— Как это? Ты провел обряд?

— Можно и так сказать.

— Хм…

Щен задумчиво провел рукой по подбородку и только сейчас ощутил, что тот в чем-то вымазан. Рассмотрев бурые пятна на пальцах, он воскликнул:

— Кровь? Ты напоил меня кровью?

— Так было нужно.

— Но откуда она?

Вместо ответа Эрн протянул ему свое тонкое запястье. Его пересекал длинный розовый шрам.

— Я… пил твою кровь? Но зачем?

— Она изменила тебя. Без этого бы ничего не вышло. Теперь ты Ночной Пес. Твои сила, зрение, слух, обоняние многократно увеличились. Твоя плоть отныне почти неуязвима и не постареет ни на день.

— Но ведь это… это не просто так?

— Нет. Тебе следует опасаться солнечного света, не лезть в огонь. Отсечение головы все же может тебя убить.

— И это все сделала твоя кровь? — в неверии спросил Щен, разглядывая собственные руки.

— Да.

— Значит, ты…

— Я такой же, — кивок и взгляд, но за ними, безусловно, скрывается гораздо больше. Щен понял это, хотя раньше вряд ли бы уловил. Одновременно его пронзила догадка:

— Получается, что ты был…

— Да. Я прошел посвящение Ночного Пса, — кивнул Эрн, кажется, машинально проведя рукой по шее парня. Там, где все еще виднелись две аккуратные розовые точки на золотистой коже — следы от клыков.

— Но зачем тогда я? — голос Щена вновь упал до шепота. Почему-то захотелось теснее прижаться к Эрну, отгородиться от всех и вся.

— Царь так и не дождался пробуждения во мне того, чего хотел, поэтому решился нарушить обычаи и провести обряд еще раз, — голос целителя звучал глухо, видимо, ему не нравилась эта тема. — Выбор пал на тебя.

— Почему?

Рука Эрна скользнула дальше, под голову мужчины, легла на затылок, а врачеватель продолжил, чуть нажав на определенную область:

— Вот здесь жрица нашла знак, говорящий, что ты избран для этого, обладаешь нужными качествами, чтобы нести это бремя.

— И… что дальше?

— Ближайший месяц ты будешь жить здесь и покидать покои только вместе со мной. Я научу тебя жить с твоей новой сутью, питаться, соизмерять силы. Ты должен будешь все это уметь, прежде чем…

— Вернусь к царю?

— Да.

Щен кивнул. Месяц… Месяц с Эрном. Как ни странно, он был этому рад. Рад, несмотря на то, что произошло. Месяц…

Кажется, никогда еще время не неслось так быстро, как ни старался Щен его удержать, растянуть драгоценные мгновенья. Он изменился, кровь стала его единственной пищей и питьем, он больше не был человеком, но никогда еще не чувствовал себя настолько живым! Эрн… Щен никогда не думал, что кто-то может окружить его таким теплом, пробуждая ответное тепло. Порой испытываемые чувства ставили мужчину в тупик, но он предпочитал не задумываться об этом.

Целитель оказался очень терпеливым и внимательным и лишь ободряюще улыбался при ошибках Щена. А поначалу их было много. Да, он получил огромную силу, обострились все органы чувств, но управлялся Щен с этим с грацией новорожденного жеребенка. Потребовалось немало усилий, чтобы освоиться и научиться обращаться с окружающими предметами соразмерно, а не крошить все в капусту. А когда Щен не выдерживал и закипал от ярости, Эрну было достаточно лишь ласково похлопать его по плечу, обменяться взглядом. Ярость тотчас уходила, сменяясь чем-то совсем иным. Так Щен и учился.

А потом… Потом царь призвал своего Пса, вернул к прежнему образу жизни. Рядом с царем не было места никаким чувствам, лишь собачья преданность. Раб, телохранитель, палач… Все, что прикажут. А царь, кажется, жаждал испытать своего обновленного Пса во всем.

Щен старался угодить царю, не вызвать лишний раз его гнев, но… Казалось, тот все еще оставался недоволен. Однажды случайно Щен услышал их ссору с Эрном. Царь всегда предпочитал говорить с целителем без свидетелей, но в этот раз…

— И это Ночной Пес? — голос царя клокотал от ярости.

— А разве нет? Ты же сам воспитал его таким. Безжалостный, покорный тебе.

— Да, но где ярость? Неистовство? Проявление истинно новых сил? Когда целая армия его не остановит.

— Не знаю, — невозмутимо пожал плечами Эрн. — Это зависит не от меня.

— Но жрица говорила…

— Я сделал, что мог. Я пошел против себя, совершая обряд — и ты знаешь это! Я сотворил то, что ты хотел. Большего я сделать не могу!

Щен еще никогда не слышал злости в голосе Эрна, но сейчас… Именно злость и какая-то обреченность. Щен испугался, что это лишь сильнее разъярит царя, и тот сотворит с целителем что-то ужасное, но Каледон лишь хмыкнул, обронив:

— В таком случае, мне придется самому пробудить его возможности, — развернулся и ушел.

Эрн устало потер лицо, пробормотав что-то очень похожее на «бедный мальчик».

Щен не был дураком и прекрасно понял, что речь шла о нем, поэтому предпринял меры, затаился, стараясь быть еще более услужливым и покорным, чтобы ненароком не вызвать гнев царя. Но тому вовсе не нужен был повод.

В тот день царю вздумалось выставить его на арене против дюжины бойцов, захваченных в плен в последнем походе. Им пообещали свободу, если победят, а Щену велели показать все, на что он способен. Случился не бой, а скорее кровавая сеча. Щен выжил, а воины — нет. Но на мужчине, кажется, живого места не осталось. Раны, переломы многострадальных ребер и ноги. Сил почти совсем не осталось, а царь лишь хмуро посмотрел на своего пса и отдал приказ воинам из личной охраны.

Щен так надеялся, что ему дадут отдохнуть, но его отвели в подвалы. «Неужели очередное наказание?» — с каким-то тупым безразличием подумал мужчина, а потом грустно усмехнулся мысли, что у него уже и так все скрутило от боли и новую он даже не почувствует, а через день или два и вовсе будет здоров — теперь на нем все заживало и правда как на собаке. Но то, что случилось потом…

С самого детства Щена преследовали насилие и жестокость, порой в самых чудовищных их проявлениях, но о таком он даже и не думал никогда.

Оковы, впивающиеся в руки, ноги, горло, лишающие сил — в этом не было ничего нового, но потом его… с ним… С ним поступили так, как он, по велению царя, поступал с захваченными женщинами. Кажется, мир снова разлетелся на куски и стал комком ужаса, боли и криков, липких прикосновений и жалящих слов. А потом…

Свет ударил по глазам раскаленной плетью. Сколько прошло времени? День? Месяц? Год? Щен не знал, и ему было все равно. Боль, рождающаяся изнутри, застилающая разум, и все как в белой дымке. Смерть казалась благословением. Такого никогда не было, обычно жить хотелось до умопомрачения, но теперь… теперь не тело его изувечили, а саму душу. Исковеркали, осквернили те крохи светлого, что еще оставались. И лучше смерть, чем дальше жить… так.

Его повернули, как безвольную куклу, подняли на колени, схватили за волосы, заставляя посмотреть кому-то в глаза. Но глаза Щена словно подернулись дымкой. Они смотрели куда-то внутрь, оставаясь безразличным к происходящему извне. Кажется, с этим взглядом умерли и все чувства, ощущения.

Удар, еще один… да какая разница! Нет ни малейшего желания выныривать из этой липкой дымки. Слова… А что ему теперь до слов? Его так долго ломали. Наверное, наконец-то получилось.

Топот ног, его куда-то несут, снова боль от яркого света, потом благословенная темнота. Кто-то произносит знакомое имя, но ведь теперь это неважно…

Щен почти уговорил себя уйти, раствориться в этой боли и отчаянии, когда что-то вырвало его в реальность. Это «что-то» огнем горит на губах, проникает в рот. Нет, это уже не кажется огнем, скорее божественный нектар. Как можно от него отказаться? Не пойти за ним? Первый глоток рефлекторный, второй уже осознанный. И вот с этим осознанным глотком возвращаются все чувства разом. Накатывают ощущения.

Полумрак, запах сушеных трав, потрескивание поленьев в очаге — это слух, обоняние, зрение. Вкус крови на губах. И боль… память о боли, ведь тело научилось так быстро излечивать себя! Если бы так же легко даровалось и забвение! Щен снова готов был соскользнуть в небытие, но хлесткая пощечина обожгла щеку, и такой знакомый голос буквально приказал: