В прошлом году такая с ним вышла история. Умер человек в соседнем селе. На похоронах один из близких семье покойного попросил Куцыка сказать несколько слов. Дескать, от общего имени. Куцык согласился, хотя ничего не знал о покойном. Ему случалось и раньше говорить прощальное слово. Непонятно было лишь одно: почему именно к нему обратились с такой просьбой. Из приличия Куцык спросил, что за человек был покойный.
«Осетином был, воспитал трех сыновей», — ответили ему.
«Долго проболел?»
«Ни одного часа! Ни разу в жизни „ох“ не сказал. Третьего дня вернулся со свадьбы, лег отдохнуть, а наутро жена нашла его мертвым».
Ну, раз был настоящий осетин, подумал Куцык, значит его жизнь и на мою похожа была, и на других, кого знаю. И начал с того, что первым долгом сказал про отменное дружелюбие покойного. Что честь его не уронят и сыновья…
В толпе зашушукались, всех удивило, что такое говорит человек? Покойный при жизни со всеми был на ножах, а его трое сыновей не выходили из тюрем. Когда же Куцык брякнул о военных заслугах покойного, в толпе зароптали: «герой» всю войну отсиделся в тылу.
«Может, он о ком-нибудь другом говорит?» — услышал Куцык за своей спиной.
По дороге с кладбища он узнал правду о покойном, да какая теперь была от нее польза, от правды! Тот, кто его просил слово сказать, за собой вины не признал:
«Я сказал — осетин был. Сказал, и сейчас так скажу!»
И его можно понять. Своего земляка не посмел помянуть добром, так пусть незнакомый человек это сделает: чужими руками легче обрывать колючки.
Эта история кое-чему научила Куцыка, потому он и ответил Гажмату как подобает.
А разговор между тем перешел на Джетагажа. Тут одна история смешней другой!
Джетагаж — всеобщий любимец, где он, там и веселье. От одного его вида со смеху покатишься. Только не всем бывает смешно. Его слова могут так уколоть!.. Хуже иголки.
Ходит он вечно небритый, щетина до самых глаз. А они блестят, будто жиром смазаны. И всегда в них чертики веселые-превеселые! Посмотрит на тебя, мигнет глазками — и в каком бы ты ни был плохом настроении, губы сами растягиваются в улыбке.
А самое интересное, мне кажется, — это его возраст. Никто не знает, сколько ему лет. Я тоже не знаю. Когда он с молодыми, то выглядит намного моложе, а рядом со стариками — сам как старик.
За словом в карман не полезет. Оно всегда у него наготове. Да такое, что и не ждешь. Находились охотники подшутить над Джетагажем — не получилось. И они угомонились.
Одно время поговаривали, что у Джетагажа уйма денег на сберкнижке. Неизвестно, кто распустил слух. Люди, конечно, удивились: откуда могут быть сумасшедшие деньги? Гадацци как-то напрямик его спросил:
«Джетагаж, дорогой! Скажи, сколько на твоей сберкнижке?»
«Ровно столько, сколько ума в твоей голове», — ответил Джетагаж.
Понимай, как хочешь!.
— Однажды был такой случай, — начинает Гажмат новую историю. — Как раз на праздник святого Георгия такой дождь прошел, что река разлилась. А людям надо на другой берег. Стали искать брод. Не нашли — все затопило! Джетагаж и говорит: «Если бы этот святой был действительно святым и мог чудеса творить, он бы не дал разлиться реке. Я возвращаюсь». — Повернулся и пошел домой. За ним и остальные.
— А как он сказал одному плотнику, который все жаловался на разные болезни? — спрашивает Бимболат.
Гажмат посмеялся, вспомнив:
«Вот, — говорит, — все потею, слабость одолела».
А Джетагаж ему: «Так твое ли дело — строить мосты? Брось ты их к дьяволу!»
Все засмеялись: понравилось, как Джетагаж срезал. Это если по-русски сказать — не смешно, а по-осетински другое дело, потому что слова «пот» и «мост» и пишутся и звучат одинаково.
— А как в его огороде ветром кукурузу повалило?
— И это было. Однажды ночью сильный ветер с дождем прошел. Рано утром Джетагаж возится в огороде, а сосед его спрашивает через плетень: чего, дескать, делаешь? «Да вот сам господь Бог мой огород облюбовал, чтоб ночь переспать… А глядя на твой, не скажешь, чтобы он ему понравился: кукурузы-то от земли не видать и прилечь негде!»
Тут и сам Джетагаж показался в конце улицы. Подошел — люди смеются. А Гажмат прямо покатывается.
— Легок на помине!
Джетагаж тоже улыбнулся:
— Знаю, ничего хорошего обо мне не скажете.
Ушанка на голове сидит как ей вздумалось, одно ухо вперед свисает, лицо заросшее, сапоги в грязи по самые голенища…
— Ей-богу, ничего плохого, — отвечает Гажмат. — Все, что от тебя самого слышали!
А вообще-то в этих историях выдумки больше половины. К тому, что действительно было, люди небыль присочинили. Одно от другого теперь не отличить. Да и зачем это нужно? Было бы смешно.
— Хотите, расскажу, как я был в Ардонс на похоронах?
— Конечно! — за всех отвечает Гажмат. — Кто тебя выслушает, как не мы!
— Сам слышал, а если бы не слышал, не говорил бы. Собрались все у могилы, один человек берет слово. «Царствие тебе небесное, дорогой Илико! Да будет пухом тебе земля. Чтобы всего было у тебя вдоволь, пока над долиной солнце ходит и в горах реки текут. Чтобы жареный поросенок всегда был перед тобой на том свете! Чтобы черный конь топтал поле твоего врага. Чтобы твои чувяки были смазаны, за поясом у тебя торчали, чтоб ты всегда мог обуться! Вот тебе трубка — кури! Вот пажа тебе, чтоб не споткнулся на дороге в лучший из миров! Кошку тебе желаю — если мышь подкрадется к хлебу твоему, не даст кошка хлеб опоганить… Ах, жаль, Илико, не слышишь меня! Но пусть будет с тобой и наша черная собака. Залезет вор украсть с твоего стола, собака разбудит тебя, чтоб ты не остался голодным…»
Люди улыбались, слушая. А под конец хохотали, держась за животы. Хоть и много сегодня говорили о похоронах, но порой так бывает, что об умерших вспоминают с улыбкой, а о живых — со слезами. Я не раз слышал это от Дзыцца.
XII
Когда Дзыцца в хорошем настроении, она поет такую песню:
Самый лучший Из парней —
Искроглазый Урыжмаг.
Гей!
На гармошке ей никто не подыгрывает, хотя поется это под Алагирскую хонгу — танец приглашения. Дзыцца вся отдается песне, никого не видит и не слышит, словно одна на всем свете.
Я стараюсь не мешать. И сестрам не позволяю, погрожу им пальцем: чтобы ни звука! Они помалкивают или идут играть на улицу.
Дзыцца всегда поет, если занята каким-нибудь делом, не требующим хождения туда-сюда. Сядет у окна или под лампой, вяжет носок и поет. Я сначала не знал, что она в это время думает о своем, и несколько раз окликал: «Дзыцца, Дзыцца!» Она вздрогнет и обернется. Посмотрит пристально, а мне кажется, совсем она и не видит меня. Глаза как бы внутрь глядят — куда-то глубоко-глубоко. И не могут оторваться…
Интересно, кто такой этот Урыжмаг? И почему он самый лучший? Оттого, что искроглазый? Может, Дзыцца Баппу вспоминает?
Я не спрашивал, не смел.
Иногда Дзыцца засматривается на Бади. И глаза у нее при этом грустные и задумчивые. Может, она смотрит глазами Баппу? Когда он уходил на фронт, Бади не было еще и в помине. А теперь вон какая, ростом догнала Дунетхан! Скоро закончит четвертый класс, и учительница Фатима скажет ей «до свидания». У Бади в пятом классе будет много учителей.
Дзыцца каждый вечер спрашивает, кто из нас какую оценку получил.
Недавно Бади вернулась из школы в слезах. Дзыцца сразу поняла, что двойку получила.
«Ты за двойками в школу ходишь? Двойку-то и я могу поставить!»
Однажды я тоже принес домой двойку. Вечером у нас был Куцык. Вздумалось ему закурить, а газета вся кончилась. Он и вырвал из моего учебника лист на свою цигарку. Как раз тот самый, что нам задали выучить. На другой день меня вызвали к доске. Я встал и сказал, что не знаю.
«Почему?»
«Мою книгу Куцык искурил».
Класс засмеялся, а Фатима мне поставила «два». Подумала, я так сказал, чтобы рассмешить.
