Матери неплохо удавалась ее задумка. Думаю, удавалась бы и дальше, если бы не смерть царева Пса. И царь пошел к жрице, дабы та указала на ребенка, отмеченного знаком, который станет новым Ночным Псом. И жрица указала на меня, а девочки никогда не становились Псами. Так моя тайна была раскрыта. Мне было девять.

Царь пришел в ярость, даже хуже. Жрица сказала свое слово, и уже нельзя было отметить знаком другого, а мое воспитание, по его меркам, оставляло желать… За это предательство царь убил мою мать на моих глазах. Это была не самая легкая смерть. Думаю, царь желал, чтобы это стало уроком всем и ожесточило меня.

Умирая, мать прокляла его, сказав, что у него не останется наследников, и своей жестокостью он выроет себе могилу.

Не знаю, в этом дело или в чем другом, но сыновья царя стали умирать один за другим, а новых не рождалось, хотя отныне он, поправ все обычаи, присутствовал при родах своих жен и наложниц, чтобы не повторился подобный обман.

Меня царь никогда не считал своим наследником, и все-таки сделал Псом, хотя нужные ему способности во мне так и не проснулись, хотя он очень старался «перевоспитать» меня. И методы использовал жестокие. Но не вышло. Я слишком хорошо помнил мать и то, чему она меня учила. Наконец царь не выдержал, сломал мой ошейник и стал искать другого отмеченного, чтобы создать нового Пса.

— А тебя он вынужден беречь, так как у него сыновей-то больше и не осталось? — понимающе усмехнулся Щен.

— Да.

— Не думал, что кто-то может заставить царя мириться с чем бы то ни было.

— У него нет выбора. Иначе его род вымрет. Таково предсказание. Да, царь больше не посмеет сделать с тобой ничего подобного. И сможешь приходить ко мне, когда захочешь.

— Спасибо. Ты так добр ко мне!

— Честно говоря, в этот раз ты действительно испугал меня. Ты был так близок к сумасшествию! Я боялся, что не смогу тебя удержать.

— То есть, ты не был уверен?

Эрн кашлянул, отвел взгляд, но все-таки ответил:

— Понимаешь, мне рассказывали, что подобное возможно лишь между близкими.

— Что ж, верно. Выходит, что ближе-то у меня никого и нет.

— Мне жаль.

— Уж ты-то тут не причем, — усмехнулся Щен. — Ты так заботишься обо мне!

На это Эрн лишь улыбнулся и ласково провел рукой по лбу Щена, убирая непослушную прядь. Тот вздрогнул было, но потом довольно прикрыл глаза. Целитель снова улыбнулся и сказал:

— Сейчас тебе лучше отдохнуть. Сон даже для нас — лучшее лекарство. Если хочешь, я буду рядом.

Щен никогда не думал, что чья-то близость будет внушать ему безопасность. Ему, прошедшему через столько опасностей, сражений, кровавых драк, но было именно так. Поэтому он смущенно сказал:

— Спасибо

Кажется, еще никогда Щену так не хотелось покидать покои целителя. То, что отныне он мог приходить к нему когда сочтет нужным, стало настоящим подарком. Неизвестно, о чем еще говорил Эрн с царем, но тот разрешил. Наверное, если бы задумался, Щен бы сказал, что очень близок к счастью, ведь довольно быстро он стал приходить к Эрну почти каждый день. И хоть служба царю по-прежнему была похожа на замешанный на крови ад, стимулирующий самые низменные чувства: жестокость, беспощадность, кровожадность, стало чуть легче.

Правда, со временем Щен стал чувствовать какую-то двойственность. Он был суровым воином, палачом, цепным псом царя, но стоило переступить порог покоев целителя, как он сразу же ощущал себя тем юным пареньком, каким был, впервые попав сюда. Забывались кровь и жестокость, творимые вокруг и преумножаемые им сами. Словно Эрн стал тем якорем, что удерживал в Щене светлые чувства. То, что еще уцелело.

Как-то Щен рассказал об этом Эрну, вернее попытался очень путано объяснить, так как не был приучен говорить речи, но целитель понял и так, а, поняв, рассмеялся:

— Все нормально. Так и должно быть, — и поцеловал Щена.

Тот замер в растерянности, прижав руку к месту поцелуя. Никто никогда не делал с ним такого. На миг вспомнилась ночь обряда, но только на миг. Похожего было мало. И очень хотелось повторенья.

— Что-то не так? — кажется, Эрн уже не в первый раз спрашивал.

— Нет, просто…

— Такое ощущение, что ты собираешься покраснеть, — врачеватель улыбнулся.

Щен фыркнул, а его щеки все-таки чуть порозовели. Эрн рассмеялся, но его смех звучал вовсе не обидно, а как-то… Нет, Щен предпочитал об этом не думать, иначе внизу живота что-то скручивалось, порождая совсем уж неположенные чувства.

— Ты никогда не думал, что кто-то может испытывать к тебе не столько страх, ненависть, жажду подчинить целиком и полностью, но и желание?

Вопрос застал Щена врасплох. Непонимающе уставившись на целителя, он спросил:

— Желание чего?

— Хм… — казалось, Эрна озадачил этот вопрос. — Ты давно уже взрослый мужчина, и женщины…

Щен скривился, поняв, куда клонит целитель, а, отвернувшись, ответил:

— Это противно. Словно кость услужливому псу, от которой нельзя отказаться и нельзя проявлять излишнего… рвения.

— Прости, — изящная рука легла на могучее плечо, которое чуть вздрогнуло от этого невесомого прикосновения. — Я не подумал.

— Ты же, наверное, этого и не видел. Благо, царь предпочитает делать такие «подарки» не при широкой публике.

— Все равно должен был догадаться.

— Остальных это не интересует. Все предпочитают видеть во мне ручного зверя царя, не более. Иногда мне кажется, что лучше бы так оно и было.

Предаваясь собственным горьким мыслям, Щен не сразу понял, что его обнимают и прижимают к изящному, но такому сильному телу. Это было так хорошо… Но Щен все-таки спросил:

— Почему ты так… тепло относишься ко мне?

— Ты уже спрашивал, — слова прозвучали горячим шепотом возле самого уха.

— И все-таки? — Щен не позволял себе поддаться такому приятному искушению.

— А что если ты мне нравишься?

— В каком смысле? — Щен ошеломленно застыл, даже дышать перестал.

— Во всех, — прикосновение ладоней, казалось, жгло кожу, но отстраняться не хотелось, скорее наоборот, но Щен давно привык сдерживать свои порывы.

— Нет. Я не могу… нравиться.

— Почему? — искренне удивился Эрн и попытался взглянуть в глаза мужчине.

— После всего того, что… со мной… — Щен сумел это выдавить, не отводя глаз, почти ровным голосом, хотя в душе бушевал целый водоворот чувств.

— Ш-ш, — чуткие пальцы накрыли губы Щена, не давая вырваться ненужным более словам, потом принялись мягко очерчивать их контур. Щену захотелось поймать их ртом, он даже попытался, на что Эрн тихо рассмеялся и поцеловал его. Не тем мимолетным поцелуем утешения, а долгим, жарким и весьма… проникновенным.

Щен плохо соображал, что с ним делается, запутался в чувствах и ощущениях, но ни за что на свете он бы не согласился остановиться. Руки Эрна, такие ласковые, казалось, были повсюду, и каждое прикосновение дарило наслаждение, о котором он раньше и не подозревал.

Он не помнил, как оказался на кровати, выгибаясь, подставляясь под ласки и умоляя о большем, хотя сам не понимал толком, о чем просит. А Эрн не давал ему опомниться, откровенно потворствуя его возбуждению.

То, что произошло дальше, казалось таким правильным и восхитительным! А ведь Щен думал, что после той злосчастной ночи, когда царь решил наказать его особым образом, одна мысль о чем-то подобном введет его в ступор, утопит в отвращении, но в таких чутких руках Эрна ничего подобного не чувствовалось. Лишь тепло, ласка, страсть. Кажется, он даже сам обхватил целителя руками и ногами, уговаривая на большее, и тот с радостью пошел навстречу.

И даже потом, когда Щен жадно ловил ртом воздух, пытаясь отдышаться, Эрн не отпускал его, словно объятья могли оградить от суровой реальности мира, и было так хорошо уткнуться в ямку между шеей и плечом, пусть даже в этом и было что-то животное.

Щен сосредоточился на приятных ощущениях от того, как ладонь Эрна гладила его по спине, и разве что не урчал, поэтому не сразу услышал вопрос целителя: