153. «Но имя!.. Имя!.. Будет новоселье…» Но имя!.. Имя!.. Будет новоселье И сдавит шею тайны ожерелье. Соблазнов, снов и истины и веры Молчаньем отсчитаешь меру. Но имя… имя… Знаю: так и надо. В нем каждая жемчужина — шарада: Пред образом отринутая совесть. На кладбище законченная повесть. И вот поют магические зелья. И каплями жемчужин в дым похмелья — Мой окрик, шепот мой о еле внятном, Об имени твоем о непонятном. 154. «Когда совсем уж не было надежды…»
Когда совсем уж не было надежды, Я темным стал, я озверел от боли, Затем что каменны твои одежды, Затем что каменна моя недоля. Но твой уход был вестью, был приходом… Вот здесь сейчас окончится всё это И будет ясная осенняя погода, И так кончаются любовь и лето. И были окна, были двери настежь. Свисали тени током водопада. Сквозь вечера запутанные снасти Плыла звезды далекая отрада. И в сердце снова плавилось страданье, Но просветленное; мое ль, чужое ль… И в этом было всё мое земное: Вся жизнь моя и всё мое посланье. 155. «Из дома в дом проходит то, чему названья…» Из дома в дом проходит то, чему названья Нет. Грусть и скорбь с ним сочетаются, как тень, В которую художник всё иносказанье Вложил: весь медленный и творческий свой день. Да, эта лень, углов тупые повороты И ты, пришедшая затем, чтоб умереть В ненужном лживом слове… Чтоб на серой ноте Цветистых звуков-мотыльков раскинуть сеть. И нет названья бесконечной смерти В нас, только в нас. И что обетом мы зовем Иль бытом? И чему всю муку, всё неверье, Всю жажду веры так пустынно отдаем? 156. «Свергая в эти воды дни за днями…» Свергая в эти воды дни за днями, Уже давно безымянного ждешь. Здесь зарева шатучими кругами Всё отметают: истину и ложь. Здесь небеса проходят, как слепые, Огромной бурей в бессловесный час. Твои глаза, глаза твои пустые С крутого берега в последний раз. Здесь смерть обычней лунной светотени. Здесь солнце всходит, сумрак полюбя. Здесь даже ветер обойдет тебя Объятьем полнодумной скорбной лени. 157. «Я жил, как этот всплеск в ветвях, сегодня, здесь…» Я жил, как этот всплеск в ветвях, сегодня, здесь — В рожденьи дня сего: травинка, поле, лес. Стекали пятна, тени, солнечные блики Вдоль век и щек моих — судьбы моей улики. Я не хотел ее: мне отдавали мякоть Всех караваев здесь и там, на небесах, — Но в капельке земной хмельной душистой мяты Постиг я терпкость боли, наслажденья страх. Копной пьянящей я взвалил ее на плечи И в окна лез, в глаза, в сердца — и на буксир Брал волка и луну и беспредельный мир Подспудной — до утра — таинственной картечи. 158. «Великое, ничтожное — два входа в дом…» Великое, ничтожное — два входа в дом. А кров всегда один. И видно в щели, Как отражают стены ласковый Содом, Сиянье тех, что гибели хотели. Но в этой тишине не прокричать во тьму И не искать в себе потомка альбигойца, — Как с канделябра воск, я жизнь твою возьму И в жертву вознесу, молитвенный пропойца. Козы ангорской шерсть, густой и теплый миф. И чаша вдруг пуста. И жен не надо. И медленный в ячейке бродит апокриф — Студеной жизни пламень и награда. 159. «Буфет, гардины, правота…» Буфет, гардины, правота, И хоть бы знать, что нет правей. Я плачу: что за чистота В суровом очерке бровей! На этот бархат отдал мир — В игре основы — век, века… В пещерах и во мгле квартир Чеканный шепот челнока. И пестрой нитью, нитью слов, Как земляникой вешний зной, Опутан теплый шум листов Твоей души и твой покой. Но ты хотела б всё учесть И сесть подругой у стола, Где строго соблюдают честь Сожженных жизнию дотла. 160. «Над глиняным остуженным кувшином…» Над глиняным остуженным кувшином Повисла капель медленная гроздь. Уже намечен строгий ход картины, Запечатлен тишайший жизни дождь. И сеет он — так… между глаз закрытых, И истекает пальцами рука, Касаясь век, глубоким сном повитых… Чтоб веки те поднять — пройдут века. Но ждет себя медлительный художник. Упорна мгла прохлады огневой. И вьется где-то желобком тревожным Перед бытийственной своей грозой. 161. «Мы медленно уходим в расставанье…» Мы медленно уходим в расставанье, В разлуку темную с самим собой, Не чуя вечности своей земной, Не слыша мудрости очарованья. Но рядом есть святители и Бога В церковных нишах полнодумный мрак. Есть перекрестков дальние дороги И в поле звучный, золотистый злак. И сколько птиц и девушек покорных, И ночь, идущая на смену дням. И в сонме крыл огромный, вещий, черный Великой смерти всеединый храм. |
