И пусть каша выглядела невкусной и противной, но, отведав одну ложку, он зачерпнул вторую, затем третью – и вскоре каша была съедена. Иван даже удивился, что проскреб ложкой с тарелки остававшиеся там крохи.

Далее настал черед утолить жажду, но, приблизив к себе кружку, парень насторожился. Питье являло собой почти прозрачную жидкость со стойким лимонным запахом, но на самом дне покоились белые хлопья осадка. "Не пей – отравишься!" – сказала одна мысль, не очень убедительная. "Там растворено лекарство", – произнесла другая.

Иван попробовал напиток языком – на вкус он был, действительно, лимонный и вовсе не такой резкий и сочный, как его запах. Но пить хотелось, однако поглотил Иван лишь полкружки, не рискнув заглатывать хлопья подозрительного осадка.

Звон ключей известил о приходе Феликса.

– Хороший мальчик, – сказал санитар, бросив взгляд на пустую тарелку.

– Я уже давно не мальчик! – отозвался Иван.

– Хорошо. Не буду тебя раздражать, – сказал Феликс, поднимая с тумбочки поднос с посудой.

Иван решил, что санитар был в хорошем расположении духа, и потому спросил того:

– Так, значит, я в психушке?

Феликс кивнул.

– И меня положили сюда на обследование?

– Не совсем так, – ответил Феликс.

– А почему не совсем так?

– Потому что у тебя не обследование, а кое-что более длительное и серьезное.

– Длительное и серьезное?… – повторил Иван. – А что значит серьезное?

Феликс покачал головой.

– Значит, вы мне не скажете?

– Не положено, – сказал Феликс. – Об этом даже доктор Брюсер вряд ли расскажет. Ты же знаешь уже, кто такой доктор Брюсер?

– Знаю.

– А я – Феликс.

– Это я тоже уже знаю: вы мне говорили.

– Но повторить бывает не вредно. А то тут есть люди, которые и такой простой вещи запомнить не могут. Но ты к ним, похоже, не относишься.

Феликс уже повернулся и собрался уходить, когда Иван проговорил:

– Постойте!

– Ну что тебе еще? – развернулся Феликс.

– Сколько сейчас времени?

– Для пациентов, находящихся в карцере, ход времени не важен.

– Но доктор Брюсер обещал прийти вечером. А когда это будет?

– Вечером.

– Ну!… Доктор обещал меня перевести в общую палату. Что там будет?

– Боюсь, тебя там ничего хорошего не ждет, – сказал Феликс и вышел из помещения. Дверь закрылась, послышался лязг ключей – и все смолкло. И снова весь мир для Ивана ограничился тесным пространством в четырех стенах под потолком, на котором горела одинокая лампочка.

И вот настал тот миг, когда Ивана вывели из карцера. Правда, это случилось не вечером, как обещал доктор Брюсер, а на следующий день и уже после невкусного завтрака.

По ту сторону дерматиновой двери пролегал широкий коридор со все теми же белыми в щербинах и трещинах стенами. С потолка свисали круглые плафоны, какие уже давно нельзя было встретить в обычной поликлинике, – светили они так себе, но находиться в коридоре было во сто крат приятнее, чем в тесноте квадратного карцера.

– Итак, мой юный пациент, – сказал доктор Брюсер, который шел впереди, – я очень надеюсь, что вы будете вести себя спокойно, тихо; никому из других пациентов не мешать, не приставать и не задавать никаких вопросов.

– То есть, ни с кем разговаривать нельзя будет? – полюбопытствовал Иван.

– Разговаривать можно, но задавать вопросы нельзя.

– Как это: разговаривать и ничего не спрашивать?

– На месте все поймете, – проговорил доктор. – И запомните, что за вами будут пристально наблюдать санитары. И в случае чего, они прокорректируют ваше поведение. Но для вас будет лучшим вообще не доводить ситуацию до их вмешательства.

– Вот именно! – сказал Феликс, шедший сзади. – Слушайте доктора и слушайтесь меня!

– Кстати, это там сзади вас сопровождает Феликс, – проговорил доктор.

– Я знаю, – произнес Иван.

– Полагаю, что и мою фамилию вы тоже благополучно запомнили? – спросил доктор.

– Да, – ответил Иван. – Однако вашего имени и отчества я до сих пор не знаю.

– А вам и не положено знать.

– Почему? – спросил Иван и остановился. Все остальные тоже остановились.

– Потому что таков здешний порядок, – сказал доктор.

– Но ведь санитара Феликса называют по имени!…

– Да, – согласился доктор. – Санитаров у нас называют по именам, а докторов – по фамилиям. И сделано это не просто так, а для того, чтобы пациентам было удобнее. Ведь не все лечащиеся здесь люди такие смышленые, как вы, молодой человек. Некоторым трудно запомнить и понять, кто есть кто. Поэтому санитары у нас зовутся по именам, а доктора – по фамилиям. И по этой же причине вам не следует ни у кого из пациентов ничего спрашивать, потому что вас могут не понять.

– Ну, как-то сложно тут у вас все, – сказал Иван.

– Ничего, запомнишь! – громко проговорил Феликс. У Ивана даже мурашки по спине пробежали от зычного голоса санитара.

– Идем дальше! – скомандовал Феликс. И все двинулись.

Коридор, по которому вели Ивана, был очень сложной конфигурации: со множеством поворотов, ниш, дверей и непонятных выступов. Некоторые двери имели таблички с номерами, другие – с буквами. Но были здесь и маленькие, выкрашенные в цвет стен дверки, лишенные каких либо обозначений.

В самом конце коридора располагалась широкая, двустворчатая дверь со стеклянной верхней частью, через которую просматривалась большая комната. Там находились люди в синих пижамах. Точно такая же была надета и на Иване.

– Итак, – повторил свое напутствие доктор, – ни к кому не приставайте и никаких специфических вопросов не задавайте, как бы вам того ни хотелось.

– Понял? – рявкнул Феликс.

– Потише, потише, Феликс, – пробормотал доктор Брюсер.

Санитар, не теряя времени, открыл дверь и рукой поманил Ивана зайти. Тот безропотно подчинился. Доктор Брюсер остался стоять в коридоре и наблюдал за происходящем через стекло.

– И запомни, – проговорил Феликс, но уже вовсе не громко, а так, чтобы его услышал только Иван, – я за тобой сегодня буду наблюдать очень внимательно!

– Я понял, – произнес парень.

Помещение оказалось даже больше, чем виделось из-за полустеклянных дверей: это был просторный зал с белыми стенами, эпизодически украшенными картинами с натюрмортами и домашними животными, на обшарпанном паркете кое-где были нанесены желтые линии, делившие пол на сектора, на потолке горели современные плоские лампы наподобие тех, что светят днем в городе, – так что было здесь светло и чисто. Всюду располагались старомодные диваны, толстые кресла и стулья с мягкими спинками, на них вальяжно сидели пациенты: то были исключительно мужчины самых разных возрастов, но с явным преобладанием лиц старшего поколения. Все они носили синие пижамы, а между ними медленно расхаживали санитары, которых отличал не только белый халат, но и стройный вид, прямая спина, смелая походка и всепроникающий взгляд, которым они наблюдали за пациентами.

Иван повернулся к Феликсу и спросил:

– А что мне здесь делать?

– Что хочешь, – ответил Феликс. – Кто-то просто сидит в удобном кресле, кто-то смотрит телевизор – он, правда, сегодня без звука, потому что понедельник; кто-то решает головоломки или читает книги – их можно получить вот в том окошке; кто-то разговаривает внутри своей группы – но тебе этим заниматься еще рано. В общем, все при своих делах. И тебе ни к кому приставать не стоит. Выбери себе уютненькое место и просто посиди, понаблюдай. Скоро будет обед, поэтому можешь думать о нем.

– Кошмар, – отозвался Иван.

– А тебе тут никто красивой жизни не обещал, – ухмыльнулся Феликс.

Иван прошелся до ближайшего стула – их было много свободных, местная публика предпочитала мягкие кресла и диваны. Сев, парень стал разглядывать окружающих. Люди носили практически одинаковые синие пижамы: какие-то были уже сто раз перестиранные, другие казались новыми. Точно так же и лица: одни были помоложе и поярче, другие – с морщинами и бородавками; но все вместе выглядели угрюмой массой неудачников и занимались полнейшей ерундой, как казалось Ивану. "Они все ненормальные", – заключил парень. И даже немного приободрился от внезапно возникшей мысли, которая из глубины памяти извлекла образ игровой комнаты детского сада и раскрасила его сюрреалистическим цветом синих пижам.