Сквозь дождь и сумерки слышно, как на Оленьем острове заиграло радио, и песню ветер доносил порывами. Мужской сладковатый и немного приглушенный голос пел:
Я жду тебя,
но ты не так прекрасна…
Прошел вдали из города пароходик, посвечивая огоньками вдоль берега и рассыпая огоньки по воде. Позади за поселком обозначилось на облаках матовое зарево города. Из облаков густой холодной пылью сыплет порывистый дождь. Тогда зарево затягивает дождем.
Над островами с шелестом и свистом начинают пролетать стаи. Стаи огромны. Стаи вытянуты длинной цепью. Иногда цепь то здесь, то там рвется, тогда птицы сбиваются в кучу. Птицы небольшие, короткие и машут крыльями быстро, словно боятся упасть. На лету временами они окликают кого-то.
Мать решает не огибать мыс и не идти на больших волнах разливом к Оленьему острову, она уходит стороной, чтобы пройти тихими заливами в тиши островов. У этих островов среди местных какие-то лесные названия, но какие, трудно вспомнить. На одном — травы косят, на другом — рубят дрова, а возле третьего, рассказывают рыбаки, ходит щука величиной с лодку.
Вдали на разливе поднимается пальба. Бьют словно из каких-то автоматических ружей — по четыре, по шесть выстрелов кряду. Будто рыбаки перессорились и палят из-за бортов друг в друга и никак не могут остановиться.
И кажется, где-то поет девочка.
Порывистый ветер стихает, дождь слегка тяжелеет и еле слышным, ровным шелестом наслепо закрывает берега. Лодка идет из одного пролива в другой, и все они похожи друг на друга, и нет им конца. Справа, стороной, как щука, проходит лодка с подвесным мотором. Мать окликает рыбака, чтобы узнать, правильно ли гребет, но сквозь дождь и стрекот мотора тот не слышит. Немного погодя проходит вторая, но лодка слишком далека, чтобы окликнуть.
Дождь мелким посторонним шелестом глухо повисает над лодкой. Начинает казаться, что в мире ничего, кроме лодки, и нет. Матери даже как-то уютно здесь, в одиночестве, под дождем. Она забывает на некоторое время, что куда-то плывет, хотя и продолжает грести. Только устают ноги и плечи. Раньше она не уставала. Хотя бы в ту далекую солнечную пору, когда все лето на лодке каталась по Волге вдоль Саратова с молодым высокоголовым летчиком. Летчик весь был погружен в легкое золотое сияние медалей и погон.
Тогда же почти через день ходила она со студентом в парк на качели. Студент еще водил ее в музей. А летчик взял и увел в загс. Где он теперь и что он делает?
Ночь устанавливается, и дождь постепенно гаснет. С берегов пахнет буреломом и хвоей. Этот запах напоминает остывающую баню, в которой долго мылись и парились вениками. Лодка с шумом входит в камыши. Мать вынимает из кармана длинный китайский фонарик. Фонарик холодный, влажный, он поблескивает в руке, как маленький артиллерийский снаряд. При свете фонарика мать видит залив. Прохода нет. Редкие капли дождя моросят, пролетая сквозь узкий раструб света, похожие на изморозь.
Мать гребет в другую сторону. Плывет долго и опять упирается в залив, в берег. Залив глухой, глубокий. Из залива стелется влажный сладковатый дух, похожий на запах теплой лисьей шкуры. Мать гребет назад. Потом забирает влево. Потом в другую сторону и в конце концов уже не знает, куда плывет: к Оленьему или к поселку, домой…
Когда дождь окончательно стихает, она видит по носу лодки зарево поселка. Значит — назад, к дому. Так она и продолжает грести и возвращается в поселок.
По деревянной, винтом уходящей во второй этаж лестнице мать поднимается к двери верхней комнаты. Мать останавливается возле двери, на площадке у коридорного окна. Окно круглое, с двойной рамой. Слабый ветер шумит в соснах, словно быстро течет спокойная вода. Окно напоминает иллюминатор. Мать стоит перед окном, и ей кажется, что она плывет на пароходе.
Потом она проходит в комнату, снимает пальто, включает свет и садится за стол. На столе свежая центральная газета. Мать раскрывает газету и пусто проглядывает страницы. На последней странице большая фотография летчика. Летчик совершил какой-то сверхзвуковой полет и теперь улыбается из-за прозрачного забрала круглого шлема. Мать свертывает газету и кладет ее на край стола. Она замечает, что готова заплакать. Тогда она спускается вниз, на кухню, разводит в плите красный огонь и принимается готовить ужин.
Она еще собирается погладить Игорю новую школьную форму, но никак не может вспомнить, где утюг. Красный огонь в плите шумит, и сквозь этот шум все доносится, будто где-то поет девочка.
ОСТРОВ МАЛЕНЬКОЙ РЯБИНЫ
Над озером садится солнце, и вся вода между островами залита жидкой млеющей медью. Сами острова смотрятся как черные силуэты. Только ближний берег с малиновыми валунами и стволисто ввинченными в небо соснами сквозь голубоватую дымку заката проглядывается глубокой, хотя и мглистой, чащей. Наташа медленно гребет вдоль берега и поет осторожно, так, что даже дятел на сосне, занятый своей неторопливой работой, не поворачивает головы. Он бьет в сосну звучно, как в пустое ведро.
— Эй ты, дятел! — говорит Наташа.
Дятел не поворачивает головы.
— Ну и оставайся себе дятлом.
По ту сторону острова раздается вдруг многоголосый громкий крик. Он ширится, он клубится, он быстро заполняет небо. Из-за острова поперек всей синевы поднимается косая темная стая. Она идет углом. Она идет быстро. Она идет высоко. Гуси весело, разговорчиво поднимаются над озером, словно спешат на праздник. Шум их крыльев напоминает отдаленный шелест реактивного самолета. Трое идут впереди, и все стараются обогнать друг друга. Они, то один, то другой, становятся во главе всей стаи. А в стороне один — большой, спокойный. Он держится особняком. Чувствуется, что он знает, что он уверен в дороге и потому другим не мешает пошуметь.
От шума или от ветра с берез осыпаются тонкие листья. Ветер далеко разносит листву по заливам.
У Наташи начинает сладко ломить сердце. Она перестает петь, опускает весла, и закрывает лицо руками, и прижимает голову к коленям. И потом она поднимает лицо, и лицо счастливое и красное от волнения. Наташа смотрит на сосну, которая звенит от сильных быстрых ударов, и весело говорит:
— Вот ты и дятел.
Вскоре небо затягивает серыми низкими облаками. Облака идут быстро, из них тянет мелким дождем. И под облаками сквозь дождь появляются неисчислимые стаи уток. Впереди летят сильные, быстрые птицы. Отставая, спешат за стаями здесь и там не успевшие окрепнуть. Тогда стая кучится и криком подгоняет отстающего.
По всему озеру поднимается пальба. Бьют из двустволок, один за другим, и поэтому похоже, что стреляют очередями из какого-то автоматического ружья.
Когда собирается дождь и до дома далеко, на каком же острове спрятаться? Стоит недалеко в заливе огромная разваленная скала, она торчит из воды ржавым гранитным ребром. Это остров Страшного носа. На нем в трещине можно отсидеться. Но если дождь будет лить до утра, замерзнешь. Гораздо правее торчат из воды два круглых голых камня. На них вечно сидят чайки. Камни седоватые. Это остров Белых утюгов. На нем вообще негде спрятаться. А на широком разливе, где ходят катера, лежит длинный остров, поросший березами и соснами. И если на него смотреть издали навстречу низкому солнцу, то кажется он очень странным. Посреди острова сухая длинная сосна, из нее торчит коренастый сук, и хвоя растет на самой вершине. Оттого сосна похожа на длинного забавного человека в шляпе, упершегося локтем в бок и выставившего руку. Чудак чудаком. Это остров Чудака. Его еще можно бы назвать островом Пещеры. Там есть нора, по которой можно, наклонившись, пройти шагов десять. Чем эта нора не пещера. В пещере сухие ветки, туда почти не задувает ветер.
Наташа примотала лодку цепью к сосне и направилась в пещеру. В пещере сидел Игорь. Он грелся у маленького красного костра, низко наклонив от дыма голову.
