48. «Я зверь безумный, зверь священный…» Я зверь безумный, зверь священный, Я жду тебя в тиши полночных чар. Закон любви, царящий во вселенной, Мне обещал блаженства дивный дар. Меня душили грозы вожделенья, Ночей бессонных жадная тоска. Назрела страсть без воли, без терпенья, Как чаша зол — бездонно глубока. 49. «Стемнело вдруг и дети замолчали…»
Стемнело вдруг и дети замолчали… Посевы лютой, скорбной тишины Дохнули в нас кладбищами печали. И стало жаль детей. И их вины Наследье темное должно коснуться, — Вины, что в трепетаньи вольных сил, И в них тоска не может не проснуться В преддверьи траурном родных могил. О, смерть близка! И лучшие желанья В тени ее и стынут и молчат. Дрожат цветы в молитве увяданья И в золоте лучей весенний меркнет взгляд. Давно, давно во мне сказалось Наследье темное вины. Душа молчит, душа скончалась, Впитав весь ужас тишины. 50. «Каждый день в окно своей дамы…» Каждый день в окно своей дамы Прокаженный рыцарь глядит. Суровы высокие храмы, Где дама всё так же молчит. И это, как будто, не ново, Что в даму влюблен больной. Для дамы последнее слово, Последний молитвенный зной. 51. «В траве высокой странная покорность…» В траве высокой странная покорность… Ты здесь усни, воспоминание мое! Где ночь была, — восходит час дозорный, Занесено и бдит и ждет Его копье, Под юным небом юные скитанья… Ты здесь усни, воспоминание мое! И если вновь к устам прильнет желанье, В ущелья темные падет Его копье. 52. «Играющий на скрипке…» Играющий на скрипке, Весенний и больной, И чей-то только липкий Смешок немолодой. И снова жар акаций, И снова сердцу петь. — О жажда возгораться И жить, и умереть! 53. «О друг моих ночных томлений…» О друг моих ночных томлений, Дитя с глазами старика, Где сумрак призрачных селений И злое бденье паука. Отвисли губы без дыханья, Чуть к полу тянется ступня, И неподвижность и молчанье: О память ночи, память дня! Я предвосхитил скорби тайну, С тех пор болею я тобой, И знаю я, что не случайно Ты нелюбимый предо мной. В тебе живут ее желанья И каждый вздох ее в ночи, И тайных помыслов терзанья Взошли огнем в зрачки твои. Горят и светят твои очи, Не шевелится персть твоя… Со мною коротает ночи Мое обманное дитя. 54. «Уж сени песнью всколыхнулись…» Уж сени песнью всколыхнулись… Вы шли лугами в дальний лес. Вы не видали, не нагнулись… Вы шли лугами в дальний лес. И смертью бледной, безответной, Под равнодушною ногой, — Цветок скончался в час приветный, Час невечерний золотой. 55. «И гроб в огнях свечей дрожащих…» И гроб в огнях свечей дрожащих. И гул пещерной мглы… И тихий цвет. И жажда тайны Сухих сомкнутых уст. Склонив в мученьи злом и тонком Лицо к пахучим лепесткам, Я весь в огнях дрожащей скорби. О, бледных рук укор! 56. «Одна меж сонными домами…» Одна меж сонными домами — Ночь бродит бледными стопами. Как безначально глубоки Ее усталые шаги. Была за лесом, за горами, Пришла звериными тропами. О, если б в крик один излить Всю боль, всю жизнь и всё забыть! 57. «Зачем никто из тихих и скорбящих…» Зачем никто из тихих и скорбящих Не уронил слезы в обители моей? Зачем никто движеньем рук молящих Не заслонял томительных огней?.. Их зажигает ночь у ложа одиноких, В нее влюбленных, в тихую печаль. Зачем никто не направлял очей глубоких В мою таинственную даль? 58. «Моя любовь была мгновеньем…» Моя любовь была мгновеньем, Как розы красные в снегу… О, если б смерть была виденьем, Как жизнь на сонном берегу! Мне светят траурные очи Сквозь мглу и чары бытия: В дрожаньи зорь, в молчаньи ночи Загробной тайны лития. О, если б смерть была виденьем, Как жизнь на сонном берегу! Пою теням, пою каменьям, Могильным вехам на лугу. |
