Улыбка окончательно сбежала с лица. Может, зря память казалась мне таким уж благословением, которого я жестоко была лишена? Воспоминания и сами могут терзать.

Осторожно, не касаясь макияжа, освежив лицо влажной салфеткой, я решила вернуться в зал. Если уж сама я не умею хорошенько расслабиться — это совсем не повод портить хороший вечер другим.

Никто, кажется, не заметил, что я где-то задержалась — а может, и прошла-то всего лишняя секунда? Только взгляд Этьена был обеспокоенным, цепким. Я молча кивнула ему, дав понять, что все, в общем, в порядке, и постаралась влиться в оживленный разговор.

Была почти ночь, когда мы проводили друзей до такси и сами остались у входа в ресторан, овеваемые ночной прохладой. Мерцание звезд почти заглушалось светом уличных фонарей и фар снующих мимо автомобилей — город не спал, несмотря на поздний час.

Сегодня мы вернулись в квартиру Этьена, которая послезавтра должна была уже перейти к другому хозяину. Он запер дверь, молча прошел на кухню, зажег огонь под чайником и достал наши две чашки. Потом вернулся в спальню. Я сидела на кровати, склонив голову чуть не до самых колен.

— Ну? Что такое, Виви?

Я была благодарна ему, что он отложил все вопросы до этого момента, продлил вечер, проходивший где-то за гранью привычной реальности — спокойствие и счастье, на минутку заглянувшее в наш с ним суматошный, сумасшедший мир.

— Ничего, просто я… вспоминаю. Разные вещи. Иногда, оказывается, это бывает нелегко.

Какое-то время мы молчали. На кухне ворчал чайник, готовясь засвистеть в полную силу.

— Не жалеешь, что мы все это бросим? — вдруг сказала я.

— Квартиру? Найдем другую.

— Да нет, и вещи… мы же не повезем всё за собой, через полконтинента.

— Что ты имеешь в виду? Где ж мы возьмем денег на все новое? Переезд — и так штука недешевая.

О да. Я ведь совсем забыла про мой сюрприз. Вечно я своими руками все порчу.

— Ты забыл, что мы еще должны кругленькую сумму Леграну, — добавила я. И бросила взгляд на записку, лежавшую на бюро. Выписавшись на днях вместе с тетушкой из больницы, Легран уже вернулся домой, во Францию, а мне оставил адрес, куда можно было перевести причитающуюся ему сумму.

Этьен тяжело вздохнул.

— И что же мы будем делать?

— Где-то здесь по моему плану должна быть барабанная дробь и фанфары, но я, кажется, все испортила. В общем, если вкратце — то денег у нас на все хватит, не переживай.

— И что же ты имеешь в виду? Откуда они взялись? У меня таких сумм точно припрятано не было.

В голосе его слышно было напряжение, накопившееся за вечер — и тонкая, едва заметная нотка раздражения. Совсем не так я хотела преподнести ему эту новость.

— Видишь ли — я же говорю, я многое вспоминаю. В общем, среди прочего я вспомнила несколько цифр — это номер ячейки в банке. Три, семь, два, четыре. У нас есть деньги, только нужно до них добраться.

— И далеко они запрятаны? — борясь с шоком, Этьен улыбнулся.

— Не поверишь.

— В Зимбабве? На Аляске?

— В России, — подмигнула я.

Утро выдалось солнечным, и, как это часто бывает, вмиг разогнало все мои вчерашние печали и сомнения. В конце концов, старое мудрое изречение еще никто не отменял, и проблемы мы будем решать по мере их поступления, а не наперед.

С самого утра Этьен исчез на прогулку, и его не было вот уже два часа. Я ни о чем не спрашивала, видно было, что ему и так нелегко. Я привыкла к жизни в разъездах, но и мне тяжело было расставаться с друзьями, с этой страной и даже с ее прекрасными пейзажами. Ему же такие перемены были если не в тягость, то уж точно не в удовольствие. Это было понятно без слов — просто по тому, как иногда он замирал, глядя в пространство, или задумчиво почесывал бровь.

Но, вернувшись, он выглядел таким хмурым, что я с трудом поборола порыв кинуться к нему с расспросами. Лучше подождать, пока он сам сядет рядом. Побродив по комнате пару минут, он действительно примостился около меня. Я взглянула на него с немым вопросом.

— Ой, лучше не спрашивай, Виви. Может, само как-то…

— Рассказывай давай. Это из-за отъезда все?

— Я даже не знаю, как это выразить, — вздохнул он, — Понимаешь, я как бы… бесплатное приложение в этой поездке. Будто ты везешь меня в нагрузку.

Я сморщилась, как от удара — и в первый раз подумала, что, возможно, была уж слишком откровенна с ним, когда рассказывала, почему пропала моя память. Он все знал об Олеге — все, что знала я сама. Совсем немного, но, видимо, достаточно, чтобы Этьен начал сомневаться в том, кто где находится. Мой промах. Я кинулась залатывать брешь:

— Ну ты ведь знаешь, что это совсем не так! Просто… пойми, чтобы думать о настоящем — мне нужно разобраться в своем прошлом, и это касается не только… той истории.

Он все так же смотрел перед собой — я чувствовала, что не могу его убедить.

— Да, мы едем в Россию не потому, что зовет предчувствие беды — ну и что? Разве это значит, что там мы не можем быть одной командой?

Этьен неуверенно кивнул. Конечно, по моей милости его теперь долго будут мучить сомнения. Я покачала головой, злясь на саму себя. Несколько минут мы сидели в тишине, а потом он взглянул мне в глаза и спросил:

— Ты все еще любишь его?

Я едва не заплакала от чувства собственного бессилия. Как тут выбрать правильные слова?

— Милый, его давно нет в живых. Да я и вспомнила о нем лишь несколько дней назад. Я не могу испытывать к этому человеку никаких чувств, — помолчав, я добавила, — Но все это — часть моей жизни, которую нельзя отрицать. И я обещаю, что мы разберемся во всем этом вместе — если только ты того захочешь.

Я долго, долго не отводила взгляда от Этьена. Хоть между нами и не было сейчас той телепатической связи, я надеялась, что мой взгляд станет тем мостом, который восстановит его доверие. Прошлое есть у каждого, и нужно научиться принимать его с миром, но не равнодушно — иначе и будущего не построишь.

На его губах заиграла слабая улыбка, и у меня отлегло от сердца. Пусть, пусть все будет хорошо — так долго, как только возможно. Только сейчас я подумала, что это, наверное, будет сложно — строить отношения на срок куда длиннее обычной человеческой жизни. А впрочем — ни человек, ни Феникс не может знать, когда оборвется его существование, и здесь разница стирается.

Мне вдруг вспомнились строки из песни немецкой рок-группы Scorpions: «The best is yet to come, and the life has just begun», «Лучшее — впереди, и жизнь только начинается». И пусть заглавная строка принадлежит не только им, учитывая, что вся песня написана взрослыми мужчинами на седьмом десятке лет — звучит невероятно оптимистично. Последую их примеру и постараюсь жить сегодняшним днем. Нам, конечно, предстоит еще не одна битва, ведь враг не повержен, он только отступил — а временами мне казалось, что битвы эти не закончатся никогда, по какому-то странному закону мироздания. Может — так, а может, и нет. Этого мне изменить не дано. Но сегодня за окном светит яркое солнце, и со мной рядом мужчина, с которым я хочу прожить всю жизнь, сколь бы невероятно долгой или удивительно короткой она ни была. А ведь здесь и сейчас — это и есть жизнь.

Мягко, словно крадучись, наступал вечер. Я стояла посреди нашей спальни и размышляла о том, что мы все-таки можем взять с собой — и что просто нельзя оставить здесь. Мой анх и скарабей Этьена, конечно же, всегда будут с нами, но сейчас я думала о чем-то таком, что можно положить в сумку. Билеты на завтрашний самолет до Москвы лежали на комоде у кровати, на самом видном месте.

Раз за разом я мысленно пересматривала все — ящики комода один за одним, полочку у кровати, большой шкаф… Хоть я и сказала, что мы можем все оставить здесь, я знала — нам будет неуютно на новом месте без тех мелочей, которые становятся родными, прирастают. Снова и снова я окидывала взглядом комнаты, и было страшно забыть что-то из таких вещей. Наши кружки, пара небольших статуэток… вот, кажется и все. Почему меня при этом так трясло?