– Павел Иванович, честное слово…

– Митя!

Звук удара. Оханье. Пашка невозмутимо продолжал:

– Не произноси при мне, козел, «честное слово». Договорились? И вообще хватит толочь воду в ступе. Либо ты честно выкладываешь, куда дел деньги и кто с тобой был в игре, либо сейчас начнется такое, о чем ты и в документальных книжках про гестапо не прочтешь. Рот, конечно, заткнем, да и услышит кто-нибудь – не велика беда. В этих бараках по три белые горячки на день случается, не считая бытовых драк. Народ тут простой, бесхитростный, на вопли за стеной особого внимания не обращает, в чужие дела не лезет, а в милицию звонить не приучен сызмальства…

– Яйца ведь отрежу, сука, – грозно пообещал Елагин. – В несколько приемов.

– Ребята… господа… товарищи… – лепетал Фомич. – Чем угодно клянусь, это какой-то поклеп…

– И кто ж его на тебя возвел?

– Он…

– Манекен?

– Вот именно… Я раньше не рассказывал… Он шутил, говорил, что шарахнет по голове и угонит «уазик»…

– Вздор, – заключил Елагин, – если бы собирался, не стал бы с тобой на эту тему шутить, это азбука… Кто шутит – не собирается, а кто собирается – не шутит…

– Возможно, сначала он и не собирался, а потом-то решил всерьез…

– И подставил тебя, невинное наше дитятко?

– Конечно!

– И сам себя газом облил?

– Почему бы и нет?

– И раздвоился? Один он лежал и блевал, а второй он угнал машину?! Фомич, ты сам-то хоть чувствуешь, какую чушь несешь? Ну, поразмысли спокойненько над всем, что только что болтал…

– Почему бы и нет? – повторил Фомич.

– Почему? – спокойно сказал Пашка. – Я тебе сейчас объясню, почему то, что говорит манекен, представляется крайне убедительным, а вот то, что несешь ты – бредом собачьим. Наш манекен не мог все это провернуть даже не потому, что перед нами – туповатый отставной офицеришка, штабная крыса. Не мог он спереть деньги по другой, гораздо более весомой причине. Он здесь чужой. Я все тщательно перепроверил, прежде чем запускать операцию. Последний раз он был в Шантарске одиннадцать лет назад, и то – пару дней. Знакомых у него здесь нет и не было совершенно, если не считать меня. Он чужой, он не отсюда. Для него это – абсолютно чужой город. Это раз. Все наблюдения за ним, пока он исполнял роль меня, свидетельствуют, что он ни о чем не подозревает до сих пор. Не знает, какая ему роль отводится, чем все кончится. Это два. Он все это время был на глазах. Новых знакомств не заводил, ни с кем левым не встречался. Жил чужаком. Это три. Хорошо… Предположим, ему и в самом деле помутила разум с умма. И наш болван решил захапать денежки. Но объясни ты мне, каким чудом ему удалось все провернуть? Кто ему дал код замка в «спецотделе»? Как он ухитрился, будучи на глазах, найти себе помощника? Где с ним встречался? Когда договаривались? Где «уазик»? Он был под колпаком…

– Не всегда…

– Почти всегда. Достаточно плотно, чтобы знать о всех его встречах и передвижениях. Я лично не могу найти щелочки… А ты, Мить?

– Аналогично, Павел Иванович.

– Подождите! – взвыл Фомич. – Код замка он мог просто-напросто подсмотреть и запомнить…

– Возможно. Ну и что? Это-то как раз не самое важное… Где он отыскал сообщника, я тебя спрашиваю? Когда он успел все провернуть и как? Ну, дай мне хотя бы намек на версию… Что молчишь, тварь?

– Кстати, там, на углу Кутеванова-Западной, как раз живет Марушкин… Жил то есть…

– Фомич… – брезгливо протянул Пашка, – ты уже несешь откровенную шизу… По-твоему, покойный Марушкин ему помогал машину спрятать?

– Я не это имел в виду… Когда он от меня оторвался… Именно там, где жил Марушкин… Это зацепка…

– Это не зацепка, а неумелый звиздеж, проистекающий из твоей глупости, падло, – отрезал Пашка. – Никогда он от тебя не отрывался – с чего бы вдруг? Это ты, сукин кот, пытался какую-то легенду придумать, но не довел до ума, запутался…

«Отлично, – констатировал Петр. – Нужная степень обмана врага достигнута: истину они считают ложью, а ко лжи относятся, как к истине. Версия их ведет. Начав ее логически дополнять, влипли окончательно. Как и с шизофрениками: сумасшедший допускает одну-единственную неверную исходную посылку. Зато все, что вокруг нее в больном мозгу наворочено, как раз безукоризненно логично и где-то даже убедительно… Правда, эта логика и убедительность отнюдь не делают шиза здоровым, а его россказни – истиной».

– В общем, так, Фомич, – сказал Пашка. – Ты мужик взрослый, сам понимаешь, что говорить на эту увлекательную тему можно до бесконечности, вот только жаль времени. Получилась классическая ситуация, у вас с манекеном, я имею в виду, – его слово против твоего слова, и наоборот. Однако то, что я слышал от него, – очень логично и убедительно. А то, что ты нам тут проблеял… Ну совершенно не вызывает доверия, уж извини. Короче, так: или ты все расскажешь подробно и честно, или в самом деле придется малость погладить бритвой по яйцам. Ну?

– Понял! – торжествующе возгласил Фомич. – Наконец-то дошло! Хотели вывести меня из дела, а? Я вам теперь не нужен? Когда сделал свою часть работы? Теперь можно и не делиться? Вот и придумали насчет «уазика»?

Ровным, даже скучающим тоном Пашка произнес:

– Митрий, друг мой, клиент по-хорошему не понимает. Не бросить ли нам эти бесполезные дрязги и не приступить ли к активному следствию?

– С превеликой охотой, босс… с-сука…

В комнате определенно что-то произошло. Воцарилась полная тишина. Петр решил было, что с микрофоном что-то случилось, но тут же расслышал тяжелое, напряженное дыхание, скрип отодвинутого стула, шаги.

– Стойте на месте, – раздался звенящий от напряжения голос Фомича. – Я с вами не шучу, подонки…

– Фомич, – с наигранной бодростью произнес Елагин, – брось дуру, Фомич, ты же с ней обращаться не умеешь, она ж у тебя и вовсе незаряженная, на предохранителе стоит… Положи волыну, может, и обойдется…

– Заряжен, Митенька, заряжен, – саркастически отозвался Фомич, – и с предохранителя снят, тут ты ошибся. И патрончик в стволе. Не скажу, что стреляю, как ковбой, да в такой клетушке по вам промахнуться будет трудно… Стойте спокойно, вы меня сами загнали в ситуацию, когда терять нечего…

– С-сука… – это прозвучало тихо и глухо, так что Петр не понял, кто из двоих говорил.

– Ну что ты, Митенька? Просто предусмотрительный человек. Кто бы мог подумать на скромного бюрократа? Я, Митя, даже две недели в платный тир на Робеспьера ходил… Азы освоил… Стой, говорю!

– Фомич, а Фомич! У тебя ж глушителя нет, шуму будет, если нажмешь…

– Митенька, Павел Иванович объяснял про здешние вольные нравы… Стой, выстрелю! Оба – по два шага назад…

– Я ж из тебя котлет наверчу, тварь лысая…

– Авось обойдется… – новым, решительным голосом отозвался Фомич. – Нехорошо, Павел Иванович. Я вам верил, столько лет бок о бок… А вы и меня в издержки производства списать решили? Я ж сказал – на два шага назад, оба…

– Фомич, – заговорил вдруг Пашка, – ты постарайся понять меня правильно. Так уж сплелась вокруг тебя информация… да не дави ты на курок, и в самом деле выстрелит! Нет у меня оружия, ты видишь? А Митя стоит совершенно спокойно и у него тоже ничего нет… Подожди, поговорим ладком… видишь, все нормально, никто на тебя не бросается, давай перекурим, побеседуем спокойно…

Короткий непонятный шум, грохот стула. Сильный хлопок, резкий и гулкий, словно умело откупорили бутылку шампанского. Нечто вроде возни. И стук упавшего тела.

– Ну, босс… – после долгого молчания хмыкнул Елагин, – снимаю шляпу. Не кабинетный деятель вы у нас, чего там… Атаман впереди на лихом коне… А ведь сдох…

– Не было другого выхода, – зло бросил Пашка. – Он бы ушел.

– Это точно… Как два пальца – ушел бы… Надо же, какая прыть перед лицом смерти прорезалась…

«Что они с ним сделали? – ломал тем временем голову Петр. – Пристрелили, конечно, но как им удалось? Он бы ни за что не дал кому-то из них достать оружие… В чем тут фокус?»