— Брюс, тебе…

Она осеклась. Схватила пульт, несколько раз щёлкнула кнопкой. На экране появился комиссар Лакруа. Странно, неужели он всё ещё там, в больнице? Ники несколько раз промахнулась по кнопке, пока не нашла, как прибавляется громкость.

— … мы не знаем, как это произошло. Нет оснований считать, что это убийство. Основной версией сейчас является преступная халатность…

Ники кинулась к столику, схватила телефон. Я видел, как изменилось её лицо. Мне оно вовсе не понравилось.

Комиссар на экране запустил руку в карман.

— Извините, — услышали мы его голос. — Пока что это всё, что я могу сказать.

На экране возник другой кадр — главный вход в клинику.

— … что эта загадочная смерть не связана с…

Ники выключила телевизор, отбросила пульт в сторону.

— Что с ним? — спросила она резко. Она услышала ответ, а я увидел, как Ники бледнеет.

— Как это случилось?

Короткая пауза.

— Как такое могло случиться? Господи, вы понимаете, что это был…

Она швырнула телефон в сторону, не дожидаясь ответа. Сжала кулаки. Я ощутил, как пространство вокруг плывёт, как рябью иду я сам — ладони теряли плотность, их очертания искажались. В каждое ухо словно забили килограмм ваты.

Я понял, что делает Ники. Что пытается сделать.

— Нет! — воскликнула она. Подняла ладони, прижала к вискам. Со мной творилось что-то неладное — я то видел себя в салоне «Торнадо», то в давешнем такси, то в душе, то в палате рядом с Софией.

Ноги не держали меня. Я скатился с дивана. Ники стояла на полу, прижимая ладони к вискам, и всё вокруг шло рябью, меняло цвет и плотность.

И всё это кончилось. Разом, неожиданно. Ники упала на колени, закашлялась. Как тогда, в лесу, когда Поль ударил её.

— Нет, — шептала она, пыталась подняться на ноги и не могла. — Нет, нет…

Я поднялся на ноги. Мир вокруг уплотнился. Весь, кроме меня. Я всё ещё шёл рябью — руки то становились полупрозрачными, то уплотнялись. Всё тело кололи миллионы иголок, затылок пекло, сердце колотилось в груди, как бешеное.

— Не-е-ет! — выкрикнула Ники, попыталась вскочить на ноги. Не смогла. Рухнула набок, сжалась, съёжилась.

Я сглотнул. В ушах ещё звенело, я слышал запах озона, запах грозы. Осторожно обошёл кровать. Видения из сна вновь преследовали по пятам — я не знал, что увижу, и образы шли один страшнее другого. Но увидел её — она лежала в позе эмбриона и всхлипывала.

Я прикоснулся к ней — Ники немедленно сжала мою руку. Потянула — да сильно, я не думал, что у неё будут силы встать.

Я не понял, каким образом у неё в руке вновь возник телефон и не понял, отчего тот целый. Непонимание длилось недолго.

— Это я, — злым голосом позвала Ники. — Комиссар, что с … что с ней?

Судя по тому, что я слышал, комиссар чуть ли не оправдывался.

Ники кивнула, словно собеседник мог это заметить.

— Кто ещё её видел? Узнайте, это важно. Кто ещё был в палате?

Пауза.

— Куда она делась? — крикнула Ники. — Я осталась без свидетелей, — неожиданно спокойно сообщила Ники. — Всё, что мы делали, теперь напрасно. Подумайте над этим, комиссар.

На это раз она не стала бросать телефон. Нажала на «отбой» и медленно положила его на кровать.

И бросилась ко мне. Обхватила, крепко прижала к себе.

— Жан умер, — прошептала она. — Его убили.

— Я знаю, Ники.

— София куда-то делась. Никто не знает, куда.

— Ты можешь…

— Нет.

Она отпустила меня. На лице её я увидел такое же выражение лица, которое она часто видела на моём. Нереальность.

— Я пробовала! — крикнула она. Тут же взяла себя в руки. — Я не смогла. Такого не могло быть. Я не могу. Меня не пускают.

— Кто тебя не пускает?

Молчание. Мысли покинули её лицо, черты его заострились.

— Куда тебя не пускают, Ники?

Молчание. Мне становилось страшно. Я протянул руку, чтобы прикоснуться к её руке, но Ники поймала мою руку.

— София жива, — она посмотрела мне в глаза. — Пока ещё жива. Мы возвращаемся, Брюс. Собирай вещи.

Брюс, мотель «Отшельник», 30 июня 2010 года, 4:30

Обратная дорога в Ле-Тесс, под светлеющим куполом неба, оказалась куда приятнее предыдущей. Ники подняла крышу и шла по пустынной автостраде со скоростью двести сорок. Наверное, могла бы идти и быстрее — «Торнадо» оказался достаточно тихой машиной. Закрыть глаза — и покажется, что тихонько едем куда-то, два ползём.

Ники выглядела сосредоточенной и собранной. Я понимал, что видел момент её слабости и растерянности. И она понимала, что я видел. Один раз посмотрела на меня — не снимая очков — едва заметно улыбнулась и вновь кивнула. Я никогда не привыкну, что она слышит мои мысли намного чаще, чем я — её.

— Включи телевизор, — попросила она, когда до городской черты оставалось километров пять. Если бы я не знал, что «Торнадо» — автомобиль, мог бы подумать, что сижу салоне космического корабля. Сенсор, включающий телевизор, я отыскал не сразу, даром что на самом видном месте.

— Канал два, — попросила Ники.

Канал два оказался спокойным. В том смысле, что без происшествий. Я уже готов всякий раз, когда она включает телевизор, видеть полицию, дым, огонь и кровь. А ведь Ники так толком ничего и не сказала. Одно я понял, у нас таких спецслужб не бывает. Если бы все агенты могли то же, что может она, у нас давно наступил бы рай на земле — ни террористов, ни техногенных катастроф, ни войн. Или я ошибаюсь?

Я покосился на Ники. Она не отводила взгляда от дороги. Или не слышит мои мысли, или делает вид, что не слышит.

Она затормозила. Резко. Меня приподняло над сиденьем. Глянул в окно — заправка. К нам уже торопился человек в униформе.

Голос Лакруа я узнал сразу же. И заметил, как окаменело лицо Ники. Снова происходит что-то, что она не могла предвидеть.

— … По счастливой случайности не пострадали не только гости отеля, но и персонал. Слово комиссару Лакруа.

— Никаких комментариев, — лицо Лакруа тоже было каменным, в левой руке он держал зажигалку. Но сигареты в зубах не было. Я припомнил — тогда, у клиники, он тоже вертел в руке зажигалку. — Это дело находится под личным надзором министра внутренних дел Галлии. Могу заверить только в одном: мы выясним всё, что можно в кратчайшие сроки.

Ники не глядя протянула заправщику купюру. Я успел заметить восторг на его лице. Но было не до того — меня вжало в сиденье и в ушах зазвенело. Я заметил, что мы изменили маршрут — «Мажестик» в северной части города, а мы повернули на запад.

Я не удивился, когда мы остановились поблизости от полицейского участка. Ники ткнула пальцем в один из сенсоров на панели управления и выскочила из машины. Ни единого слова, ничего. К нам уже направлялся полицейский — оштрафовать за парковку в неположенном месте. Но Ники на ходу махнула у него перед лицом ладонью (мне показалось, что пустой), тот козырнул и поспешно удалился.

Я выключил телевизор — там давно уже шёл другой сюжет. С некоторых пор терпеть не могу криминальную хронику. Вокруг пустынно — Ле-Тесс ещё дремлет, хотя небо уже пронзительно-синее. Почти уже собрался задремать сам, как в салоне раздались голоса.

Наверное, Ники включила громкую связь или как это называется. И микрофон, похоже, у неё с собой. Хочет, чтобы я слышал разговор.

— Комиссар, что удалось узнать в клинике?

— Немного, мадемуазель де Сант-Альбан.

— Без титулов, Клод. Кто отключил жизнеобеспечение?

— Мари Вермон, Доминик. Вот запись её показаний.

— Самую суть, если можно.

— Она дежурила в ту ночь в приёмном покое. После того, как мы покинули клинику, она получила сигнал из палаты Никто из дежурных по отделению не отозвался, она отправилась в палату сама. Говорит, что ничего не помнит с момента, как вошла туда.

— Я так и думала, — Ники явно говорит сквозь зубы.

— Её нашли через десять минут, она вернулась на свой пост и потеряла сознание. Заключение у меня уже есть. К моменту, когда Леттье доставили в реанимацию, его уже было не спасти.