-- Жаль беднягу, -- продолжал капитан, -- кем бы он ни был, все равно страшная смерть.

   -- Ты видел, как он умер? -- оторвался от своих мыслей Олаф, -- его разорвало на куски?

   Лучик надежды закрался в его душу.

   -- Скажете тоже, -- усмехнулся капитан, -- я человек невпечатлительный и много чего повидал, но все же. Я очень рад, что отвел глаза во время взрыва.

   -- Отвели глаза?

   -- Да, ваш ножик начал грозить моему горлу скорой расправой. Пришлось принимать меры. Смотрите, развилка! Уверен, что в одном из них ловушка.

   Перед ними туннель разделялся на два хода. Левый выглядел старым и пыльным, а правый же, наоборот. Будто в нем, всего час назад, кто-то основательно убрался.

   -- Левый, -- одновременно сказали Олаф и капитан.

   Они пошли по заросшему паутиной туннелю.

   -- Почему вы без кирасы? -- спросил Олаф.

   -- Помялась при полете, зато спасла от пары крепких камней. Кстати, потом еще из нее вышел замечательный совок. Я до сих пор бы откапывал вас, если бы не она. Надо же было додуматься, надеть парадные доспехи, -- вздохнул он, -- хотя, из плаща получился отличный факел.

   Они медленно брели по каменному туннелю. Несколько раз останавливались, чтобы передохнуть и сделать новый факел. Когда от красного плаща, окаймленного золотой нитью, остался жалкий лоскут, капитан спросил:

   -- Как думаете, может, нам нужно было выбрать правый ход?

   -- Что сделано, то сделано, -- сказал Олаф, переводя дух, -- возвращаться обратно нет смысла. Сейчас, наверное, уже ночь?

   -- Не думаю, -- усмехнулся капитан, -- там, где нет солнца, трудно судить о времени, но пока мы приходили в себя, прошло часов семь и уже идем часов пять или шесть. Скорее всего, сейчас раннее утро. Пить не хотите?

   -- Пить? -- удивился Олаф.

   -- Держите, -- Гроган протянул небольшую флягу, -- к сожалению, это всего лишь вода.

   -- Лучший из напитков, -- сказал Олаф, отрываясь от фляги, -- в пустыне многие отдали бы самое дорогое, ради одного маленького глотка.

   -- Я слышал от Уоррета, что вы много лет провели в песчаных землях. Меня всегда интересовало, правда ли там нет ничего, кроме песка и зноя?

   -- Неправда. Большая пустыня протянулась полосой, разграничивая наши владения. Большинство стычек происходило именно в песках, оттого и пошло название песчаники. Сами песчаники называют себя Моарин, что на их языке означает люди Древа. Возможно, мы для них такие же песчаники. Как-то раз моему отряду довелось пройти через пустыню и я увидел лес. Поистине, удивительное зрелище. Он рос ярусами. Сначала мы думали, что это гора и все деревья равны, но чем глубже мы заходили в лес, тем больше они становились. Пять, десять, двадцать обхватов -- такова была толщина стволов. Но долго мы там не пробыли. Нас обнаружили и пришлось отступить.

   Последние слова Олаф договорил с трудом.

   -- Может, устроим привал? -- спросил Гроган.

   -- Не возражаю, -- согласился Олаф, -- можешь потушить свой факел.

   Олаф щелкнул пальцами и возле них вырос бледно-алый шар. Туннель озарился призрачным светом.

   -- А как же кристаллы? -- спросил капитан.

   -- Уже бы сработали, окажись они где-нибудь рядом, -- пожал плечами Олаф.

   Отдыхали несколько часов. Потом шли, шли и шли, а впереди катился все тот же бледно-алый шар, освещая им путь. Никакого другого света не было. Олаф уже начал думать, что они попали в зачарованный лабиринт, из которого нет выхода. Чтобы отогнать мрачные мысли, они много разговаривали. Олаф рассказывал о походных буднях рыцарей, о сражениях и нравах песчаников, но постепенно все разговоры свелись к смешным историям. Гроган знал много азартных игр и секретов благополучного выигрыша, как он это называл. Вода во фляге подошла к концу. По самым скромным подсчетам, они шли уже несколько дней. Изголодавшие, они по очереди рассказывали о самых редких, дорогих и просто вкусных и любимых блюдах.

   -- Как-то раз, -- проговорил Олаф, -- поймали повара песчаников. Он все норовил откусить себе язык, чтобы не выдавать врагам секретов родной кухни. Но его допросили и, -- Олаф сглотнул подступившую слюну, -- все тщательно записали в журнал.

   Олаф замолчал.

   -- Что же они ели? -- спросил Гроган.

   -- Свет, -- только и вымолвил Олаф.

   -- Свет? -- удивился капитан, -- Олаф, я понимаю, что ты очень устал, -- к тому времени они уже перешли на ты, -- но как можно есть свет?

   -- Нет, -- выдохнул Олаф, -- впереди свет.

   -- Где? -- капитан прищурился, но ничего так и не увидел.

   -- Вот, -- Олаф указал на свой шар, -- он начал менять цвет. Смотри, уже почти совсем белый.

   -- Догорает что ли?

   -- Да нет же! -- махнул рукой Олаф, едва не потеряв равновесие, -- это значит, что впереди свет, впереди выход!

   Они побежали, если это можно назвать бегом. Впереди, всегда на одинаковом отдалении от них, катящийся белоснежный шар засветился еще ярче и исчез. Вдалеке белел другой, настоящий свет. Спотыкаясь, путники из последних сил добрались до него. Это оказалось маленькое окошко в большой железной двери. Они навалились на нее всем телом, желая скорее выбраться наружу. Медленно, с душераздирающим скрипом, дверь подалась. Они стояли на вершине горы, а прямо перед ними открывался живописный вид на город, окруженный вековыми соснами.

   -- Это же... -- тяжело дыша, проговорил Олаф.

   -- Грюндорф! -- удивленно воскликнул Гроган. В отличие от Олафа, в нем все еще остались силы для эмоций. -- Но как? До него же идти больше недели!

   В комнате Ингрид старый слуга зажег пару свечей. Клод бережно положил спящую девушку на кровать, непроизвольно поправляя складки ее платья. Сейчас она напоминала ему сказочную принцессу из заколдованной башни, такую беззащитную и такую несчастную. Ее губы внезапно искривились в усмешке.

   -- Ты спрашиваешь меня, что такое розги, щенок? -- сонно пробормотала она.

   Сказочный замок, вместе с образом плененной принцессы, тут же рассыпался в мелкую пыль, от которой у Клода вновь засвербело в носу.

   -- Том, -- устало позвал он, -- зачем ты все время ей подливал? Она же едва ли не полбочонка выпила!

   -- Ты и сам понимаешь, -- проскрипел где-то у самого уха голос старика, -- я простой слуга и моя задача следить, чтобы господский кубок не пустел.

   -- Так и следил бы за своим господином!

   -- Но таков этикет, -- прошептал старик.

   Клод нахмурился. Перед ужином он и сам говорил об этикете, наливая Ингрид крепкого вина.

   -- В прежние времена, -- задумчиво проговорил Том, -- молодые девушки любили хорошие вина, но теперь нравы совсем изменились и сейчас они не пьют ничего, кроме клюквенного сиропа, от которого сплошные колики в животе. Ты должен гордиться своей госпожой!

   "Чем тут гордиться!" -- раздраженно подумал Клод и бросил косой взгляд на слугу. В отблесках пламени свечей Том выглядел еще более сухим и сморщенным, нежели накануне, и лишь в черных глазах старика искрился огонь жизни.

   -- Сегодня выдался веселый денек, -- проговорил старик, направляясь к выходу.

   -- Да, -- поспешно согласился Клод, -- вряд ли я завтра проснусь с первыми петухами.

   -- У нас и нет петухов, -- пожал плечами слуга, -- они слишком шумные.

   За своей спиной Клод услышал шепот.

   -- Клод, подожди, -- тихо позвал Алан.

   -- Странно, -- задумчиво сказал старик, остановившись в дверях, -- ты сейчас не слышал никакого писка?

   -- Писка? -- притворно удивился Клод, -- вроде нет. Наверно, это какой-нибудь мышонок.

   -- Как неудобно! В Эверсфилде раньше никогда не водилось мышей. Нужно будет проверить оберег.

   Клод не стал уточнять, какой оберег решил проверить старик. Понимающе кивая, он закрыл дверь. Оказавшись у себя, Клод не торопился прощаться со старым слугой. Порывшись в сумке, он достал, казалось бы, бездонный бурдюк Джорджа. Старик поначалу отказывался, но потом откуда-то достал две пыльные кружки. Небрежено обтерев рукавом их глиняные бока, Том с улыбкой наблюдал, как льется темное благоухающее вино.