Они выскользнули на лестницу, тихонько стали спускаться.

– Поджилки дрожат? – спросил Петр.

– Не-а…

– Врешь, – сказал он, – дрожат. Это нормально. В первый раз всегда дрожат… Главное, не суетись. Если начнется что-то непредвиденное, не суетись, не мечись, не путайся под ногами. Забейся в уголок и не мешай работать…

– Слушай, ты что, какой-то спецназ?

– Да нет, с чего ты взяла? – удивился он искренне. – В нашем мире и без спецназа хватает придурков, которым никак не удается жить нормально. Я просто-напросто такой придурок, вот и все…

… Он на миг провалился в другое измерение – где пьяная чухонская сволочь прорывалась к телестудии, грудью напирая на дула автоматов, где посреди клубов жаркой пыли над толпой взлетали отрезанные головы, где чадно, страшно пылали грузовики, и врассыпную драпали царандоевцы, и взвод десантуры приготовился подыхать, хотя никому, понятное дело, не хотелось… И что же, все было напрасно? Через все это пройти, чтобы погибнуть от блудливой рученьки родного брата, клопа жирного? Нет, шалишь…

– Ну, давай, – сказал Петр, легонько подтолкнув ее к выходу. – Все помнишь?

Девчонка кивнула, отчаянно храбрясь. Вышла из подъезда. Петр, встав на цыпочки, осторожно распахнул окно на улицу, подпрыгнул, перевалился на подоконник, спрыгнул наружу. Вокруг – никого. Небо синее-синее, улица пуста, мир как-то особенно чист ранним утром…

Нормальной энергичной походкой он направился во двор собственного дома, свернул под арку и, пригибаясь, на корточках побежал вдоль стены, под высоко расположенными окнами первого этажа. Где-то над его головой как раз и были окна елагинской квартиры. Не стоит питать иллюзий, будто удастся застать Митеньку врасплох, вытащить в трусах из постели сонного – не та школа, наверняка бывший старлей тоже уже проснулся ранешенько по внутреннему будильнику, умылся белешенько, проверил все, прикинул все еще раз…

Вполне возможно, сидит теперь у окна, покуривает, поглядывает время от времени. А может, они оба сидят у окна. Возможно, Пашка там и заночевал перед делом. Это усложняет задачу, но не особенно…

Увидев его, Надя двинулась наискосок через двор, они встретились у подъезда, поднялись на третий этаж. Метнувшись так, чтобы не оказаться в поле обозрения дверного глазка, Петр прижался спиной к стене у самой двери. Надя, судорожно сглотнув воздух, позвонила – длинно, требовательно.

Петр зачем-то считал про себя – размеренно, чтобы каждая произнесенная в уме цифра соответствовала секунде.

На двенадцатой секунде замок щелкнул. Совсем рядом раздался недоуменный, но абсолютно спокойный голос Елагина:

– О! Вот так явление! Какими судьбами, лапка?

– А кто-то ведь приглашал…

– Конкретно мыслишь, лапка. Слушай, что так спозаранку…

Крутнувшись, Петр рассчитанным прыжком ворвался в прихожую, ударил рукоятью зажатого в кулаке кортика прямехонько по мужской гордости, врезал согнувшемуся в три погибели Елагину кулаком по шее, вбил в комнату, как гвоздь в доску, ударом ноги. За руку втащил Надю, захлопнул дверь. Не теряя времени, кинулся проверять все двери, какие только оказались в пределах видимости. Вторая комната, ванная, кухня, сортир – везде пусто…

За шиворот поднял скорчившегося, сквозь зубы стонущего Елагина, толчком отправил к дальней стене, подальше от стола и лежавшего там пистолета с глушителем, каковым немедленно и завладел. Импортный «вальтерок», должно быть, неплохая штука… Проверив наличие патрона в стволе, огляделся.

К его превеликому сожалению, в комнате не оказалось ничего, чем можно было бы связать клиента. И дома у Петра не нашлось веревки – в чем-в чем, а в этом новорусские хоромы помочь не могли, не водилось там столь бесполезных предметов…

Так что следует держать ушки на макушке – не с дворовой шпаной связался… Взглянув в сторону окна, он уважительно присвистнул. Митенька подготовился неплохо. Снайперский винторез с глушителем установлен на черном штативе с двумя степенями свободы – так, что в расчетное время осталось лишь крутнуть винт, поднять вертикальную штангу, секунд пятнадцать потратить на доводку. И пали по идущему клиенту, сколько душеньке угодно. Рядом, стволом вверх, к стене прислонен «коньяк в ботинках» – автомат с подствольником. Ну, диспозиция ясна – снайперка для Петра с семейством, трещотка – для охраны. Грамотно. Все шансы на успех – отстреляться и уйти…

Торопясь, пока верзила не очухался, Петр подхватил снайперку со штативом вместе, автомат, бросил все это в ванную и захлопнул дверь. Повернулся к лежащему, держа пистолет дулом вверх, закурил, присмотрелся:

– Как самочувствие, старлей?

Похоже, с первыми приступами боли Елагин уже справился и его старательное закатывание глаз больше походило на притворство.

– Эй, не изображай умирающего лебедя, – сказал Петр. – Оклемался, я ж вижу… Я, кстати, Женевскими конвенциями не стеснен, так что не старайся меня разжалобить.

Елагин чуть распрямился, убрав колени от подбородка, лежа в неудобной позе, приподнял голову:

– Ты что, охренел, вице-полковник? Нажрался с утра? Прямо по яйцам…

– Язычок попридержи, здесь несовершеннолетние, – сказал Петр без всяких эмоций. – Ну, крести-козыри? Проиграл?

– Ты это насчет чего? Слушай, можно, я сяду?

– Сядь, хрен с тобой, – сказал Петр. – Колени ближе к подбородку, руки на колени… Как выражались в старых фильмах, ваша карта бита, полковник Швепс…

– Ты о чем? – изумился Елагин так натурально, что можно бы и поверить, не знай Петр всего.

– О вон тех дурах. Что сейчас в ванной.

– Ты что, мент? Какое тебе дело, что я держу дома? Что ты мне вообще шьешь? Давай поговорим…

– Давай, – сказал Петр, не ослабляя внимания, – времени у нас много, господин Василидис, который Костас, что-то запаздывает, проведем время для скоротания скуки за приятной беседой… Я тебе шью попыточку изничтожить меня со всем семейством, только-то и делов. Не так уж мало, а?

– Совсем охренел? Мозги поплыли? Скажи прямо, что психанул из-за Катьки…

Петр поморщился:

– Митя, хочешь пошлую фразу? Умный человек должен точно улавливать момент, когда он проиграл. Пошлая фраза, сотней шпионских романов затрепанная, но истине полностью соответствует. Все я знаю.

– Все? – покривил губы Елагин. – Ну, тогда скажи, сколько спутников у Юпитера или какой атомный вес у стронция?

– Митя… – поморщился Петр, – не придуривайся. Я не о том, что ты к словам цепляешься…

Откуда-то сзади подала голос Наденька:

– Пристрели ты его! – голосок у нее был звенящий от напряжения, отчаянный. – Шлепни к чертовой матери!

– Какая добрая девочка… – усмехнулся Елагин, смирнехонько сидя на полу в предписанной позе. – Надюша, и ты можешь такое говорить о своем сексуальном инструкторе? Помнится, в этой самой комнатке кто-то брал в ротик и сосал со всем усердием так, что…

Услышав за спиной шевеление, Петр отпрянул – как раз вовремя, чтобы ухватить кинувшуюся мимо него Надю за локоть и весьма невежливо оттащить в сторону. Она вырывалась, но Петр, не тратя времени, так цыкнул, что девчонка мгновенно притихла. Пояснил спокойно:

– Не дергайся. Он тебя умышленно хочет разозлить. Чтобы кинулась выцарапать ему глазыньки, по морде заехать… А когда окажешься рядом, он тебя живенько сцапает, прикроется от пули, и начнется бодяга с заложницей… видела в кино? Вот то-то. Ну, ты поняла? Пусть себе гавкает. Близко к нему не подходи. Я могу на тебя положиться?

Она кивнула, сердито сжав губы. Отпустив ее, Петр отступил еще на шаг ради вящей предосторожности.

– Зря ты эту тему не хочешь развивать, – как ни в чем не бывало продолжал Елагин. – Ты ее так и не трахнул, что ли? Зря, батенька, зря, мы ее с настоящим-то Павлом Иванычем всем премудростям обучили…

Петр коротко размахнулся. Елагин за-ткнулся, чуть отпрянув, покосился на кортик, глубоко ушедший в деревянную стенную панель – буквально в парочке миллиметров от его правого уха.

– Я, конечно, не супермен, – сказал Петр, – но вот однажды от нечего делать навострился неплохо метать ножики. И, кстати, без всяких предрассудков или интеллигентских колебаний смогу этим самым ножичком барабанные перепонки проткнуть для начала… Нет у меня предрассудков, старлей, я с ними да-авно расстался… и зря ты меня, дерьмо, за штабную крысу держал, это я тебе по большому секрету говорю…