- Ага, — погрустнела Катя, — мне тоже… А еще плохо, что пришлось мою диагностическую клинику в Питере закрыть. Знаешь, сколько людей ко мне на прием приходило!
- Ну, теперь тут откроешь, — попытался утешить ее Боря.
- Открою, наверное… Только ведь здесь людей мало, а специально в такую глушь мало кто поедет…
- Почему, из Екатеринбурга могут приехать, из Тюмени, из Нижнего Тагила, — не согласился Борис, — да и Челябинск не так далеко.
- Что гадать-то, посмотрим, как получится, — кончила разговор Катя.
На следующий день в Кедринске появились еще одни знакомые Бори — семья Николаевых. Они сняли пару комнат на втором этаже частного дома на соседней улице. Об их приезде Боре сообщил Вадим. Мальчик, конечно, поспешил нанести визит вежливости. К его удивлению, Витя был какой-то не такой, на самого себя не похожий, подавленный, что ли. На все попытки Бори вовлечь его в веселую возню он отвечал отказом. Кое-как Борису удалось выяснить, что Николаевы прибыли в Кедринск не прямо из Москвы. По пути их на неделю занесло в какой-то Преображенск, и там с Витей и Леночкой сотворили что-то нехорошее. Витя никак не хотел признаваться, что именно, но, наконец, уступил настойчивым расспросам Бори и приспустил трусы: «На, смотри!»
Борис присвистнул: вся поверхность ягодиц Вити была покрыта густой сеткой тонких, уже заживших рубцов.
- Уже не болят, только зад жутко чешется, — пожаловался Витя. — Может, сойдут скоро…
- Кто это тебя так? — сжал кулаки Борис.
- А я даже не знаю, не видел. У меня голова на одном этаже торчала, а ноги где-то внизу болтались. И какой-то поп местный, отец Павел, кажется, все вещал о божьей каре, что нас с Ленкой постигает. Вот и покарали…
- Гады такие… Что у них там за порядки! За что хоть выдрали-то?
- Да за яблоко, что мы из церковного сада сперли.
- И всего-то?! Надо будет будет спросить у Алешки, неужели в храмах за такую мелочь так дерут!
- Да там не православный храм-то, у них какая-то своя собственная церковь, называется Церковь Преображения.
- Ладно, я спрошу у отца, пусть узнает, кто это такие…
Вадим рассказу Бори весьма удивился, о Церкви Преображения он услышал впервые. Вечером он отозвал в сторонку хозяина дома, чтобы выяснить, что тому известно о соседней общине.
- Да, есть тут поблизости такие, — подтвердил Василий Безлепкин, усевшись в кресло и покачивая ногой. — Они называют себя истинными православными, но никакие это, конечно, не православные, просто одна из новомодных сект, отпочковавшихся от Катакомбной церкви. Сейчас таких сект — что собак нерезаных, и все норовят застолбить за собой место на Урале или на юге Сибири… Ну что про них еще сказать? Ханжи, лицемеры, числят себя чуть ли не «серыми голубями», как ныне уже вымершие «хлысты»… Нас они почитают гнездом разврата, чуть ли не Содомом. В Кедринск они никогда не заезжают, да и нам у них делать абсолютно нечего. Заправляет там всем группа религиозных фанатиков во главе с неким епископом Марком.
- Это что, еще один новоявленный пророк, желающий обогатиться за счет паствы? — спросил Вадим.
- Да нет, это ж не «белое братство», этот Марк, похоже, искренне верит в свою миссию спасти мир от разврата, да и способы для этого избирает вполне библейские. Раз в Библии прямо-таки предписывается наказывать детей розгами, как же «истинным православным» не взять их на вооружение! Говорите, ваши знакомые случайно к ним туда попали и опомнились, только когда их детей жестоко высекли? Жалко, конечно, детишек, но все же их счастье, что они быстро сумели оттуда сбежать. Мальчик, говорите, до сих пор не может отойти от шока? Ничего, детская психика способна переварить и не такое. Через неделю ему идти в школу, а у нас здесь замечательные учителя, детей любят по-настоящему и понимают их лучше любых психологов, думаю, они ему помогут. Посоветуйте своим знакомым отдать сына в ту же школу, в которую ходит наш Григорий, она здесь совсем недалеко.
Закончились последние летние дни, и настало время приступать к учебе. Чтобы не разлучать кесаревскую компанию, всех восьмерых записали в один класс, тот же самый, кстати, в котором учился и Гриша. Перед первым сентября юный Безлепкин расписывал приятелям достоинства своей школы и особенно любимых учителей.
- Математик наш — классный мужик! — восторженно говорил он. — Объясняет понятно, ни к кому не придирается, помогает, если что не поймешь, и даже голоса не повысит! Вот увидите! У него ребята-старшеклассники областные олимпиады выигрывают, даже сами научные работы пишут, у него самого ученая степень есть, его, говорят, даже в какой-то университет звали преподавать, а он отказался и все здесь с нами возится!
- Он тоже, что ли, натурист? — поинтересовался Боря.
- Вообще-то не совсем, в классе он одетый ходит, — ответил Гриша. — Но на наших натуристских мероприятиях я его тоже встречал, и в городской бане он часто бывает. Он говорил, что он убежденный либертарианец, это вроде партия такая существует, но кто они такие, я не знаю… А, ладно, сами скоро его увидите!
Традиционная праздничная линейка перед началом нового учебного года в этой школе, на взгляд Бори, выглядела весьма комично. Дети пришли кто в чем: одни в парадных костюмчиках с галстучками, другие в трусиках с маечками, а добрая половина — вообще без единой тряпицы на теле. Как ни странно, никого это здесь не смущало, да и одежда здешних учителей по меркам известных Боре школ была весьма легкомысленной. А вот цветов было море: здесь юные кедринцы ни на йоту не отступали от привычных российских традиций. Когда по завершении линейки галдящая орава ребятни ввалилась в школу и стала разбредаться по классам (никакой тебе раздевалки и сменной обуви, у многих и менять-то было нечего!), Боре стоило немалых усилий не потерять из виду спину Гриши, который и привел их к нужному кабинету. Поскольку новичков в классе оказался добрый десяток, началась неразбериха при занятии мест, но, в конце концов, стульев хватило всем. Боря оказался за одним столом с Катей, прямо перед ними уселись Алеша с Василидисом. Гриша занял место за самой первой партой.
Первым в расписании стоял урок алгебры. Учитель математики, которого накануне так расхваливал Гриша, оказался человеком лет сорока с мягкими интеллигентными манерами. Звали его Альберт Валентинович Тонков. Борю удивило, какими влюбленными глазами смотрели на него ученики. Возможно, чтобы определить уровень подготовки новичков, он сразу задал классу проверочную работу, сказав, что оценок ставить не будет, но просит показать все свои способности и всячески станет приветствовать оригинальность решения.
Борис хоть и не считал себя великим математиком, но предложенные задачи трудности для него не составили. У него хватало даже времени следить за действиями учителя. Альберт Валентинович ходил по классу заглядывал в тетрадки учеников, кому-то что-то тихонько подсказывал и (вот это уже необычно!) не забывал напоследок подбодрить ни одного из своих собеседников: кого одобрительно по плечу похлопает, кого по головке погладит, кому нежно волосы взъерошит. Словно он не урок сюда пришел давать, а просто без ума ото всех этих огольцов и юных барышень.
За передним столом нервно ерзал Гриша — что-то явно не получалось. Сердобольный Алеша, который, конечно, уже давно все решил и готов был помочь товарищу, безуспешно пытался обратить на себя его внимание, что, впрочем, было затруднительно сделать из-за спины. Математик заметил шевеление в правом ряду, но выговаривать не стал. Он подошел к гришиному столу и стал разбираться с неполучающейся задачей. Гриша слушал его подсказки, пытался что-то перерешить, но, похоже, все равно не получалось. Мальчик даже чуть покраснел от стыда, что не может решить такую простую задачку, по щеке его потекла слезинка. Вот тут Альберт Валентинович сделал такое, чего на памяти Бори ни разу не делал ни один учитель: он просто наклонился к Грише, притянул к себе голову мальчика и поцеловал его в щеку, слизнув губами ту самую слезинку. Видели бы вы, как сразу расцвел Гриша! Василидис обернулся к Боре, тоже почему-то улыбаясь во весь рот, и показал оттопыренный вверх палец.
