24. «Из чаши трепетной мгновенья…» Из чаши трепетной мгновенья Спадают в бархатность цветов. Зловещи и немы сплетенья Влекущих рук и томных ртов. Но неотступен стерегущий, Плешиво-царственный гранит: Он в были злой, он в дрожи сущей И в строгой бледности ланит. 25. «О вы, вспоенные борьбою…»
О вы, вспоенные борьбою И упоенные жестокостью своей!.. Вот я иду взыскующей тропою На торжища шумливых площадей, Чтоб видеть темные обличья Творящих мир, хулящих суету, Чтоб на ладони билось сердце птичье, Кровавый крик роняя в пустоту. Роятся истины: их много, Как справедливости и в дулах и в клинках. Но я иду… И тайная тревога Мне одинокому и тайный страх. 26. «Мечта, забытая в беседке…» Мечта, забытая в беседке, Твои, Вероника, глаза, Твоя дрожащая в виньетке Какая грустная слеза! Руки ажурное преданье Твоей тоскою зажжено. Твои ли озарят скитанья Ночное сонное окно? 27. «Не зверь ли я? А ночь всё та ж…» Не зверь ли я? А ночь всё та ж… Над сердцем тихо веет. Всё та же ночь, всё тот же страж В молчаньи цепенеет. Ползет алчба, грядет испуг, В ушах самум гуляет. То крысий зов, то крысий дух: Кто дышит, тот желает. 28. «Твой детский смех — как хрустали…» Твой детский смех — как хрустали, Как неба вешний звон. Смеюсь ли я, — в груди моей Трепещет жалкий стон. Перед тобой весь мир цветет Напевом стройных снов. Что я могу?.. Я утонул В пучине мертвых слов. 29. «Есть яркие и гордые цветы…» Есть яркие и гордые цветы, Есть робкие и плачущие травы, Есть дети солнца, дети красоты, Есть дети сумеречной славы. Кто к высям гор надменно устремлен, Кто в скорби дольней бледно утопает, — Одних венчает песен громкий звон, Другие тихо умирают. 30. «С каждым днем твой приход чудесней…» С каждым днем твой приход чудесней, Цветами говоришь: внемли! Тихие песельники земли Поют молчаливые песни. Я внемлю. И губы бескровно В ласковых стынут лепестках. А над гробом они любовно Убаюкают скорбный прах. 31. «Сегодня днем в оранжерее…» Сегодня днем в оранжерее Я, утомленный, задремал. И подошла ко мне лилея И тихий голос прошептал: — Вновь жизни сну ты улыбнешься, Час обновленья недалек, И будешь мой, ко мне вернешься, Покорный чарам — мотылек! 32. «De profundis — из органа…» De profundis — из органа — Сатана восстал и мечет, Мечет звуки из органа — De profundis — Сатана. Глухо шепчет у порога Чья-то темная тревога. Чью-то темную тревогу Звуки мощные разят. Глас молитвы, глас смиренный… И надменной воли глас: — Смертной мысли обольщенья Вам простятся ль в грозный час? — Брызжут звуки, стонут, тонут В гуле веерного свода. И высоко, так высоко — Выше, выше — тишина. 33. «Может слово быть еще тише…» Может слово быть еще тише. Может быть прозрачней шаг. Мы пройдем к церковной нише — Легче шаг, и слово тише! Уж подъемлют грозный стяг. Идут. Склонись! На этих лицах Вопль крови застыл… и ночь, Вся в зарницах-огневицах, Вся в шуршащих черных птицах… Легче! Тише! Мыслям — ночь. 34. «Со мною только скорбь моя…» Со мною только скорбь моя. Оснежилась зима. В полях бело. В лесу хвоя Бела, грустна, нема. Лишь утро, — воронье кряхтит, Кляня мою печаль. А к ночи всё звенит, звенит Тоскующая даль. 35. «Веселье каждому доступно…» Веселье каждому доступно… Труба колышет балаган. У кассы — зла и неподкупна Сидит ворчливая Сюзанн. Уж ноги стройные ажурно Обув, капризная Мюзетт, Нахмуря брови, свой пурпурный Шнурует с блестками корсет. При ней Пьеро… Как сердце бьется… Мюзетт, Мюзетт, как он влюблен! Но денег нет… и он смеется, И он всё более смешон. |
