120. «Но что-то есть. Совсем, совсем иное…» Но что-то есть. Совсем, совсем иное. Не жизнь, не смерть. Не сердце огневое, В провалы тьмы летящее звездой, В пустыню мысли творческой мечтой. Но то, что есть, в биеньи сердца слышу… Всё глубже мир, торжественней и тише. И, если только сон — мой взор и слух, Кто б ни был я: земная плоть иль дух — Я тайный луч сферического света. Так мрак, ночной агат, сечет комета, Неся с собой загадочную весть. Так в нас самих таится то, что есть. 121. «Всё та же поступь дромадера…»
Всё та же поступь дромадера — Покорно долгий лад копыт. И сквозь пески своих поверий Пустыня сумерки цедит. Скончался день в пути суровом. Белесым саваном луна Сокрыла прах. Весь воздух скован И жаждой дышит тишина. Но глубже жажды и томленья Встает безмерной дали сон: Страна горячечного бденья И бесконечный звездный звон. В глазах закрытых больше неба. Под пылью бледных, душных лиц Светил загадки и молебны Сплелись с загадками ресниц. И там пески… Пески… Пустыни… И там свершают долгий путь, Свой вещий путь за сумрак синий, Отвергнув жизни боль и муть. И там вселенских повечерий Заря возносит голоса… И длится поступь дромадера… И сонно смежены глаза… Картину верную допишут… Я так устал, дрожит рука. Всё чаще дромадер мой дышит. Пустыня вечная близка. 122. «Ты приходила утром в час тумана…» Ты приходила утром в час тумана. Ты зажигала синие костры, Ты озаряла сонные поляны Еще немой непознанной игры. О мудрости, о вечности, о Боге Твои слова вещали в тишине. И проросла в глуши моей тревоги Томленья боль о небывалом дне. Цвела весна. Клубились дни крутые. Леса звенели шепотом тугим, И вдоль полей в пространства ветровые Шел от земли цветенья терпкий дым. И помню я: чрез дальние просветы Твой голос звал неведомый, глухой. Он повторял тишайшие заветы. Он был земной… Он был совсем иной… Я забывал. Я тайны не расслышал. Дышал соблазном. Смертью обрастал. Как в благовест, я погружался в душу И слушал вновь… И снова забывал… Но жизнь ушла. Всё реже в час тумана Твои сияют синие костры. О, тихие прощальные поляны Уже давно проигранной игры. 123. «В белом зале окна алы…» В белом зале окна алы. Свет зари и лунный свет. В трудном роздыхе вокзала Я дремлю уж много лет. Дней моих тишайший пепел. Зыбь усталая зениц. На карнизах ночь и небыль Небывалых дней и лиц. Дни и лица… Непомерны Голоса их позади. Позабытые цистерны Притаились вдоль пути. Как в театре — мгла и выси И берез немая стать. Мчатся рельсы за кулисы На висок в седую прядь. Кто посеял эту небыль: В лунном свете семафор? Кто исполнит тьмою взор? Кто развеет этот пепел? 124. «Опять крылом взмахнула ночь…» Опять крылом взмахнула ночь И уронила звезд сиянье. Мысль, затаясь, отходит прочь В свои над бездною скитанья. Такая ль ночь была тогда… Крутая теплилась дорога, Тишайшая цвела вода Светил — колодцы в тверди строгой. А я и молодость — мой сон — Моя судьба — мой громкий голос… Кто вел меня? Со всех сторон Звенел полей вселенских колос. Но страшно было вопрошать — Немотствовать в незрячей муке, В пустынных звуках постигать Недосягаемые звуки. Я ждал: откликнутся цветы, Деревья, шелесты ночные, Из жадной гулкой пустоты Восстанут шепоты шальные. Я ждал… Я звал… Я замирал, Земли касаясь жарким телом. Но в теле тот же жил провал, Томила та же власть раздела. Кончалась мысль… Не быть иль быть? Откуда эта жажда роста? Откуда золотится нить Над жизни призрачным помостом? И я пошел, не слыша ног, Бежал, хватая ветра гроздья. И понял: дух мой одинок, Душа моя — не прах, а гостья. И билось сердце: вот сейчас — Меж дня и ночи поворотом — Не в первый, не в последний раз Войду я в вечные ворота. 125. «Ты пришла из такой темноты…»
Ты пришла из такой темноты В эту ночь, в слово, в смежность. Из такой пустоты — в эту терпкую нежность, В этот мир за окном, В этот дом. И жмешься ко мне: к моей немоте, наготе, пустоте. Я слышу: Свергается вечность с крыши Дождем, огнем, мятежом. |
