— Спасибо, — дрожащим голосом начала Сашенька, но все трое, не слушая ее, встали, словно по команде, затоптали окурки и пошли к машинам.

— Так вы, значит, здесь первый раз? — спросил парень со шрамом, которого другие шоферы называли Семеном. — Никогда и не бывали?

Он приподнял брезент и сунул под него чемодан.

— В первый, — вздохнула Сашенька.

— А мне показалось, что вы здоровались с девушкой, которая сейчас вот с Федькой уехала.

— Здоровалась, — сказала Сашенька. — Мы с этой девушкой вместе институт кончили.

И, уже садясь в кабину, может быть, оттого, что с ней так просто и хорошо обошелся этот незнакомый человек, с неожиданной для самой себя откровенностью она объяснила:

— Но мы в таких отношениях, что денег у нее занимать я не хочу.

Одна за другой машины выкатились с площади. Грузовик, на котором ехала Сашенька, шел последним.

Осенняя дорога сразу же дала себя знать. Машину кидало во все стороны; скрипели, дрожали борта, взвывали буксовавшие колеса, захлебывался мотор. Грузовик то оседал всей тяжестью в яму, наполненную жидкой грязью, то выскакивал на ровный участок дороги, догоняя машины, ушедшие далеко вперед и уже снова буксовавшие в очередной яме.

Сашенька сваливалась в сторону шофера, испуганно сторонясь черной шишечки рычага переключателя скоростей, ударялась о дверцу, подпрыгивала чуть не до крыши кабины, кланялась лобовому стеклу. Качка была надоедливой, выматывала душу.

— Это что, вся дорога такой будет? — испуганно спросила Сашенька.

— Да нет, — успокоил Семен, — еще два-три километра так, а потом хорошая. А вот за хорошей опять грязь, в Ряхомском волоке. Там одна гора есть — Рябцовская, вот на ней можем посидеть. А как Рябцовскую проедем, тогда — красота: катись, как по маслу, до самого Снегова.

— А если не проедем, засядем, как вы говорите?

— Не засядем, — уверенно сказал Семен. — Одна машина проскочит и другие вытащит. А не проскочит, назад стащим, опять пробовать будем. Всю гору перевернем, а проедем. Специально по трое и ездим.

— По трое? — переспросила Сашенька. — А как же тот, первый, один поехал?

— Федька-то? — резко поворачивая баранку на крутом повороте, почему-то улыбнулся, а потом сразу нахмурился Семен. — Это уж его дело, как говорится, хозяйское.

Начался песчаный участок дороги. Здесь не трясло. Сашенька откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза.

Будто наяву увидела она маленькую комнатку общежития. Три койки, и на них — Майя, Нонна и она, Сашенька. Майя приехала вместе с Нонной с юга. Они считались подругами. Сашенька была одна.

Но как-то раз случилось, что Нонне не прислали вовремя денег, а стипендия была истрачена. Не зная законов студенческих общежитий, первокурсница Нонна из-за ложной гордости не хотела просить взаймы. Она лежала на койке и молчала, не пошла в столовую на завтрак, пропустила обед.

— Нонночка, пойдем ужинать, — заботливо предложила Сашенька, подойдя к подруге.

— Мне нездоровится, — сказала Нонна, и Сашенька поверила ей.

Но на другое утро, когда Нонна снова не пошла в столовую, Сашенька поняла все. Поняла и поразилась.

Майя отлично знала положение своей подруги, но не предложила ни рубля, а купила в этот день новые босоножки.

Сашенька понеслась в магазин, накупила всякой всячины, мигом приготовила хороший обед и, ругаясь, силком потащила Нонну есть. Сев за стол, Нонна не выдержала и расплакалась. Вместе с ней за компанию расплакалась и Сашенька. Так, обнявшись, сидели и плакали над студенческим супом эти две первокурсницы, две худенькие девчонки, вступившие на трудную дорогу самостоятельной жизни.

Много пришлось пережить и перенести с того дня. И Нонна, и Сашенька делали друг другу услуги куда более важные, чем эта первая. Они были самыми неразлучными подругами на курсе. Сколько трудностей преодолели они вдвоем, сколькими обидами поделились, разложив их поровну на худенькие девичьи плечи! Но воспоминание об этих слезах над тарелкой супа никогда не оставляло их.

О многом думала Сашенька. Думала и о том, что целые пять лет они с Нонной были для Майи чужими людьми. Майя держалась с ними всегда корректно и вежливо, но за этой вежливостью и внешней услужливостью отчетливо проглядывали скрытая нелюбовь и отчужденность.

Да, такое не забывается!

— Скоро Рябцовская гора, — заметил Семен.

Сашенька украдкой смахнула слезинки, повисшие на ресницах под влиянием теплых, радостных и вместе с тем грустных воспоминаний, и взглянула вперед. Она не заметила, как они въехали в Ряхомский волок. Дорога становилась хуже. Машину снова стало бросать и качать во все стороны. Опять заныли и заходили ходуном все металлические и деревянные части.

Месяц дождей прошел. Выплакало свою голубизну летнее небо и стало таким же холодным и бесцветным, каким к старости становятся голубые глаза, повидавшие на своем веку много горя. В прозрачном воздухе ясно рисовались лесные дали. Подернутая инеем паутина покрывала тонкой кисеей траву и кустарники. Между кустов и деревьев черной измятой лентой змеилась дорога.

— Вот и она, Рябцовская, — вздохнул Семен и резко затормозил.

Машина встала около большой сосны с оголенными корнями. Вниз уходил крутой спуск, сменявшийся не менее крутым подъемом. В распадке текла речка, через которую был перекинут чуть живой мостик. И спуск, и подъем были изуродованы глубокими колеями, в которых валялись камни, жерди, палки, еловые лапы, обрывки цепей, обломки досок.

— Великое побоище, — сказал Семен и стал скручивать папиросу.

На подъеме в колее засела машина, почти свалившаяся набок. Около нее копошилась с лопатой издали казавшаяся крохотной фигурка шофера.

— Завалился Федька-то, — сообщил Семен, и чуть заметная улыбка тронула его разорванную губу.

Первая машина понеслась вниз и, набирая скорость, с воем перескочила через мостик и начала подниматься в гору. Сашеньке было видно, как прыгал и раскачивался грузовик на подъеме, словно игрушечный, но все-таки упрямо лез вперед.

— Проскочила, — радостно выдохнул Семен, глядя вслед загоревшимися глазами и хватая Сашеньку за руку. — Теперь все. Теперь проедем. Молодец, Пашка!

«Сейчас попятится обратно и будет вытаскивать засевшую машину», — подумала Сашенька, наблюдая, как шофер засевшего грузовика бросил лопату и побежал за проскочившей машиной, что-то крича и отчаянно жестикулируя.

Вторая машина тронулась с места и так же удачно преодолела подъем.

— Наша очередь, — сказал Семен. — Гляди-ка ты, и Сережа без помощи вылез! Попытаемся и мы.

— Этого-то, засевшего, наша машина вытаскивать будет? — поинтересовалась Сашенька.

— Нет, — хмуро ответил Семен, — Федьку мы вытаскивать не будем! Пусть посидит.

— Почему? — недоумевающе подняла на шофера глаза Сашенька. — Разве он не из вашей организации?

Косой шрам на лице Семена дернулся.

— Дело тут не в том, какой организации, — глухо проговорил он. — На дороге нет чужих, все свои. И законы для всех одни. А Федька позавчера нарушил главный закон дороги и теперь пусть возится сам.

— Какой закон? — удивилась Сашенька.

— Закон помощи, — сухо сказал Семен и включил зажигание. Уже через шум мотора Сашенька услышала: — Посидит ночку в волоке, тогда узнает, как бросать товарища в беде. Ему сегодня ни одни шофер, едущий по этой дороге, не поможет.

Пролетев мостик, машина рванулась на подъем. Выл мотор, колеса буксовали на каждом метре, кипела вода в радиаторе, дымились покрышки задних скатов. Но подъем метр за метром оставался позади.

— Семен Иваныч! — донеслось сквозь вой мотора. — Помоги ради бога! Ну, виноват, так дайте хоть трос. У меня есть, да короток. Уж не вытаскивайте, только трос дайте — за дерево зацепиться, не ночевать же мне тут!

Это кричал Федька, бежавший по обочине рядом с вползавшей в гору машиной.

Семен молчал, напряженно сдвинув брови. Грузовик качнулся в последний раз, взвыл в решающем усилии мотор, и машина выскочила на ровный участок дороги. Семен облегченно вздохнул. Сашенька услышала позади длинное ругательство.