Так как в разрушенной до основания Варшаве нам негде было жить, мы приняли решение начать новую жизнь на «диком Западе», т. е. отошедшем после войны к Польше Западном Поморье. Сперва мы осели в Кошалине, а позже переехали в Щецин. Я получил работу мелкого служащего в городском управлении, подрабатывая одновременно рецензиями в местной газете, позже стал секретарем Общества польско-советской дружбы. И я, и моя жена вступили в Польскую рабочую партию; я из советского патриотизма, охватившего меня после нападения гитлеровской Германии на Сов. Союз, от которого я излечился 21 августа 1968 г., в день вторжения войск Варшавского договора в Чехословакию; жена же со школьных лет придерживалась левых взглядов, сочувствовала бедным и всегда была готова заступиться за гонимых и преследуемых.
Вернувшись в Варшаву спустя два года, Д. С. поступил на работу в отдел информации Министерства иностранных дел, где редактировал бюллетень, а затем заведовал репертуарной секцией Генеральной дирекции театров, опер и филармоний, откуда, после доносов и обвинений в отсутствии идеологической бдительности, был уволен, оставшись в течение некоторого времени безработным. Позднее он был принят в Польское агентство печати — сначала переводчиком, а затем редактором и заведующим редакции на русском языке. Одновременно он работал в лексикографической секции Польско-советского института и подготовил двухтомный Большой польско-русский словарь, выдержавший пять изданий. В последние годы жизни Д. С. работал над польско-русским и русско-польским словарем крылатых выражений. Долго вынашиваемый замысел мемуарной книги он не успел осуществить, и печатаемый в этом томе очерк о С. Барте представляет собой набросок задуманной работы.
К собиранию стихотворного наследия С. Барта Д. С. приступил уже в 1942 г., после смерти поэта. Он переписал находившиеся у него тексты стихотворений и составил машинописную тетрадку, которая должна была послужить основой для издания в будущем[44]. Однако в послевоенные годы, отойдя полностью от русской эмиграции, Д. С. не возвращался к этому проекту, не видя шансов его реализации, пока в 1999 г. не узнал о возможности выпустить эту книгу в серии Stanford Slavic Studies. Он снова вернулся к работе над изданием, в которой видел исполнение своего нравственного долга. Смерть, наступившая после долгой болезни 19 ноября 2001 г., не позволила ему довести подготовку книги до конца и увидеть ее вышедшей из печати[45].
Источники текстов и варианты
Стихотворения
12. Впервые: Альманахи стихов, выходящие в Петрограде. Под ред. Дмитрия Цензора. Вып. 1. Издание непериодическое (Пг.: Цевница, 1915), с. 9. Перепеч. по этому альманаху в кн.: Невод. Антология русской поэтической миниатюры. Сост. Виктор Кудрявцев (Смоленск, 1999), т. 1, с. 257.
25. Приводим вариант в машинописной тетради (с. 8) из архива Гессена в Гуверовском институте (Стэнфорд):
О вы, вспоенные борьбою
И упоенные жестокостью своей!..
Вот я иду взыскующей тропою
На торжища шумливых площадей,
Чтоб видеть темные обличья
Творящих мир, хулящих суету,
Чтоб на ладони билось сердце птичье.
Кровавый крик роняя в пустоту.
Роятся истины. Их много,
Как справедливости и в дулах и в клинках —
Как темен человечий страх,
Светла, тиха его тревога.
36. Впервые: Альманахи стихов, выходящие в Петрограде. Под ред. Дмитрия Цензора. Вып. 1. Издание непериодическое (Пг.: Цевница, 1915), с. 8. Первые шесть строк вошли без изменения, как самостоятельное стихотворение, в Стихи, 1933, с. [6]. С новой концовкой помещено в сб. Камни… Тени…, с. 4.
89. В расширенном варианте, с иной концовкой, вошло в сб. Камни… Тени…, с. 55.
91. Ср. расширенный вариант в Камни… Тени…, с. 41 (№ 127 в наст. изд.).
93. Стихотворение представляет собой поздний вариант стих. № 36.
97. Впервые: Молва, 1932, № 34, 15 мая, с. 3. Вошло в Стихи, с. [9], с разночтением:
строки 7–8:
И я простер невольно руки —
И тихая явилась ты
Разночтение в рукописной тетради Д. С. Гессена в Гуверовском институте (Стэнфорд):
строка 4:
98. Вошло в Стихи, 1933, с. [2], с незначительными графическими и пунктуационными различиями.
110. Впервые: Альманахи стихов, выходящие в Петрограде под редакцией Дмитрия Цензора. Вып. 1. Издание непериодическое (Пг.: Цевница, 1915), с. 9.
112. Впервые: Молва, 1932, № 5, 10 апреля, с. 3. Вошло в Стихи, 1933, с. [24], с разночтениями:
строка 6:
И мнится — под пенье псалмов
строка 8:
Под сенью поникших ветвей.
Тот же вариант строки 8 — в тексте стихотворения в тетради Д. С. Гессена в Гуверовском институте (Стэнфорд). В экз. Стихов авторское исправление в строке 6:
И мнится — сквозь пенье псалмов
115. Впервые: Молва, 1932, № 5, 10 апреля, с. 3. Вошло в Стихи, 1933, с. [15].
116. Впервые: Молва, 1933, № 99, 30 апреля, с. 3. Разночтение:
строка 8:
В хмурь, в туманы, в кривизну дорог.
При этом вторая и третья строфы в газетной публикации даны в обратном порядке.
118. Вошло в Стихи, 1933, с. [3], с незначительными пунктуационными различиями и разночтением в строке 8:
Предельной мудрости весна.
119. Впервые: Молва, 1933,№ 266,19 ноября, с. 3. Первоначальный вариант первой строфы:
Я помню день и дом. Я ждал самозабвенно,
Как солнце на камнях, — окаменев,
Как мрамор ждет, чтоб благости мгновенной
Принять несрочный золотой посев.
122. Первоначальный текст в газ. Молва, 1933, № 77, 2 апреля,
с. 3:
Ты приходила утром в час тумана.
Ты зажигала синие костры,
Ты озаряла сонные поляны
Узористой, затейливой игры.
Цвела весна и гроздья золотые…
Леса звенели шепотом тугим,
И вдоль полей в пространства ветровые
Шел от земли творенья терпкий дым.
О мудрости, о вечности, о Боге
Твои слова вещали в тишине.
И проросла в глуши земной тревоги
Томленья боль о небывалом дне.
Уходит жизнь… И снова в час тумана
Ты зажигаешь синие костры —
Последние прощальные поляны
Давно уже проигранной игры.
