Итогом охоты стали двадцать убитых коров, один раненый человек и один – невосполнимая потеря для племени – убитый. Галину транспортировали на плоту вместе с раненым, разделанными тушами и остальными, оставшимися целыми, людьми. В паре километров от поселка, с западного склона от первого холма закопали обнаженный труп. Женщину опустили в яму на подстилку из листьев рогоза, этими же листьями слегка прикрыли тело перед тем как засыпать. На место, где покоилась первая жертва племени, навалили камней. Рокотов отметил для себя, что зимой нужно бы сделать небольшую стелу из известняка с именем и годами жизни. Пока что на этой территории покоился только один человек, но все осознали, что выбрали место под кладбище. И пусть сейчас здесь только один человек, но будут и другие. Охота дала им шкуры и мясо двадцати коров, но какой ценой… И ведь шкур нужно во много раз больше.

Несмотря на то, что в сезон заготовок день, так сказать, год кормит, ещё несколько человек пришлось отвлечь в производство. Коноплю пришлось обрабатывать, не дожидаясь зимы, так как верёвки и ткань нужны были не меньше еды. Сначала пошла мужская конопля, которая хоть и была крепче женской, на тонкую мягкую нить не годилась. Валки, почти что шестерни, которыми мяли стволы растения, сделаны были из двух толстых кусков бревна, расположенных друг над другом. К верхнему с двух сторон приделаны ручки, так что в профиль вал походил на корабельный штурвал. Нижнее бревно вращалось от верхнего, а вот верхнее крутило четыре дамы разом. Между валками нужно было кому-то ещё подавать сырьё. Кто-то принимал жеваный продукт и отгребал отвалившуюся ость с прочим твёрдым мусором. И всё это на несколько раз повторить нужно было. Дальше – хуже. Почти такая же конструкция, но с шипами, теребила и чесала будущую пряжу. Здесь отходов было ещё больше. Потом была ещё одна чесалка с зубцами, расположенными чаще. Её очень хотелось сделать из закалённой проволоки, но пока приходилось обходиться деревом. На обслуживание всех эти агрегатов каждый день выходило шесть женщин. Ещё два десятка в день садилось прясть.

С охотой у поселенцев получалось как-то не очень хорошо, зато с коноплёй пока всё шло очень даже неплохо. Несмотря на то, что заготовки сырья велись далеко от дома, к зиме при самом плохом раскладе должны были надёргать не менее ста тонн зелёной массы. Ткать пока не пытались, сосредоточившись на верёвках, которые выходили пяти стандартизованных диаметров: собственно пряжа, шпагат, тетива для лука, линь и канат. Моторы от вентиляторов для прялок не подошли, так как мощность их оказалась совершенно недостаточной. Пришлось сосредоточиться на индивидуальных агрегатах с ножным приводом. С подачи Мирославы было решено таковой прялкой обеспечить каждого поселенца независимо от пола.

Пока что луки делали из сырого дерева, но уже отложили кучу дров на просушку под заготовки для более качественных изделий. Кишки и сухожилия крупных травоядных тоже не выбрасывали, но запас такого сырья был сильно ограничен. Мочевые пузыри натягивали на рамы для окон. Такие окна предполагалось использовать в мастерских вроде планируемой к постройке кузницы.

У коров уже появился небольшой подшерсток, да и волки с лисами стали выглядеть гораздо симпатичнее, чем месяц назад. По всему выходило, что холода не заставят себя ждать.

Почти всем поселенцам хотелось побывать на заимках, пожить вдали от суеты основного поселка, потому что за несколько десятков дней жизни бок о бок люди до чертиков надоели друг другу. Ну, были, конечно, и исключения, которым было все равно где находиться, лишь бы заниматься любимым делом.

Чтобы всем желающим дать более или менее равные шансы на уединенную жизнь, пришлось развивать бюрократические процедуры. Вся информация о перемещениях заносилась в специальный реестр, наравне с тем, кто какие виды работ выполняет. Поначалу этим занимался Рокотов, потом стало ясно, что ему требуется помощь, и одна из стюардесс, Маша, стала заниматься этой секретарской деятельностью.

Рокотов чуть ли не завывал, когда прикидывал, сколько человеко-часов, а точнее, его и Маши времени, отнимает у племени эта работа, но отказаться от этого занятия не мог, потому что разногласия в том, кто и чем предпочитает заниматься, не прекращались с первого дня. И если этот аспект взаимоотношений игнорировать, то возникнет такой беспорядок, который поставит вообще все выживание племени под угрозу. Конечно, если бы в ходу были деньги, которыми можно было бы более или менее справедливо вознаграждать людей за работу, то часть проблем снялась бы, но пока процветал коммунизм в самом первобытном виде. К несчастью, философов в самолёте не нашлось, а юристы ничего вменяемого по устройству общества для нынешней ситуации предложить не смогли.

Поездки на заимки рассматривались некоторыми членами племени как чуть ли не курорт, очередь стояла на четыре смены вперед. И на очереди на дальнюю заимку были Петр, Ицхак, Линг, Игорь Мальцев, Хён и Чен-Сук. Иностранцев, не владеющих русским языком, пытались рассовывать в группы таким образом, чтобы они оказывались единственными носителями своего языка в команде, но, все-таки не доводя это дело до фанатизма. Такая мера несколько ставила под сомнение удовольствие от пребывания на заимке. А тут к тому же совсем некстати начало холодать. Хотя, как некстати, – вообще-то зима приближалась. Однако иностранцы вполне чётко осознавали, что помимо тех сложностей, которые были у всех, у них была еще одна – необходимость изучать этот сложный непонятный русский язык, и они принимали эту сложность. Надеяться на радикальное изменение ситуации пока не приходилось. Мало кто рассчитывал на появление ещё одного самолёта с людьми, говорящими на каком-то другом языке. Скорее наоборот, часть попаданцев продолжала считать себя жертвами экспериментов российских физиков. А из этого вытекало, что следующий самолёт, если он появится, тоже будет с русскоговорящей публикой.

В связи с тем, что Петр Алтуфьев серьезно покалечился на охоте, планы пришлось изменить.

– Нет, ну, нормальные люди ломают себе какую-то одну конечность! – восклицал раненый. Он сидел на подстилке из сена, вытянув ноги вперед, облокотившись на стену барака и размахивая здоровой рукой перед лицами товарищей. – Но я же сломал ногу и руку на одной и той же стороне! Я даже на костылях нормально передвигаться не могу! – и потом добавил уже тише. – Да еще Галя из-за меня погибла. «Ты бы поменьше размышлял о четвертом измерении да побольше тренировался с копьем» – хотел ответить Путтер, но прикусил язык и вместо этого сказал:

– Ну, ничего. Выздоровеешь – будешь тренироваться лучше. А пока станешь так… Интеллектуально работать на племя.

Разумеется, Петр не поехал ни на какие заимки. Что касается Ицхака и Линг, то девушка вообще-то собиралась ехать исключительно из-за жениха. И сейчас, когда Петр покалечился, она пребывала в искренней уверенности, что Путтер должен остаться и заботиться о своем лучшем друге. Однако лучший друг был убежден, что в племени и без Ицхака найдется кому позаботиться о раненом в течении двух недель. И сам Ицхак абсолютно разделял эту точку зрения, потому что на южной заимке он еще не осмотрел окрестности на предмет чего-либо полезного. Переводчица разрывалась между необходимостью следовать за будущим мужем и желанием сохранить хоть сколько-нибудь комфортную жизнь в племени. Отапливаемый барак лучше этих заимочных шалашей по любым сколько-нибудь разумным меркам. Ей уже самой начало казаться, что преследование Путтера становится чем-то маниакальным, что жизнь с ним будет не так уж и проста, и что она устала от своих односторонних, так сказать, ухаживаний. Почему бы ему не поехать на несколько дней одному? К тому же, барак уже практически готов, и скоро все разрешится.

– В таком случае, я останусь здесь и сама буду заботиться о нем! – было ее решение. Проживет Ицхак две недели и без нее, ничего страшного не случится. В конце концов, не начнет же к нему приставать Чен-Сук на глазах у собственного мужа.