— А если я просто учусь?

— Неужели все еще учитесь? — удивился Игорь.

— Я учусь делать самолеты. В институте.

— Я тоже пойду учиться делать самолеты.

— Давай. Тогда уж, видно, мне придется учить тебя этому ремеслу.

— Меня отец научит. Он летчик, — сказал Игорь, правя рулем за мыс, откуда до Оленьего острова рукой подать. — А где такой институт есть?

— Такой институт есть в Москве.

— А в какой стороне Москва? Мы в школе определяли, да я забыл.

— Вон там, запомни. Если в полдень смотреть, то как раз в обратную сторону от тени.

— Теперь уж запомню. Прямо вот за Оленьим островом, — сказал Игорь, выводя лодку на средину разлива.

Лодка вышла на разлив и высоко заплясала на волнах, так что стало казаться, будто она раскачивается в небе.

Виктор греб молча и медленно рассматривал далекие острова. Он рассматривал острова и о чем-то думал. В небе высоко стояло солнце. Солнце было неяркое, осеннее, белое. И, чуть полузакрыв глаза, Игорь тоже начал медленно размышлять об островах.

Островов много. На широком разливе, где ходят катера, лежит остров, длинный, поросший березами и соснами. И если смотреть на него издали навстречу широкому солнцу, то похоже, что растут на острове пальмы. Это Гавайи. Немного в стороне торчат из воды голые крутые камни, на которых вечно сидят чайки. Само собой разумеется, что это — Белый остров птиц.

Много забавного можно придумать о каждом из островов, но чего это просит Виктор? Игорь приоткрывает глаза. Виктор просит его сесть на весла. Игорь садится.

Виктор начинает раздеваться. Он кладет на дно лодки свое коротенькое черное пальто, расшнуровывает ботинки, и все, что он с себя снимает, снимает с такой решительностью, будто хочет бросить в воду. Но в воду он ничего не бросает. Он присаживается на корточки в конце кормы и тихо, без толчка, головой вниз сам уходит в озеро.

Тело его мгновенно становится красным. Он выныривает, складывает руки на груди, упираясь пальцами под мышки, чуть подгибает ноги и медленно начинает поворачиваться, стоя в воде. Он крутится в воде с полузакрытыми глазами, как бы что-то припоминая. Потом он плывет к небольшому гранитному острову. Он плывет хлестко — чувствуется, что вода ледяная, — выбрасывая руки далеко вперед, словно хочет ухватиться за остров.

Игорь гребет следом. Перед самым островом Виктор ложится на спину, складывает руки на груди. Он плывет, быстро работая одними ногами. Так спиной он и въезжает на плоский пологий берег, тронутый мхом и лишайниками. Виктор вскакивает, прохаживается по берегу, сильно взмахивая руками. Потом он отдирает от камня небольшую полосу лишайника и держит ее на ладони, как краюшку. Краюшка плотная и матово-серебряная. Из нее торчат какие-то восковатые стебельки.

Игорь подгребает к берегу, а Виктор сажает с ладони краюшку на воду, и течение несет ее вдаль.

Игорь подает одежду, Виктор одевается и садится на весла. Он сильными широкими ударами быстро уводит лодку от берега. Потом останавливает весла так, что они повисают в воздухе, и говорит:

— Ты спрашивал, что я на свете делаю. Видишь? — Он показывает глазами на маленькую краюшку лишайника, издали уже похожую на островок. — Разве не остров?

— Остров, — соглашается Игорь, — как Гавайи.

— Гавайи не Гавайи… А вообще это — остров Счастливой улыбки.

— Надо поспешать, — говорит Игорь, — кажется, уже катер слышно.

Виктор принимается грести. Гребет долго, сильно. Потом говорит:

— Вот я уеду, а на вашем озере теперь одним островом больше будет.

Домой Игорь плывет, сложив на борта весла, откинувшись на корму спиной и правя только рулем, глядя в небо и чувствуя, что ветер гонит лодку хотя и потихоньку, но правильно. Солнце уже слегка склоняется. Оно незаметно краснеет и медленно наливается мглой. Игорь смотрит в небо и снова размышляет об островах.

Где-то позади остался Белый остров птиц. А в другую сторону от Гавайев стоит в заливе громадная разваленная скала. Она торчит в небо ржавым каменным носом, наполовину затонула. Ни дать ни взять — крейсер «Варяг». Много забавного можно придумать о каждом из островов, но уже близок поселок, и пора браться за весла, чтобы с главной озерной дороги свернуть на свой остров к дому.

Мать стоит на пригорке. Она в красном осеннем пальто, в желтой шерстяной косынке, в резиновых низких сапогах, в которых она ходит на работу в магазин. Она похожа на постаревшую Нину Павловну, только коса у нее уже не такая длинная и густая.

Мать разговаривает с каким-то голенастым рабочим в морском бушлате. Бушлат на рабочем сидит обвисло, как на человеке, давно ушедшем со службы. Черные широкие брюки заправлены в кирзовые сапоги. Мать улыбается рабочему, поглядывает искоса и все поправляет косынку. Рабочий что-то рассказывает ей, торопится и сам все хохочет. Лицо рабочего при низком свете солнца кажется огненно-красным.

Игорь складывает в лодку весла, берет ранец и по каменистой вытянутой плите поднимается пригорком к дому. Он проходит позади матери, вслушиваясь в разговор, и различает слова рабочего:

— Ну ладно, сегодня на Олений приезжайте. Там, говорят, какая-то интересная картина. «Черный дьявол» или «Черная чайка». А вообще-то все равно посмотреть надо. Чего все дома да дома сидеть?

Мать смеется и соглашается.

Мать входит на кухню, когда Игорь уже доедает щи. Игорь кладет ложку, поднимается со стула и направляется к двери.

— Ты куда, Игорек? — спрашивает мать.

— Не знаю, — отвечает Игорь, — так, прогуляться.

— Ты лодку мне сегодня на вечер оставь, — говорит мать, убирая со стола посуду, — в кино съезжу. Говорят, картина на Оленьем интересная. А то все дома да дома сижу. А ты завтра съездишь.

— Ладно, — говорит Игорь.

Он выходит из комнаты, спускается длинной витой деревянной лестницей, проходит каменистой вытянутой плитой к лодке. Он садится в лодку, отталкивается от берега, расправляет весла и плывет на Гавайи.

Над Гавайями садится солнце, и вся вода вокруг залита жидкой млеющей медью. Игорь втаскивает лодку на берег. Идет по тропе к небольшой норе, ведущей под валуны в пещеру. Потом он просто взбирается на камни. Он ложится спиной на зернистую мглелую ткань валуна и долго лежит. Ветер слабый, и оттого слышны в нем волны и деревья. Вот похоже, что кто-то прядет на легкой звучной прялке, и осторожно щупает нить, и поплевывает на пальцы. Вот по воде со звоном побежали какие-то птицы, и клюют волны, и шелестят крыльями, и хихикают. Вот дальний шум неисчислимых медных шагов, и грозный говор, и грохот приступа, и кто-то зычно командует на непонятном языке.

И кто-то вдалеке запел. Голос знакомый, и песня знакомая. Это поет Наташа. Она все еще бродит среди островов и заливов и завтра опять будет рассказывать что-нибудь забавное, чему трудно верить и не верить.

К вечеру небо низко затягивает быстрыми серыми облаками. Из облаков длинными порывами густо сыплет мельчайший дождь. Этот дождь похож на белый мчащийся туман. И над островом с шелестящим свистом начинают проноситься стаи уток. Стаи огромны. Стаи вытянуты длинной цепью. Они то здесь, то там рвутся и раздваиваются на стаи помельче. Временами стая начинает сбиваться в кучу. Тогда она окликает кого-то на лету. Порой, на разной высоте, одновременно проходят несколько стай.

На озере поднимается пальба. Это рыбаки из лодок влет бьют стаи. Рыбаки бьют словно из каких-то автоматических ружей — по четыре, по шесть выстрелов кряду. Рыбаки по двое, по трое сидят в лодках и бьют один за другим.

А Наташа все еще где-то поет, хотя голос ее то слышен, то исчезает.

На берегу плоскодонки нет, и мать берет у соседа большую, тяжко обсмоленную лодку. Мать отталкивается от берега и расправляет весла. Низкий ветер сильно гонит к берегу волны и хлещет в уступистые граниты, и чем дальше отплываешь, тем явственнее кажется, что там позади кто-то бьет о камни бутылки.