Шия-липнишкинец расплакался, как и во время первого навета. Гневливый раввин сразу же вышел из себя:

— Что вы за недотепа такой, что где только какая неприятность, то вы сразу же влипаете в нее!

А на библиотечную компанию раввин закричал:

— Вы сумасшедшие или слабоумные? Мало тех нападок, которые ему пришлось уже выдержать?

Реб Мордхе-Арон Шапиро протолкался на свое место у орн-койдеша. Больше он вмешиваться не будет! Слова раввина подхватили несколько обывателей и набросились на Меерку Подвала:

— Преступник из стана Израилева! Тебе мало декшнинского навета, ты еще и новый устраиваешь?

Мойше Окунь покивал головой в знак согласия с тем, что и к противнику надо быть справедливым.

— Он же богобоязненный, так пусть поклянется, что не трогал этих книг.

Окружавшим их евреям это предложение очень понравилось, и они принялись кричать:

— Правильно! Пусть он поклянется перед раскрытым орн-койдешем со свитками Торы, что не виновен. Во время декшнинской истории он хотел поклясться, но ему не дали; теперь ему дадут поклясться, и все ему поверят.

Шия обеими руками ухватился за спинку скамейки, чтобы его не могли подтащить к орн-койдешу. Он не будет клясться. Шия плакал и кричал. Во время декшнинской истории он хотел дать клятву, чтобы его не подозревали в прегрешении с мужней женой. Но Провидению было угодно уберечь его от клятвы, потому что нельзя клясться, даже говоря правду. Тогда его не допустили к свитку Торы, А теперь он будет клясться из-за каких-то нечистых книжек? Он не трогал этих еретических книг и романов, он даже не знает, где находится библиотека. Но давать клятву из-за дурацкой историйки с этими книжками он ни за что не будет.

Меерка Подвал, бывший ешиботник, понял смысл слов Шии и хитро улыбнулся. Но библиотечные ребята Торы не изучали и бушевали. Ага! Этот ешиботник не клянется, значит, он это и сделал! Часть обывателей тоже не поняли, почему посвятивший себя изучению Торы не хочет клясться. Полная людей синагога, как корабль, качающийся в объятиях бури, склонялась на сторону библиотеки. Молодые люди кричали:

— Конечно, он это сделал!

А старики вздыхали:

— Беда, беда, с тех пор как в местечко приехала ешива, нет ни дня покоя!

Будничная завеса на орн-койдеше, голые стендеры и евреи в одежде, в которой они крутились на рынке, — синагога выглядела как оживленная ярмарка. Валкеникские обитатели знали, что скандалы в синагоге случаются в субботу: есть время, евреи отдыхают и хотят хоть на один день забыть про заботы о заработке. Однако во вторник вечером, в месяце элул, когда пахнет осенними дождями, ветер подталкивает в затылок, а заботы выедают мозг, — скандал охватил всех. Молодой человек с сорванным голоском бил себя в грудь костлявым кулаком: это его деньги! Его кровные! Его книги! История с сумасшедшей из Декшни волновала его, как прошлогодний снег. Но в библиотеке он платит ежемесячный взнос, и самая большая в его жизни радость — почитать в субботу книгу. И это у него отняли? Пусть мир перевернется, но книги обязательно нужно вернуть!

— За такое дело надо из ешиботников вытягивать жилы по одной, метром мерить и собакам бросать, — приятным голосом откликнулся какой-то пожилой еврей с добрыми глазами и подстриженными усами.

— Полиция! Полиция! — орал другой: если этим ворам позволено воровать книги, то позволительно и доносить на них, чтобы они сели в тюрьму.

— Нам не нужна полиция, мы сами их отлупим, намнем им бока, легкие им отобьем! — ответили библиотечные и набросились на ешиботников.

Цемах видел, как парни вырывают у ешиботников тома Геморы и кричат:

— Вы у нас отобрали светские книги, а мы у вас отберем религиозные!

Высокий парень держал реб Менахем-Мендла за бородку и рычал:

— Козел морской, где книги? Я из вас сделаю калеку!

Реб Менахем-Мендл смотрел на парня, весь пожелтевший, и молчал. Меерка Подвал со своей командой осаждал липнишкинца, который загородился стендером и дрожал. Цемах вышел из угла. Протянув вперед обе руки, он оттолкнул в одну сторону Меерку Подвала, а в другую — драчуна, державшего реб Менахем-Мендла. Рост и стать директора ешивы на мгновение привели парней в замешательство, его лицо выглядело как обнаженный тесак.

— Даже не вздумайте поднять руку, — прорычал он и поднялся по ступенькам на биму. Шум в синагоге перешел в сдержанное перешептывание, а потом стало тихо. Тогда директор ешивы громко провозгласил:

— Я это сделал. Ни Шия-липнишкинец, ни глава ешивы реб Менахем-Мендл и никто из сынов Торы не имеют к этому отношения. Никто даже не знал, что я вытащил эти книги из библиотеки и сжег.

В синагоге повеяло холодом, как будто молчание превратилось в лед, покрывший стены и заморозивший светильники. Потрясенные лица вытянулись. Первым пришел в себя Меерка Подвал:

— А кто вам помогал? В одиночку вы не могли провернуть это дело. И где вы сожгли книги? Рассказывайте, где и как вы сожгли книги?

Директор ешивы молчал. Евреи почувствовали себя неуютно из-за его бледного лица и черных глаз, похожих на открытые темные колодцы. Все переглядывались, пытаясь понять, в уме ли он. Хозяин квартиры, где жил директор ешивы, занимавшийся делами ешивы портной реб Исроэл, приблизился к биме. Его голова с белой бородой подрагивала:

— Вы сами на себя наводите напраслину, реб Цемах, не вы это сделали.

Евреи поддержали портного:

— Он хочет спасти виновного, все берет на себя!

— Клянусь вам, что я это сделал, а я не буду давать ложной клятвы! Я это сделал, потому что библиотека стала источником зла, притоном распущенных молодых людей. — Директор ешивы протянул свои длинные руки и показал на Меерку Подвала: — Вот этот грешник, сбивающий с пути других, уговорил юных сынов Торы читать светские книжки, а на липнишкинца, прогнавшего его, возвел навет. Я сказал себе, что искореню это зло. Те, кто по-настоящему набожен и честен, будут этим довольны, а те, кто поддерживает этого испорченного парня из Паношишока, пусть поймут меня.

— Но кто ему помог, он не говорит, — рассмеялся, как вероотступник, сделавший все это назло евреям, Меерка. — Я скажу вам, кто ему помог: Гирша Гордон ему помог! Гирша Гордон всегда говорил, что надо сжечь библиотеку. Но и его единственный сын Бейнушл под большим секретом брал у меня книги, пока отец не узнал. А он точно узнал! Он вместе с руководителем ешивы выкрал и сжег книги.

Евреи крутили головами по сторонам: реб Гирша Гордон действительно не пришел на вечернюю молитву. Кошка знает, что она украла. На воре шапка горит. Цемах спустился по ступенькам с бимы, и евреи снова забушевали. Директор ешивы — чужак в Валкениках, а хозяйничает здесь, как в винограднике собственного отца! Меламед реб Шлойме-Мота повернулся к сыну:

— Ну? Что ты теперь скажешь своему Цемаху Атласу? Как только я вошел в синагогу и взглянул на него, мне сразу бросилось в глаза, что такое дело, как сожжение библиотеки, ему подходит. Здесь, в местечке, больше не будет ешивы.

Как сильно не был Хайкл возмущен словами отца о директоре ешивы, он сразу же понял, что отец предсказывает верно. Компания из библиотеки известила евреев, собравшихся в синагоге, что с завтрашнего утра у входа в синагогу будут сменяться караулы, которые не будут впускать ешиботников ни днем ни ночью. Гирша Гордон тоже не сможет войти в синагогу, чтобы помолиться, ни в будние дни, ни в субботу. Кроме того, пост будет стоять у его мануфактурного магазина, чтобы внутрь не зашел ни один покупатель.

Делегаты от местечка, раввин реб Мордхе-Арон Шапиро, глава ешивы реб Менахем-Мендл Сегал, портной реб Исроэл и Эльцик Блох, сидели вокруг стола посреди двора смолокурни. Хайкл посмотрел из окна дачи и понял, что ребе сильно взволнован, раз уж оставил гостей и прогуливается туда-сюда по двору.

Махазе-Авром прохаживался, сложив руки на груди и закинув голову назад, как будто хотел, чтобы с затянутого тучами неба упали холодные капли и охладили его раскаленные думы. Собственно, ему не о чем было особенно раздумывать. Гости рассказали, что почти все местечко поддерживает молодежь, которая не пускает ешиботников в синагогу. Выход может быть только один. И все же он хотел немного успокоиться и оттянуть на какое-то время ответ, чтобы евреи не думали, что он вынес свой приговор впопыхах, в минуту гнева. Кроме того, он хотел понять, как директор ешивы пришел к такой мысли, к такому поступку. Но он ни до чего не додумался и, вместо того чтобы успокоиться, разволновался еще больше. Он стремительными шагами подошел к столу, за которым сидели гости, и провозгласил: