. — Поссать?

— Поблевать, — возразил Ф. — Меня тошнит от тебя.

Машина остановилась. Ф., кажется, это место знал немного, и если что — вряд ли заблудился бы здесь.

— Ну так что? Куда поедем? — с прежнею упругостью самодовольства неугомонно спрашивал Ш.

— Расчет, — сказал Ф.

Ш. все понял, переспрашивать не стал, улыбка сошла с губ его, сошла с лица его подвижного и причудливого.

— Ну и сколько же ты хочешь? — спрашивал он. Спрашивал Ш.

— Все, — Ф. говорил.

Ш. пытался засмеяться и по плечу хотел приятеля похлопать, все в порядке, мол, ты пошутил, друг, я понял, я оценил твое остроумие, я сам люблю хорошую шутку, хотел сказать и хотел так сделать Ш., но Ф. вдруг из-за пазухи вытащил руку с пистолетом и, наставив оружие на Ш., быстро взвел курок большим пальцем. Не отрываясь и не мигая, смотрел он на Ш.; тот побледнел.

— Ты что? Откуда?.. — пробормотал в ярости.

— От верблюда! Деньги доставай!

— Какие деньги?

— Те самые!..

— А сколько я тебя возил?! — возмущенно выкрикнул Ш. — Забыл, что ли?! Сколько ты на моих хлебах и бензине?..

— Идея дороже извоза, — холодно Ф. говорил.