Шарлотта потушила сигарету, вновь склонилась к Кристин, они тихо поговорили – из-за музыки ничего не было слышно – затем Шарлотта встала и прошла через весь зал – к знакомым. По пути бросила мне, незаметно для других, скомканную салфетку. Я развернул, усмехнулся.

«Уходи немедленно», было написано там. Да. Верно, Шарлотта. Раз меня не видят, пора уходить. Я тихонько встал и пошёл. Но не дошёл всего каких-то пять шагов до двери.

– Брюс?

Музыка смолкла. Голос Ники прозвучал неожиданно громко.

– Уже уходишь?

Я обернулся. Она спускалась ко мне, шла – нет, вышагивала. На какой-то момент я увидел в ней ту Ники, из первого дня.

– Если не возражаешь.

– Возражаю, – она рассмеялась и все – я готов был побиться о заклад – все вокруг подхватили её смех. – Не хочешь станцевать со мной?

– Нет, – мне надоело это всё. Голова закружилась, я машинально полез в карман за платком.

– Что это там у тебя? – поинтересовалась она насмешливо. – Ну-ка, покажи!

Меня схватили за руки. Я не думал, что ко мне могут подобраться так незаметно. Ив полез в мой карман и достал платок. Лицо Ники окаменело.

Поль быстрым шагом подошёл ко мне и, коротко размахнувшись, ударил в челюсть. Меня отпустили – позволили упасть на пол. Поль молча прятал своё сокровище в карман, а Ники смотрела на меня с презрением. Я с трудом поднялся.

– Что ещё ждать от сына уголовника? Заявила она громко. И я ощутил, как изменились все взгляды, стали брезгливыми и презрительными. – Теперь ты точно станцуешь для меня. Там, снаружи, в грязи!

– Попробуй заставь, – я смотрел в её глаза.

– Кого угодно, – она прошипела, подойдя вплотную. – Кого угодно заставлю сделать что угодно!

Она обернулась, махнула кому-то рукой – и два парня с девушкой запрыгнули на столик и принялись плясать там – разбрасывая в стороны тарелки и стаканы, под стройный смех и аплодисменты.

– Танцуй! – она взмахнула руками, и заиграла музыка. Музыка дешёвых забегаловок, под неё танцуют, когда напились в дым.

Нет, – злость вернулась ко мне и придала сил. Ники расхохоталась, хлопнула в ладоши и я вновь ощутил, что умираю. Но платка уже не было под рукой.

Брюс, парк «Иероглиф», 11 апреля 2010 года, 22:30

– Брюс, – София сидела рядом со мной на скамейке. – Брюс, уезжай. Пожалуйста, уезжай!

Я смутно помнил, что случилось со мной. Помнил, что земля – грязь и лужи – кружились перед глазами. Помню смех, кто-то стоял вокруг меня и хлопал в ладоши. Помню, что голова прекратила кружиться и я понял, что сижу в луже. В своём единственном приличном костюме. Я полез в карман брюк и не удивился, обнаружив там платок.

Мне казалось, что мня весь вечер избивали – не было почти никаких ушибов, кроме того удара по лицу, но болело всё, что есть у человека.

Откуда взялась София, я не понимал. Мне казалось, что всё это приснилось, и что пора просыпаться. Но похоже, это как раз не было сном.

– Почему… ты здесь? – один из зубов начал шататься. Во рту скапливалась кровь, приходилось выплёвывать, и это выглядело мерзко.

– Жан напился, – сообщила София с отсутствующим видом. – Я убежала, пока он не заметил. Брюс, уезжай! Уезжай прямо сейчас! Она же убьёт тебя!

– Я подумаю, – лицо Софии окаменело.

– Ты не понимаешь! Брюс, я слышала, что они там про тебя наговорили! Я видела, как ты танцевал в грязи, я же знаю, что ты сам не стал бы!

– Софи, – я взял её за руку. Испачкаю ей сейчас, сам весь в грязи. Только теперь я стал ощущать, что промок насквозь. – Я не сдамся. Я закончу этот год.

– Какие вы все глупые, – София бросилась ко мне на грудь. Я не успел помешать ей, не дать перепачкаться. – Но если одумаешься, скажи мне, хорошо? Пришли письмо!

– Что сказать?

– Куда уедешь, – она смотрела мне в глаза.

– А Жан?

Она отвела взгляд.

– Вы… – она сглотнула. – Вы оба, Брюс. Я не знаю, как так случилось. Прости. Не теряйся, хорошо? Я приеду!

– Хорошо, – она снова обняла меня. И убежала. Прочь, в темноту, не оглядываясь.

Брюс, общежитие, 12 апреля 2010 года, 9:30

Я привыкал к своему новому жилищу. После вчерашней вечеринки, будь она проклята, я не сразу нашёл дорогу домой. Когда нашёл и дошёл, то дверь была закрыта и меня не впускали. Стучи не стучи – толку нет. Поднимать шум на весь этаж я не хотел, сил злиться не было, и так уже на меня в блоке косились все, а Поль смотрел с неприкрытым презрением.

Я спустился на первый этаж – мадам Цербер не было нигде. Тоже новость – она всегда была поблизости. Но не в тот вечер. И я пошёл бродить где придётся, зашёл к паре-другой друзей – я их считал друзьями – но меня там другом уже не считали. Чертовщина! Что такого могло случиться!? Кому какое дело до моего отца?!

Мелькнула мысль зайти к Софии – попытаться – просто поговорить с кем-то. Но она, после того, как Поль пригрозил, что убьёт меня, если я хоть слово скажу о Ники, стала избегать меня.

Я просидел ту ночь в «Иероглифе» и чуть не замёрз насмерть.

А когда пришёл утром – мои вещи валялись у дверей блока. Мадам Цербер молча выдала мне ключ от комнатушки в конце коридора на шестом этаже – похоже, здесь редко жили, а чаще хранили инвентарь – вёдра, тряпки и всё такое.

А теперь меня вызывает ректор. И я догадываюсь, почему.

Брюс, кабинет ректора, 12 апреля 2010 года, 9:55

– Мсье Деверо, – ректор жестом пригласил меня сесть. – Мне очень жаль, что с вами так обошлись сокурсники. Если вы знаете, кто из них мог так поступить, я хотел бы знать.

У меня его предложение вызвало отвращение – и так ведь знает, и знает, что будет, напиши я такую жалобу. Я просто пожал плечами.

– Мсье Деверо, – ректор положил на стол папку. – У вас не очень хорошо складываются отношения с другими студентами, и думаю, вам пора задуматься, почему. Университет живёт на принципах сотрудничества, братства и уважения. Если все начали избегать вас, вам следует задуматься и что-то изменить в своей жизни.

«Иначе на следующий учебный год вас здесь не будет», читалось в его взгляде.

– Я понял вас, мсье ректор, – вежливо отозвался я.

Он кивнул, взгляд его выражал трудно скрываемое презрение. Я никогда не видел мсье Лагранжа таким. Интересно, не побывала ли и здесь Ники, не оставила ли какую-нибудь жалобу или сплетню? Я ведь знаю, чувствую, что это её рук дело – что все начинают сторониться меня.

– И ещё один момент, – ректор снял очки. – Ваша анкета. Да, она придумана очень давно, в ней есть пункты сомнительной ценности, но вы не указали, что вашего отца была судимость.

Он что-то говорил ещё, я молча или почти молча соглашался, мне хотелось одного – уйти оттуда и никогда не возвращаться.

Уйти.

Да, именно так я и поступлю. Решение пришло неожиданно. Доучусь, чего бы то ни стоило, а затем перейду в другой ВУЗ, их много.

– Брюс, кто тебе мог такое сказать? – по голосу я понимал, что матушка чуть не потеряла дар речи. Я решил звонить из кафе, не с вахты общежития – в моей новой каморке телефона не было.

– Полиция подтвердила, ректор уже устроил мне сцену, – я не сдержался, говорил злым голосом. – Что с ним случилось? Почему он попал в тюрьму? Мама, ты что, думала, что я не смог бы понять? За кого ты меня принимаешь?

– Брюс, мы поговорим дома! Кто мог сказать такое, какой мерзавец?!

– Что было? За что его посадили?

– Брюс, – голос её неожиданно стал тихим. Самый неприятный. Лучше уж, чтобы она кричала или выговаривала, когда она говорит спокойно – значит очередная великая идея пришла ей в голову. – Я приеду, сама поговорю с ректором.

– Меня здесь и так называют маменькиным сынком, – я едва не стукнул трубкой о стену. – Нет. Если ты приедешь, я уеду отсюда.

– Не смей говорить со мной таким тоном, Брюс!

– Мама, я хочу только услышать ответ на вопрос. Я имею право услышать!