Пришел лейтенант, начал ухаживать за ней. Она любила, когда за ней ухаживали мужчины, но вела себя так, что невидимая грань, отделяющая дозволенное от слишком большой фамильярности, никогда не переступалась. И мужчины не решались говорить при ней пошлости, интуитивно чувствуя, что свободное и независимое ее поведение ни в коей мере не говорит об ее ветрености и легкомыслии, а является естественным выражением веселой и общительной, но сдержанной и целомудренной натуры.
Лейтенант начал:
— Хотите свежий? Делали в квартире у лисы ремонт медведь и заяц…
Она слушала анекдоты и рассказывала сама. На одной из станций в купе подсели еще две девушки. Смеялись. Распили портвейн. Коллективно поужинали: каждый внес свою лепту. И поздно улеглись спать.
Ночь прошла быстро. А ранним утром открылась Волга. И вслед за широкими полями и лугами пошли все леса да леса. Леса были большими и серьезными, но дышалось при открытых окнах очень легко, а по коридору вдоль дверей купе разгуливал душистый, хотя и сыроватый ветерок. Всем купе ходили в вагон-ресторан, сражались в карты, опять рассказывали анекдоты. И успокоились за полночь.
За Светланой теперь ухаживал не только «свой» лейтенант, но и его товарищи. И когда показались первые обрывы над уральскими реками, когда поезд стал то и дело изгибаться ужом, когда слева насыпь катилась далеко вниз, а справа вставали стены из обнажившегося желтоватого плитняка, кое-где чуть прикрытого растительностью, когда набегала недолгая темнота туннелей, Светланин чемодан в тамбур выносили уже вчетвером. «Свой» лейтенант спрыгнул первым на платформу вокзала. Другие помогали Светлане сойти, подавали чемодан, сыпали шутливыми пожеланиями. И она чувствовала себя счастливой, очень молодой, махала вслед убегавшим вагонам, а из вагонов махали ей.
Чемодан она оставила в камере хранения и пошла знакомиться с городом. Из давних писем Марины она знала, что ее муж работает ведущим инженером на крупном заводе (таким и должен быть муж у Марины, а как же?), что у них отличная квартира и мебель, что с ними живет свекровь.
Светлане не хотелось представляться и объяснять все свекрови: она решила подождать конца рабочего дня, явиться экспромтом, а потом они с Мариной съездят за чемоданом. Она пошла по городу, отыскала парикмахерскую и сделала укладку, благо все горожане были на работе и ждать пришлось недолго. Пообедала в ресторане. Сходила в местный музей, обошла рынок и некоторые из магазинов. Купила несколько тюльпанов и направилась к Марине.
Дом был обычным, пятиэтажным. Светлана поднялась на второй этаж, позвонила в двадцать четвертую квартиру. Дверь открыла высокая ширококостная старуха с полным белым лицом. Она взглядом и видом своим выразила изумление при виде молодой женщины с сумочкой и букетиком тюльпанов в руках. И пригласила войти.
Светлана вошла и прошла в комнату за старухой. Мебель действительно была отличная, квартира большая. Светлана спросила:
— Алексей Мишин здесь живет?
— Здесь, — сказала Маринина свекровь, продолжая пытливо разглядывать незнакомку, — но его сейчас дома нету, он в командировке.
Старуха нажимала на «о» и говорила низко и властно. И Светлана, почему-то внезапно оробев, тихо поинтересовалась:
— А где его жена?
Сказала «жена» вместо «Марина» и обозлилась: «Что я трушу? Что тут Марина, приживалка, что ли?» И приказала себе быть до дерзости смелой.
— А кем вы ей приходитесь? — вопросом на вопрос ответила старуха.
— Подругой, — сказала Светлана. И для чего-то добавила: — Школьной подругой.
— Ну так вот, — наставительно сказала старуха Мишина. — Ваша подруга, бывшая жена моего Алексея, сбежала от своего мужа с любовником.
«Не может быть!» — хотела крикнуть Светлана, но вместо этого ошеломленно пробормотала:
— То есть как же это? Сбежала?..
— Да очень просто, — словно отрубила Мишина. — Взяла да и сбежала. Я очень старый человек, — продолжала она, — и всякое на своем веку повидала. И горя хлебнула вдоволь. Но я еще не видела, чтобы муж так любил свою жену, как мой Алеша, — в ее голосе послышались слезы. — Он все готов был бросить, на все пойти ради нее. Он все для нее делал. И конечно, ревновал немного, да вот не напрасно. Она загубила его, сломала ему всю жизнь. Я вырастила его без отца, мужа моего убили в первый год войны. Алеша получил отличное образование, несмотря на все трудности. Как его уважают на заводе и в городе! Как его все любят! А знаете, где он сейчас?
Она передохнула и, не дожидаясь вопроса Светланы, продолжала:
— Он сам попросился в длительную командировку в Якутию, на Крайний Север, чтобы отвлечься, забыться, забыть. Но разве ж он сможет… Он же верный, и честный, и любящий человек. Знаете, что он предпринял, после того как она сбежала? Он писал ей письма. И какие! Он просил ее вернуться, обещал никогда — понимаете, — никогда ни словом не обмолвиться о том, что произошло. Просил у нее — вы слышите, у нее! — прощения, сам не зная за что. Я-то хорошо знаю, что он не виноват перед ней даже в малой малости. А она не ответила ему ни строкой, ни словечком. Он просил, молил подарить хоть словом, хоть известием о себе. Посылал телеграммы. Он чуть с ума не сошел…
Ее голос, звучавший напряженно и жестко, прервался. Но Светлана не выдержала:
— А откуда вам известно содержание его писем? — сердито спросила она.
— Он мой сын, мой честный сын, — заносчиво и непреклонно сказала Мишина. — Он никогда не скрывает от матери, да и от людей своей любви, своих надежд и даже своего горя.
«Маришка, Маришка, как же это? Что ты наделала? — вертелось в голове у Светланы. — Как это не похоже на тебя. И что это? Любовь? Флирт? Безумие?!»
Она вслушивалась в раскатистые интонации старухиного голоса, думала только о Марине и вдруг, даже для себя неожиданно, спросила:
— А где… они… могут быть?
— И это я вам скажу, — почти грозно заявила старуха. — Ведь она опозорила не только Алешу, она соблазнила его приятеля, товарища по работе, слабовольного, бесхитростного человека. Они сбежали туда, где живет его мать.
Она назвала город и адрес, назвала таким тоном, что Светлана поняла: она должна немедленно удалиться, уйти куда угодно от суровой уральской старухи. Она попрощалась, машинально положила тюльпаны на стол и направилась к двери. Уже у дверей ее догнал окрик:
— Вернитесь!
Она повернулась. Старуха Мишина указывала на лежащие на белоснежной льняной скатерти розовые тюльпаны таким жестом, словно там лежала ядовитая змея.
Светлана взяла тюльпаны, уловила взгляд старухи, в котором ясно можно было прочитать: «Все вы, подруги, одним миром мазаны!», и тихонько прикрыла за собой дверь.
Она направилась к вокзалу, а в голове ее теснились сотни различных предположений, одна мысль мешала другой. Одно она решила твердо: сейчас же уехать, разыскать Марину и точно разузнать, в чем же дело.
Поезд в тот город отходил глубокой ночью. До самого отхода Светлана не вышла из душного зала ожидания, тщетно старалась сосредоточиться на расплывающихся строчках какой-то газеты. Она пыталась заставить себя не думать ни о чем: ехать по указанному Мишиной адресу было недалеко, и она решила не гадать заранее, не мучить себя, а выяснить все на месте.
Вагон был плацкартным: в купейных не оказалось мест. Светлане досталась боковая полка. Хмурая, заспанная проводница сразу же принесла ей белье, но спалось Светлане плохо: все лезли в голову думы о такой хорошей, такой серьезной, волевой, такой умнице Марине. И о случившемся с ней, невероятном, непохожем на нее, абсолютно чуждым для Светланиного понимания и принятия. А поезд лязгал, сползая по уральскому хребту к югу.
Вышла Светлана часов около одиннадцати дня в тихом уральском городке прямо под яркое солнце. Светел и тепел был начавшийся день. Зелень на кустах и деревьях выглядела свежей и нарядной, вдали поднималось несколько округлых лесистых гор, а две горы, стоявшие в стороне рядом, походили на девичью грудь. Светлана вдруг успокоилась и повеселела. И пошла разыскивать Дмитрия Котова.
