— Но я же осматривал Кусумото утром, с ним можно и повременить, — сказал Тикаки исключительно из желания возразить Фудзии. Человек по имени Такэо Кусумото, которого сегодня он увидел впервые, очень заинтересовал его, он и сам наметил как-нибудь поговорить с ним, тем более что странное ощущение падения, которое тот испытывал, разбудило его профессиональное любопытство.

— После того как вы его осматривали, возникла ещё одна проблема. Дело в том, что молодая женщина, с которой он давно уже переписывается, должна была сегодня прийти к нему на свидание, и он её очень ждал. Она же не пришла, и он впал в депрессию.

— А почему она не пришла?

— Понимаете… — Фудзии приблизил губы к уху Тикаки. Изо рта у него не пахло, зато от воротничка мундира ударило в нос сильным запахом его тела. — На самом-то деле она пришла, но ей отказали в свидании. У нас ведь есть неписаное правило, установленное начальником тюрьмы, — разрешать свидания с осуждёнными только родственникам; женщину принял начальник воспитательной службы, но причины, по которым она просила свидание, показались ему неубедительными. Она вроде бы изучает в университете психологию… Вообще ему показалось, что свидание с такой молодой женщиной может лишить Кусумото душевного равновесия, и он ей отказал. К тому же следом пришла ещё одна женщина, член правления «Общества утешения заключённых, приговорённых к высшей мере», у неё было рекомендательное письмо от Хироси Намики, председателя Исправительной ассоциации, и ей свидание разрешили. Мы хотим сказать Кусумото, что студентке отказали, потому что у него уже было свидание с дамой из «Общества утешения», а согласно правилам в день разрешено только одно свидание. Так что и вы, доктор, имейте это в виду.

— Неужели для него может быть ударом такая малость? Ну, что не пришла эта молодая женщина?

— В результате перлюстрации их переписки создаётся именно такое впечатление. Я ведь всегда просматриваю и исходящую и входящую корреспонденцию в нулевой зоне. Эта студентка в последнее время является его самым активным корреспондентом, их связывает уже что-то похожее на любовь, ну, разумеется, со стороны Кусумото. Это чревато большими проблемами. И неспроста именно в тот день, когда она должна была прийти, он обратился к психиатру.

— Ну, вы и про Сунаду говорили, что он «неспроста» обратился к врачу. — Тикаки казалось, что он поймал собеседника на противоречии.

— В тот момент дело обстояло именно так. Но ведь она пришла немного позже, вот моя оценка ситуации и изменилась.

— Ну ладно, но я загляну к нему буквально на минуту.

Фудзии отдал честь и, развернувшись, побежал по лестнице вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Тикаки вернулся назад, и Таянаги, с понимающим видом кивнув ему, открыл камеру Кусумото.

Очки без оправы бросали холодную тень на лицо, отмеченное специфической тюремной бледностью. Воротник накинутого наспех пиджака был немного помят, но и рубашка и свитер блистали чистотой. К ним бы ещё галстук, и получился бы добропорядочный банковский клерк. Кусумото молча поклонился, и на его лице появилось сложное выражение, которое Тикаки затруднился определить. Его натянутая улыбка одновременно выражала противоположные чувства: с одной стороны, она была слегка покровительственной, с другой — настороженной и даже немного заискивающей.

— Ты мог бы и не вставать, — пробормотал Тикаки.

Утром в своём кабинете он разговаривал с этим человеком совершенно спокойно, как с любым другим своим пациентом, но теперь, оказавшись с ним рядом, лицом к лицу, невольно ощутил его возраст и смутился. Седина на висках, мешки под глазами, глубокие вертикальные морщины на лбу — всё это, вместе взятое, составляло образ мужчины средних лет с тяжёлым характером, и улыбка с этим образом никак не вязалась.

— Я тут был по делу и решил заодно заглянуть к тебе, — с нарочитой фамильярностью произнёс Тикаки и, подстелив под себя одеяло, сел, скрестив ноги. Это одеяло, которым Кусумото обычно накрывался, когда спал, было предложено ему вместо подушки для сиденья.

— Усаживайся поудобнее, — улыбаясь, сказал Тикаки.

Кусумото, слегка наклонив голову, отодвинул в сторону тюфяк и сел, приняв церемонную позу.

— Спасибо, я уж лучше так, — сказал он извиняющимся тоном, потом решительно спросил: — У вас ко мне какое-то дело?

В его улыбке по-прежнему ощущалась настороженность, а учтивость явно была продиктована желанием установить дистанцию между собой и собеседником, так чтобы наблюдать за ним как бы со стороны. Стараясь не выдавать своего смущения, Тикаки сказал ещё более фамильярно:

— Ничего особенного, просто решил узнать, как твои припадки. Врачи народ беспокойный. К тому же вполне могло статься, что ты и от лекарства откажешься. Как, принял его?

— Да. — С лица Кусумото разом стёрлась улыбка. На первый взгляд оно казалось бесстрастной маской, но, если приглядеться, было видно, что он с трудом скрывает недовольство. По морщинам на лбу молниями пробегали судороги.

— Так как же? Я имею в виду твои припадки, когда тебе кажется, что ты то ли тонешь, то ли падаешь…

Кусумото молчал. Мужчины разглядывали друг друга, словно прощупывая. Тикаки попытался поймать сквозь стёкла очков взгляд своего собеседника, но на месте зрачков увидел только два оконных квадрата. Он перевёл взгляд на окно. Матовое стекло, забранное металлической решёткой, — не столько окно, сколько небольшое отверстие в стене. Из него» наверное, не видно даже, что всё завалено снегом. Как же уныло в этой одиночке! Почти полное отсутствие вещей. Ни беспорядочного нагромождения фигурок будд, статуэток Богоматери и деревянных кукол-кокэси, как в камере Оты, ни завалов консервных банок и одежды, как в камере

Андо. Только книги, аккуратными рядами стоящие на платяном шкафчике. Выбор книг далеко не случайный. Большой католический словарь, «La Bible de Jerusalem», Библия в новом исправленном переводе, словарь иврита, толковый словарь Кодзиэн, Библия, «The Bible authorized King James version», англо-японский словарь, Новый Завет в переводе Раге…[9]

— У тебя здесь несколько вариантов Библии. А я её почти и не читал. Ты знаешь французский?

— Да не то чтобы знаю…

— У меня в университете вторым иностранным языком был французский. Но на медицинском никто к языкам серьёзно не относился. А ты ведь учился на юридическом? Наверное, у вас там языкам уделяли много внимания…

Кусумото по-прежнему молчал. Тикаки подумал, что неплохо было бы завести разговор о его крещении у патера Шома из Парижской иностранной миссии. Но тут лицо Кусумото передёрнулось. Будто какая-то нестерпимая боль вдруг пронзила мозг.

— Так как насчёт приступов? Они по-прежнему у тебя бывают?

— Да.

— И сейчас тоже?

— Нет.

— Помнишь, — Тикаки сделал над собой усилие, чтобы голос его звучал дружелюбно, — ты мне говорил, что иногда тебе кажется, будто ты летишь куда-то вниз головой? Что-то подобное ты испытал, когда падал с утёса. На горе Яри-га ока, по-моему? Не можешь рассказать об этом поподробнее?

— Это было на горе Цуругидакэ. Мне нечего добавить к тому, что я уже вам рассказал.

— Вот как, — смутился Тикаки. Разговор оборвался, не успев начаться, будто его нить перерезали острым ножом. Внезапно Тикаки рассердился. С какой стати он должен терпеть такое хамское обращение? Ведь он пришёл сюда по просьбе Фудзии, отложив все другие дела! Но ему быстро удалось взять себя в руки. В конце концов, перед ним самый обычный пациент. Психиатр не должен сердиться на пациента, ведь стоит только начать, и не остановишься. И он принялся рассказывать выдуманную тут же историю.

— Знаешь, один мой приятель попал в аварию на скоростной магистрали. Он спал на заднем сиденье джипа, который вела его подруга, когда она вдруг резко затормозила, пытаясь избежать столкновения со стоящим грузовиком; машину занесло, и она врезалась в металлическое заграждение. Он вылетел из разбитого окна и, пролетев около десяти метров по воздуху, потерял сознание. К счастью, обошлось только переломом обеих ног. Но, по его словам, пока он летел эти десять метров, ему совсем не было страшно, он просто думал: «Надо же, я лечу…» Он точно знал, что когда упадёт на землю, то умрёт, и несмотря на это не испытывал абсолютно никакого страха, ни чуточки…