– Что? – тут же отреагировала она.
– Объясни, наконец, что стряслось, – сказал Петр. – У тебя был такой голос…
Она молча курила, потом аккуратно погасила окурок в старой керамической пепельнице, не глядя Петру в глаза, сказала:
– Так удачно получилось… Я тебя не видела целые три недели.
– И что?
– Я от тебя освободилась, – старательно уводя взгляд, тихо произнесла Полина, – по-моему, освободилась наконец… По крайней мере, набралась смелости разорвать все к чертовой матери…
Петр помалкивал – как и надлежало в его положении. Не зная подробностей их отношений, лучше помалкивать с умным видом…
– Что ты молчишь?
– А что прикажешь говорить? – пожал плечами Петр. – Если уж ты «набралась смелости», вряд ли удастся остановить…
– А ты хочешь меня остановить? Вернуть? – прищурилась она с вызовом. – Что-то не похоже. Правда, у тебя на физиономии скорее облегчение читается…
«Угадала, – мысленно поаплодировал ей Петр. – О н, может, и пытался бы тебя остановить, но я-то не он. И решительно не представляю, каким чудесным макаром уговорить тебя вернуться к Пашке, потому что ничегошеньки о тебе не знаю. Кроме одного – какое-то время ты с «маэстро Пабло» активнейше сотрудничала…»
– В общем, я ухожу, – выпалила она, то ли ободренная его молчанием, то ли разозленная. – Совсем. Это уже окончательно.
«О женщины, вам имя – вероломство… – процитировал он мысленно классика. – О жены, порожденье крокодилов. Уходить-то ты уходишь, решиться-то ты решилась, но тебе чертовски хочется, чтобы разрыв произошел в полном соответствии с вековыми канонами – скандал, долгая перепалка, выяснение отношений».
– У тебя кто-то появился? – спросил он спокойно.
– Представь себе. Нет, ну почему ты сидишь с каменной рожей?
– Милая, мы же цивилизованные люди, – сказал Петр, ухмыляясь про себя, слава богу, выяснение отношений лично его ничуть не касается…
– Ты серьезно? Вот так, спокойно, благословишь?
– Полина, у меня дел невпроворот, – сказал Петр устало. – И хлопот, и неприятностей. Мне бы не хотелось тебя терять, но человек-то ты взрослый, если решилась и все взвесила – что тут скажешь?
Полина, прикурив новую сигарету, всматривалась в него с тягостным подозрением, словно ждала подвоха. Петр молчал, старательно изображая всем своим обликом доброжелательный нейтралитет, хотя, признаться, ему было чуточку смешно. Ситуация скорее водевильная – никаких особенных сложностей, никаких напрягов…
– Ты на себя не похож, вот что, – сказала Полина, – положительно не похож. Другой человек.
– Это плохо?
– Это удивительно.
– «Ведь это же просто другой человек… – тихо пропел он. – а я – тот же самый…» Я – тот самый, Полина. Это ты стала какая-то другая.
Полина сделала две последние затяжки, на сей раз примяла окурок в пепельнице уже не столь утонченно:
– Паша, если бы я верила в чудеса, сказала бы, что это не ты – двойник, копия, непонятно кто…
Петр чуть не оглянулся на охранников – нет, слава богу, не слышат, она говорит тихо. Да и услышали бы – что изменится? Мало ли что может наплести экзальтированная дамочка, взбрыкнувшая любовница, явившаяся объявить о разрыве на вечные времена? А вообще-то она молодец. Первая и единственная пока что подметила неладное…
– Полина, тебе не кажется, что это отдает каким-то детством? – пожал он плечами. – Двойники, копии…
– Ну… – сказала она почти жалобно, – может быть. В голову лезет жуткая ерунда… Я-то думала, ты начнешь бегать по потолку… Что, авария и легкая травма головы так меняют человека?
– Выходит, меняют.
– Может, ты и фотографии отдашь?
«А голосок-то дрогнул, – отметил Петр. – Точно, завела кого-то. И, как водится, хочет все забыть».
– Бога ради, – пожал он плечами, – и негативы тоже. Поиграли и хватит. Я запамятовал номер твоего кабинета, уж извини. Напомни мне, завтра приедет кто-то из них, – он мотнул головой в сторону бдительно замерших охранников, – отдаст все…
– Шестьсот пятнадцатый, – выпалила она не рассуждая.
– Вот и прекрасно. Завтра. – Это обещание он собирался выполнить честно – что поделать, Пашку придется попозже поставить перед фактом. Вряд ли что-то удастся склеить, это полный и окончательный разрыв, по ней видно.
– Как-то не по себе, – озадаченно призналась она, – так и тянет…
– Сцену устроить? – понятливо подхватил он. – Не стоит, Полина. Потому что это будет бездарная пародия на «Ивана Васильевича». Который меняет профессию. Помнишь, там в самом начале есть нечто подобное?
– Да, действительно… – бледно улыбнулась она. – Что ж, ты меня приятно порадовал, Паша. Тем, что вот так все воспринял. Я тебя очень прошу: давай и в дальнейшем придерживаться этого стиля. Все кончено. И не нужно возле меня… появляться. Вот, забери, – она похлопала ладонью по «дипломату». – Добросовестно хранила, как ты и просил, но теперь – возвращаю. Все, наверное?
– Наверное, – сказал он, вставая. – Полина, я тебе искренне желаю счастья. Прости, ежели что было не так… Завтра приедет парень с пакетом, можешь не беспокоиться. Всего наилучшего!
И первым вышел из тупичка-ниши. Полина провожала его удивленным, прямо-таки растерянным взглядом, но он побыстрее двинулся к лестнице, помахивая тяжелым «дипломатом». Не стоило уделять чужим сложностям много времени – со своими бы собственными разобраться…
Что в «дипломате», определить с ходу не удавалось. Явно что-то тяжелое. Не звякает, не перекатывается, портфель набит плотно…
Бомба? По размышлении он отбросил эту мысль, еще не подъехав к «Дюрандалю». Полина вела себя так, словно никуда не торопилась, охотно посидела бы с ним еще, по неисповедимой женской логике сопроводив разрыв долгими задушевными беседами. Разумеется, ее могли использовать втемную… Нет, и этот вариант не проходит. Испуганной она вовсе не выглядела. К тому же он мог и не приехать в пароходство. Следовательно, устанавливать бомбу на какое-то определенное время – чертовски рискованно.
Впрочем… Если предполагать вовсе уж изощренное коварство – точнее, твердый профессионализм, бомба там вполне может оказаться. Поставленная не на время, а, скажем, на открывание. Поднимешь крышку – и соскребай тебя с потолка…
Итак? Понемногу у него зародилось твердое решение. К обычному любопытству это имело мало отношения – ему просто казалось, что пришло время прикупить себе козырей. То ли инстинкт вел, то ли опыт, но сердце настойчиво вещует: нужно узнать о происходящем немножко побольше, чем соизволил рассказать Пашка…
Оказавшись в здании, он сразу же направился в кабинет Земцова. С порога спросил, демонстрируя «дипломат»:
– Узнаете?
– Первый раз вижу, – спокойно ответил тот.
– Учтем… – проворчал Петр. – Нужно открыть этот чемоданчик так, чтобы потом можно было без труда запереть снова. Предварительно нужно убедиться, что внутри нет ничего… способного бабахнуть. И, наконец, забыть обо всем этом. Я ставлю задачу для немедленного исполнения.
Он говорил сухо, деловито, напористо – так, как и следовало разговаривать с привыкшим к некоему подобию воинской дисциплины гэбэшником. Кроме того, не следовало предоставлять Земцову время на раздумье: где раздумье – там и удивление…
Именно этот тон подействовал. Земцов проворно встал:
– Пойдемте.
Петр немного удивился, но последовал за ним, не задавая вопросов. И правильно сделал: они спустились в подвал, где за металлической дверью с кодовым замком у Земцова размещалось что-то вроде научно-технического отдела, о котором Пашка просто обязан был знать. Вот и хорошо, что не стал расспрашивать с дурацким видом, куда они, собственно говоря, идут – пришлось бы лишний раз ссылаться на выпадение памяти, а этим не стоит злоупотреблять.
Субъект интеллигентного вида, в очках и белоснежном халате, выслушав Земцова, преспокойно кивнул и, подхватив «дипломат», скрылся за неприметной дверью в углу обширного помещения со стеллажами, где наличествовала масса интересной электроники. Минут через пять он вышел и скучным голосом объявил:
