Петру кровь бросилась в лицо, но он сдержался, пожал плечами:
– Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил…
– Была бы честь, была бы честь, была бы честь… – на манер известных гардемаринов негромко пропел Черский, ухмыляясь, все так же глядя в сторону с холодным презрением аристократа, в упор не замечавшего выскочку-нувориша.
Чтобы не нарываться далее на совершенно непонятные сложности, Петр снова пожал плечами, повернулся спиной и отошел. О такой реакции Пашка его не предупреждал. Похоже, пробежал меж ними целый табунок черных кошек…
На веранде танцевали. Петр постоял, все с той же щемящей тоской глядя, как взлетают Катины распущенные волосы, как она, став совсем юной и невероятно красивой, раскованно и грациозно отплясывает в такт музыке, словно колышется на легком ветерке пламя костра. «Пропал ты, подполковник, – подумал он с волнующей обреченно-
стью, – совсем пропал».
– Павел Иванович?
Он нехотя обернулся. Точно, оба зверя выбежали на ловца…
– Ну пойдем, побеседуем, соколы мои… – сказал он, с сожалением отворачиваясь от веранды.
Огляделся в поисках подходящего местечка, направился к дальней беседке у забора из проволочной сетки, ажурному сооруженьицу из тонких досок, опять-таки в стиле древнерусских теремов. Оба покорно тащились за ним, однажды показалось даже, что Рыжов тяжко вздохнул.
Петр первым уселся прямо на краешек квадратного низкого стола, занимавшего всю середину беседки. Вытащил сигареты, с расстановкой выпустил дым, оглядел их, выжидательно взиравших. «Поциничнее, понапористее, – наставлял вчера Пашка. – Чтобы ни тени сомнения не зародилось у ореликов, чтобы чувствовали себя, как глупенькая семиклассница, когда ее физрук недвусмысленно притиснет к стеночке…»
– Ну что, друзья мои, – сказал Петр, – близится великий день?
Оба почти синхронно закивали в том смысле, что да, близится. Петру в их взорах почудилась прямо-таки собачья преданность. «А ведь Пашка, похоже, держит этих бобров в кулаке, – подумал он не без гордости. – Ишь, как уставились, а ведь не пацаны, не дешевые столоначальники».
– В общем, хочу верить, что могу полностью на вас полагаться, соколы мои, – произнес он не без металла в голосе. – Прав я, хочется думать?
Рыжов торопливо закивал. Вальяжный Карсавин пожал плечами:
– Какой может быть разговор, Павел Иванович? – и несколько вымученно усмехнулся: – Неужели вы сомневались?
– Ну, я не сомневался… – сказал Петр, – просто в последнее время по Шантарску бродят разные идиотские слухи – Савельев-де здорово треснулся башкой об асфальт, сдал и пришел в постыдную слабость… Могу вас заверить, соколы, что ничего подобного нет. И башкой об асфальт не трескался, и, что гораздо более важно, прежней хватки ни в коем случае не утратил…
– Это ж видно… – заискивающе поддакнул Рыжов. – И я не сомневаюсь, и Олег Викентьевич нисколечко не сомневается… Верно? Вот видите, Павел Иванович, если вам кто-то что-то нашептал – не верьте вы, бога ради, слухам… Мы все сделаем в точности, как было прежде оговорено. Можете на нас положиться.
– Ну смотрите, мужики… – Петр еще более подпустил металла в голос: – Давши слово – крепись, а не давши – держись…
– Павел Иванович, – вкрадчиво сказал Карсавин. – Но мы-то, со своей стороны, можем надеяться на скрупулезное выполнение… э-э, прежних договоренностей?
– Я вам, по-моему, твердо обещал? – поднял брови Петр.
– Да, разумеется…
– Тогда к чему экивоки? Как вы ко мне, так и я к вам. Как только – так сразу… – протянул он многозначительно. – Вы все выполняете в точности – и я делаю все, что обещал… Ну как, договорились?
Оба закивали.
– Рад, что не пришлось в вас сомневаться… – сказал Петр, кивнул им и вышел из беседки.
Он был доволен собой. Представления не имея, о чем вообще идет речь, блестяще провел партию так, что оба они ни в чем не засомневались, ничего не просекли, прямо-таки на задних лапках ходили. Смотри-ка, не столь уж это и трудное дело – закулисные переговоры бизнесменов, финансистов и чиновников… Интересно, что они должны сделать и что Пашка им в обмен обещал? Солидные люди, в годах – а оба разве что хвостиками не виляли, исключительно по причине отсутствия хвостиков…
Музыка на веранде уже не играла. Там в одиночестве стояла Лара, облокотившись на перила, прихлебывая из высокого бокала. Больше никого в пределах прямой видимости не наблюдалось.
– А где общество? – непринужденно спросил Петр, поднимаясь к ней. Вот именно, побольше непринужденности, они же с Пашкой наверняка знакомы…
– Как обычно, лицезреют ботанические ухищрения Нины Николаевны, – кивнула Лара в сторону высокой стеклянной теплицы, изнутри сплошь затянутой до потолка какими-то вьющимися растениями. – Охают и ахают над цветочками, чтобы сделать приятное хозяйке… – Она допила, поставила бокал на широкие перила и с дерзкой ухмылочкой балованного ребенка глянула Петру в глаза. – А вы отчего бродите в одиночестве, господин Савельев? Вид вроде бы не скучающий…
Он пожал плечами, придумывая подходящую фразу, непринужденную, светскую. Лара опередила:
– Что, снова?
– Простите?
– Дорогой Павел Иванович, – протянула она с усмешечкой. – Бога ради, не начинайте. Я согласна, что я – жемчужина, но никак не согласна быть жемчужиной коллекции…
Он так и не успел сообразить, о чем идет речь, не говоря уж о том, чтобы ответить. Сзади послышались шаги, на веранду вышел Черский, остановился в двух шагах от них и, глядя в сторону, безразличным тоном сказал:
– Ларка, погуляй…
– Извините, – улыбнулась она Петру не без ехидства, спустилась с веранды и направилась к теплице.
– Слушай, Павло, – нехорошо выпятив челюсть, негромко сказал Черский, – у тебя с памятью что, в самом деле провальчики?
– То есть? – спокойно спросил Петр.
– Я же тебе, по-моему, говорил – если снова начнешь пускать слюнки возле Ларки… Организм может пострадать.
Несмотря на его неприкрыто агрессивный тон, Петру стало вдруг смешно – до того происходящее перекликалось с бессмертной кинокомедией. «Я тебе говорил, доцент, чтобы больше не приходил?», «Я тебе говорил, что с лестницы спущу?» И в кино, и в жизни никто не подозревал, что имеет дело с двойником, подменышем…
– Что-то такое помню… – сказал Петр, гадая, во что конфликт может вылиться.
– А что я с твоей мордой обещал проделать, часом, не помнишь? – нехорошо прищурился Черский.
«О господи, – подумал Петр без всякого страха, – угораздило же…»
Он попросту представления не имел, как держался бы в такой ситуации Пашка. Но сам он никак не хотел позволять, чтобы этот супермен с красивой проседью держался с ним, словно король дворовой шпаны, решивший постращать очкарика-вундеркинда со скрипочкой.
– Когда я бегал в школу, была такая
поговорочка, – сказал он спокойно: – «у каждой морды хозяин есть». Не доводилось слышать? Мы с вами почти одних годочков, уверен, на одном дворовом фольклоре воспитаны…
Черский удивленно моргнул. Положительно, он ожидал другой реакции. Не теряя времени, Петр нанес следующий удар:
– Я охотно верю, что вы – супермен, господин Черский. Но не кажется ли вам, что на сей раз перегибаете? Или… – он дерзко ухмыльнулся: – Или настолько в себе не уверены? Испускать тарзаньи вопли из-за того только, что молодая жена перекинулась парой слов с посторонним мужчиной, – это, знаете ли, не о силе свидетельствует, а скорее уж о неуверенности в себе… Или я не прав?
И подумал про себя: «Если кинется, тут я ему и врежу. Вполне светски, без кровянки. Свидетелей нет, обойдется».
Черский, однако, не торопился лезть в драку. В глазах у него явственно читалось недоумение. Полное впечатление: он не знал, что сказать в ответ. Закрепляя несомненный успех, Петр взял на полтона ниже:
– Данила Петрович, я вам могу нравиться, могу не нравиться… Дело хозяйское, я как-никак не дорожный чек «Чейз Манхэттен Бэнк». Но мы же не пацаны на танцульках, в самом-то деле… Я думаю, исчерпан конфликт?
