94. «Глядит из темного киота…» Глядит из темного киота Печаль опустошенных глаз. Как чужды ризы позолота И одинокой скорби час. Притворный день — моя лампада Во тьме простых и страшных мук. Душа молчит, душа не рада Благословенью мертвых рук. Темно. Забвеньем искушенный, Я вижу: гаснет тихий свет Беззлобно к небу вознесенных Пустых зениц. Иного — нет. 95. «А если боли слишком много…»
А если боли слишком много, Приснится сердцу сторона, Где боль цветет во имя Бога, Где смерть веселая дана. Приснится юности струя, Томленья первородный грозд, И сквозь сладчайший духа рост — Твой подвиг, жертвенность твоя. Земля… Земные небеса… Земля… Земные чудеса… Как в дни творенья, видит взор Огромной радуги костер. Гремя свергаются ручьи В глаза, в уста, в сосцы твои. Рука хватает. Ум горит. И птица вещая летит. О, руки настежь, настежь — в дым: Молиться, присягать земным… Всему земному, горсти всей Цветов, томлений и червей. Короткой радости жгутом Кружиться, окружать свой дом. И стол и ложе оплясать, И слушать птиц и духов рать. И помнить: каждому дана Заветной гибели страна. 96. «Коченея в безумстве и зле…» Коченея в безумстве и зле, Где-то здесь, на туманной земле, Между солнцем и вечною тьмой, — Я иду золотою межой. Я иду золотою межой. Необутой ступаю ногой. Травы нежат до крика в груди На весеннем, на смертном пути. 97. «Заря вскипала алым ядом…» Заря вскипала алым ядом. Дрожал и жег избыток слез. Из вечереющего сада Я слово дивное принес. Оно боялось стен и звуков И душной комнатной мечты. И я простер невольно руки И — темная — явилась ты… И где-то в зеркалах, в пролетах — От глубины до глубины — В безумном, в непомерном взлете С тобой мы были сплетены. 98. «И палачу как скучно без затей…» И палачу как скучно без затей. Как в небе много трепетных свечей. И я затеплил ярую свечу, И я всю ночь молюся палачу. Казни меня, казнящий без вины. Казни любовь и царственные сны. Тебе тоску в награду отдаю — Безмерную и вечную мою. 99. «Мы все пророки и предтечи…» Мы все пророки и предтечи… Во мгле у призрачных дверей — Мы жаждем несказанной встречи, Неизреченных ждем речей. Над нами небо, бездна неба, Его немая пустота. И под ногами корка хлеба И смерти черная мета. Но мы порочны, мы жестоки — Хватаем, гложем, видим сны. Мы все предтечи и пророки Несуществующей страны. 100. «Я быть хочу один, когда я сплю…» Я быть хочу один, когда я сплю. Ведь так легко подслушать, подсмотреть, Что больше света темноту люблю, Что мне отрадно будет умереть. Плотского плена довершая круг, Я отразился в сумраке души. И всходит утром солнце и испуг: Два светоча в мучительной глуши. Еще живу. Еще я взаперти. В борьбе с собой о стены мысль стучит. Но лишь во сне на верном я пути, Где всё в едином сокровенно спит. 101. «Пройдет, пройдет и это лето…» Пройдет, пройдет и это лето И подтвердит, что я чужой, Что с солнечного парапета Лечу в извечный мрак ночной. Лечу сквозь чернозем, сквозь камень, Морей, планет и крови бег, Сквозь нежности пугливый пламень, Сквозь мудрости тишайший снег. Но лет следя и повторяя Всё тот же заданный урок, Порой в себе я постигаю Огня бессмертного намек. Здесь, по пути, на этом ложе — В объятьи трепетном земном — О, как мучительно мы схожи С великим солнечным огнем! 102. «Я вновь у запертых дверей…» Я вновь у запертых дверей Стучусь к Тебе. Стучуся к Ней. И Ты — Она… И ты лишь бред, Пороши дым, пороши след… Что жизнь? Узорчатый платок, Судьбы завеса и замок. Зачем легка, зачем светла? И дышит, дышит смерти мгла. И как развеять эту муть, Понять молчанье, ночь, и путь, И ход звезды, и крови бег, И вскрики сердца в сон и в снег? Прорывы туч… Осколки дня… О, ветер, ветер, жизнь моя! |
