-- Сколько они тебе платят?

   -- Ингрид...

   -- Алан, -- поправила девушка.

   -- Крону в день, не считая постоя, но я тебе этого не говорил. Так что будешь пить?

   -- Молоко, -- усмехнулась Ингрид.

   Трактирщик внимательно на нее посмотрел, оценивая шутку.

   -- Да, -- наконец сказал он, -- хороший выбор. Кстати, они занимают комнату, как раз напротив вашей.

   -- Ты душка, Хью, -- шепнула она. Алану стало смешно от растерянного вида трактирщика. Тот удивленно хлопал глазами, не в силах вымолвить ни слова.

   В комнате Клод уже успел расстелить постель для Ингрид и сейчас колдовал над своим ночным ложем -- кучей одеял, отдаленно напоминающих воронье гнездо.

   -- Молодец, Ингрид! -- довольно сказал он.

   Ингрид уселась на кровать, тщетно пытаясь стащить одной ногой сапог с другой ноги.

   -- Чтоб их, -- проворчала она.

   -- Ингрид, я говорю, ты сегодня так отличилась!

   -- Слышала. Сегодня не я, а вы, два придурка, как следует отличились. Что, старый гуляка, давно без штанов по улицам не бегал?

   -- Да я же...

   -- Промотать пять крон, а главное с кем!

   -- Хорошие же ребята!

   -- Эти, твои ребята, хотя, сейчас не до них. Эй, отчаянный магистр, ты чего орать там удумал?

   -- Я уверен, что это был Олаф! -- заявил Алан.

   -- И кто это? Только не говори, что твой друг детства!

   -- Олаф сопровождал меня, -- пояснил Алан, -- сегодня же, он почему-то назвал себя Гильомом и был с незнакомым мне человеком.

   -- Ага! Так это один из тех жуликов? Неудивительно, что он тебя все время поучал. Как ты там говорил? Азартные игры -- плохое развлечение для хорошего человека, или как-то так? Этот старый пройдоха умудрялся проворачивать кубики даже в моей руке. Если вы там все такие, невинные и благородные, то ваш орден следует называть... Ладно, хватит об этом. Ты уверен, что это действительно был он?

   -- Да, -- неуверенно ответил Алан, -- он отрастил бороду и снял мантию, но это точно Олаф.

   -- Замечательно, -- Ингрид всплеснула руками, -- ты знаешь, кто был второй шулер, Клод?

   -- Нет, -- кротко ответил тот, -- выправка у него военная, может из солдат.

   -- Правильно, -- кивнула Ингрид, -- но он не простой солдат. Это сам капитан Гроган из Доргхейма!

   -- Не может быть! -- Клод почесал в затылке. Алан и раньше замечал за ним такую странность. Стоило ему чем-нибудь удивиться, так он сразу начинал ерошить волосы или же крутить усы.

   -- Только он был наряжен, как многоженец в бегах. Дай чего-нибудь, в горле пересохло.

   Клод подал ей глиняный кувшин с водой.

   -- Так-то лучше, -- выдохнула она, -- теперь, друзья-идиоты, давайте думать, что им понадобилось в этом трактире и почему они сидят здесь уже три дня, обчищая карманы местных горе-игроков?

   Алан уже привык не обращать внимания на непрерывный поток ругательств, льющийся из уст Ингрид. Раньше у него уши бы отсохли, услышь он такое, а если бы увидел, кто это говорит, то, наверное, навсегда разочаровался бы в людях. Но сейчас он привык к этой манере Ингрид и воспринимал любую грубость в ее речах, как некое стилистическое обрамление мысли.

   -- Возможно, -- предположил он, -- они ждут нас.

   -- Нас? -- удивился Клод.

   -- Да. Они могли осматривать ваших товарищей, если от них, конечно, что-то осталось, и могли разузнать, что кто-то из банды остался в живых.

   -- Но как? -- спросил Клод.

   -- В распоряжении братьев ордена есть очень много средств и методов ведения расследования, -- с гордостью сказал Алан.

   -- Парень, если у вас так много всего есть, то что тут делают эти двое?

   -- Олаф не мог оставить мое убийство безнаказанным.

   -- Все это здорово и твой Олаф отличный парень, но Гроган здесь причем?

   -- Он мог вызваться помочь ему.

   -- В каждом городе своя стража и она, как правило, сильно не любит, когда в ее дела суют нос посторонние. Гроган никогда бы не выбрался дальше окрестностей Доргхейма. Напрашиваются два варианта. Либо гибель такого великого магистра-недоучки оказалась для них серьезным потрясением, что они решили бросить все и умереть в какой-нибудь канаве, ведь рано или поздно все шулеры заканчивают там. Либо они пустились в бега.

   -- От кого им убегать? -- удивился Алан.

   -- Вот этого я тебе пока сказать не могу. Как бы там ни было, но нам стоит делать ноги.

   -- Ноги? -- не понял Алан.

   -- Не беспокойся, ты свои уже две недели как протянул, а нам с Клодом не мешало бы поскорее убираться отсюда.

   -- Сменим трактир?

   -- Бери больше, Клод. Мы сменим город. Утром, -- сказала она, потягиваясь, -- с первыми петухами будим Хью, набиваем запасами твой милый мешок, Клод, и быстрее ветра топаем отсюда. Теперь спать!

   Клод задул свечу. Алан слышал, как Ингрид скинула куртку и, поворочавшись, затихла.

   -- Ты уверена, что они тебя не узнали? - прошептал Алан. -- Может, было бы лучше уйти прямо сейчас?

   -- Какой же ты осторожный, юноша, -- усмехнулась Ингрид, -- всегда бы такой был. Нет, скорее всего, они еще сидят в зале, потягивая пойло Хью. Увидев нас, подумают еще чего, а ведь нам рисковать ни к чему?

   -- Все же, странно все это. Почему Олаф здесь и в таком виде. Он никогда не ходил небритым.

   -- Время, -- отозвался Клод, -- оно меняет людей до неузнаваемости. Коверкает жизни, создавая порой сущую нелепицу.

   -- Ты это про себя что ли, Клод? -- спросила Ингрид.

   Клод только печально вздохнул.

   Гулкие шаги эхом отражались от стен спящих домов. Сбивчивое дыхание говорило, что жертва уже почти на приделе. Стоит отдать ей должное -- для своих лет неплохо держится. Не каждый сможет пробежать столько с дырой в боку. Шаги затихли. Дурашка решил притаиться и переждать жнеца. Неужели он действительно думает, что способен спрятаться? Сама его плоть ждала освобождения и указывала путь. Багровые капельки вели в темный переулок.

   Жнец шел не спеша, он знал, что жертва никуда не денется. Он хотел дать ей почувствовать всю прелесть истинного страха. Когда кровь пульсирует в висках и сердце бьется все быстрее, готовое вырваться из груди. Мысли сбивчивым потоком проносятся в голове, не позволяя разглядеть себя, ведь над ними главенствует только одна -- "спастись". Жаль, что он сам не может испытывать подобных чувств. Работа жнеца накладывает определенные ограничения. Как же он завидует счастливцам, забившимся в самый укромный уголок и ждущих неминуемой смерти. Бедняжки, они до последнего цепляются за надежду спастись. Ничего, он спасет их. Он им поможет, ведь таков его долг.

   Глупые люди думают, что жнец -- простой охотник. Он убивает ради забавы. Но нет же! Он не убивает, а отпускает. Сколько их было? Десять? Пятьдесят? Сотня? Любой уже давно сбился бы со счета, но только не он. Сто шестьдесят четыре. Вместе с этим сто шестьдесят пять. Какое приятное число. Но он не должен торопиться. Наслаждение приходит с пониманием. Ведь своей стремительностью, он испортит все и уже не сможет называться жнецом.

   Он завернул в проулок. Жертва сидела неподалеку, вжавшись в стену. Жнец проверил, в сознании ли она? Мужчина тяжело дышал, прижимая руку к кровоточащей ране. Одна она уже смертельна, но так нельзя. Пускай жертва ощутит...

   Жнец не мог сдерживаться. Неведомая сила переполняла его. Он с завистью посмотрел на затравленную жертву. Должно быть, она сейчас на вершине блаженства. Медленно доставая нож, жнец смотрел, как вздрагивает его очередной трофей.

   -- За что? -- тихо спросил мужчина.

   -- Ты избран, счастливец. Прими же мой дар! -- слова давались ему с трудом. Предвкушение походило на нестерпимый зуд. Как же приятно слышать звук разрезаемой плоти. Это волшебная мелодия, это гимн!